Янтарные узоры растекались от сердца, переплетаясь по коже, как живые нити древнего кода. Вспыхивая при каждом вдохе. Замирая на выдохе. Точно его тело стало хранителем забытой молитвы, которую тысячелетия ждали, чтобы произнести. Свет пульсировал в ритме, совпадающем с биением сердца корабля. Каждый узор двигался, жил своей жизнью: одни линии вспыхивали, другие затухали, третьи сплетались в новые конфигурации, как созвездия на ночном небе.
В ангаре стало теплее — не от систем обогрева, а от этого света. Тени, прежде угловатые и резкие, смягчились, приобрели янтарный оттенок. Даже металлические поверхности — панели, поручни, корпуса приборов — как бы ожили, отражая переливы.
Риэль улыбнулся.
Он тихо, почти шёпотом, произнёс, и в голосе сквозила не насмешка, а благоговейный трепет:
— Ну ничего себе… Корв светится, как живой торшер!
Пауза.
— Фэй, ты что подключила его к основному реактору или просто поцеловала так, что его родовая память сдалась без боя?
Я фыркнула, но мой взгляд был прикован к узорам на коже Корва. Я протянула руку, желая коснуться, но замерла в сантиметре от его плеча. Свет играл на моих пальцах, окрашивал кожу в медовые тона.
Лира подошла ближе.
Не касаясь, но воздух вокруг неё стал плотным, как перед грозой. Тонкие нити тумана обвивали её силуэт, пытаясь повторить янтарные узоры Корва.
— Ты дала ему то, что его народ забыл, как называть, — изрекла она, обращаясь ко мне, хотя смотрела сквозь неё, вглубь. — Право быть не только щитом, но и тем, кого защищают.
Она чуть наклонила голову ..
— Такое случается раз в эпоху. Или не случается вовсе….
Дариэн отложил кристалл. Тот упал на панель с тихим звоном, вроде последнего аккорда незавершённой мелодии.
Подошёл.
Остановился перед нами.
— Когда я был ребёнком, — сказал он, голос глубокий, как эхо в пещере предков, — отец показал мне гравюру: шварх, стоящий в полумраке, и от его тела исходит мягкий свет — не пламя, не вспышка, а тихое сияние, как от лампады в храме. «Это не сила, — объяснял отец. — Это принятие».
Он посмотрел на меня и Корва. В его взгляде читалось то, что не выразить словами: мы на пороге чего-то большего, чем миссия.
— Я не понял тогда. А теперь — понимаю.
Его прервал возобновившийся гул сканера.
Он подошёл к центральному пульту, руки легли на панель. Пальцы скользнули по сенсорам, и те откликнулись мягким свечением, приветствуя старого друга.
— Облако изменило траекторию. Оно не движется — оно стягивает пространство, как паутина вокруг мухи. Мы в центре.
— У нас нет времени на сомнения. Только на действия.
— Фэй и Корв — вылетаете первыми. Вы открываете Храм, активируете алтарь — и даёте сигнал. Как только атмосфера планеты примет корабль, мы все спускаемся. Вся команда. Никто не остаётся.
— Риэль — ты с ними. Док — готовь медотсек к приёму спящих. Лира — держи корабль в боевой готовности, готовь к автономности. Мы все идём. Вместе.
— Если что-то пойдёт не так — вы подаёте сигнал. Мы вырываемся. Без героизма. Без жертв. Поняли?
Кивки. Короткие. Твёрдые.
Никто не говорит «да». Все уже действуют.
Я посмотрела на Корва.
Он — на меня.
В его глазах — не страх, не гнев, а тихая, нерушимая уверенность: «Я с тобой. От первого шага до последнего вздоха».
— Ладно, — сморозила я, поправляя перчатки. Ткань едва слышно скрипнула под пальцами. — Но если я не вернусь — Гагарин перепрограммирует вашу память так, что вы будете думать, что я всё ещё здесь, просто прячусь в вентиляции и ворчу на инопланетный бульон.
Корв ответил:
— Не смей. Я найду тебя даже в Облаке. И свяжу. И больше не отпущу.
Шаттл не сел — его приняла планета.
Не с грохотом, не с визгом щитов, а тихо, как мать принимает ребёнка после долгой разлуки.
