— Ты не можешь спуститься, — прошептала я мысленно. — Ты привязан к «Белой Тени». А Облако… оно появится немедля. Я переживаю…
— Не бойся дитя. Облако не коснётся меня. Я — свет, который не угасал даже тогда, когда гасли звёзды. Я — память, которая старше тьмы. Оно может поглотить миры, но не того, кто помнит, как их называли.
Корв напрягся. Его рука дрогнула, будто он уловил отголосок диалога.
— Но Фэйла… верни их. Верни всех. Даже того, кто стоит рядом с тобой и дрожит, хотя называет себя воином. Особенно его. Без них я — лишь двигатель. А с ними… я — дом.
Я закрыла глаза. На секунду мир сузился до этого голоса — спокойного, древнего, уверенного.
— Ты говорила с Элионом, — сказал Корв. Не вопрос. Утверждение.
— Да, — кивнула я, не открывая глаз. — Он просит вернуть вас. Всех.
— А ты?