Под шасси — не грунт, не камень, а нечто живое: мягкое, тёплое, пульсирующее в такт невидимому сердцу. Поверхность слегка прогибалась под весом корабля, дышащая кожа гигантского существа. В воздухе витал запах древности и влажной земли после грозы.
Мы шли по переходному шлюзу — втроём: я, Корв и Риэль. За нами с тихим шипением закрылся люк, отрезая нас от корабля, от команды, от привычной опоры. Впереди — только тьма и слабый отблеск Храма на горизонте. Свет Корва выхватывал из мрака контуры стен, создавая причудливую игру теней, словно мы шагали сквозь живую картину, написанную огнём и тьмой.
— Чувствую себя, как на экскурсии в музей древних ужасов, — пробормотала я, проверяя крепление перчаток. Пальцы дрогнули на застёжке — не от страха, а от странного, пульсирующего тепла, что шло от Корва. — Только гида забыли предупредить, что мы придём.
— Зато билеты бесплатные, — отозвался Риэль, щёлкая датчиком. Экран мигнул, выдавая первые данные: температура, состав атмосферы, уровень радиации. — И гид светится. В прямом смысле.
Корв усмехнулся, и янтарные линии на его коже вспыхнули ярче — он и правда был живым навигационным маяком. Свет переливался, менял оттенки: то медовый, то огненно-оранжевый, то глубокий золотистый. Узоры двигались, сплетались и расплетались, производили впечатление живых существ, обитающих под его кожей.
— Главное, чтобы он не разрядился на полпути, — добавила я, стараясь не смотреть вниз. В глубине души я знала: его свет не угаснет. Но тревога всё равно скреблась внутри, как забытый в кармане ключ.
— Не разряжусь, — тихо пообещал Корв, беря меня за руку. Его пальцы были тёплыми, свет проникал сквозь ткань перчатки, говорил: «Я здесь. Я веду». — Я теперь знаю, куда идти.
Риэль остановился, поднял датчик — экран мигнул, выдавая странные колебания.
***
Я первой ступила наружу. За мной — Корв: рука на рукояти импульсного клинка, хвост в напряжении, янтарные узоры под кожей мерцали в ритме дыхания. Риэль замыкал строй — сканер в левой руке, правая свободна, готова касаться, считывать, вмешиваться.
Перед нами простиралась долина, окружённая полукругом гор, чьи вершины сливались с небом без чёткой линии горизонта. Воздух был прозрачен — без пыли, без тумана, но насыщен лёгким мерцанием, похоже частицы света медленно оседали на всё вокруг.
В центре долины стоял Храм Пульса. Он не возвышался над землёй — он растворялся в ней и небе одновременно.
Стены из белого камня с серебристыми прожилками извивались плавными дугами, переходя в контрфорсы, похожие на раскрытые лепестки гигантского цветка. Арки не опирались на колонны — они вырастали из земли, изгибаясь вверх и соединяясь в куполе, пронизанном узорами, напоминающими древние письмена.
Эти символы не были вырезаны. Они пульсировали — едва заметно, но постоянно: то вспыхивая золотом, то затухая до серебра, дышали.
Пол был выложен плитами из полупрозрачного минерала, в котором пульсировали прожилки живого света — представлялось под ногами текла река звёзд.
В воздухе витал тонкий аромат благовоний — сладковатый, с нотками металла и мха.
В центре зала располагался алтарь — монолит из белого кристалла, пронизанный золотыми нитями. Его поверхность была гладкой, почти жидкой на вид, а по краям выгравированы руны, мерцающие в такт невидимому ритму. Над алтарём парили невесомые световые спирали, складываясь в узоры, напоминающие карты далёких галактик.
Я сделала шаг вперёд. Воздух вокруг меня сгустился, став почти осязаемым. Я протянула руку к алтарю, не решаясь коснуться его поверхности.
И тогда камень сам пришёл в движение. Поверхность алтаря растаяла под моими пальцами, превратившись в субстанцию, похожую на жидкий свет. Тёплая волна пробежала по коже, и я почувствовала лёгкое покалывание — не боль, а скорее прикосновение невидимых нитей, проникающих в поры.
Алтарь забрал мою кровь — без разреза, без раны. Просто из ладони, как сквозь сито, просочились алые капли, тут же растворяясь в кристалле.
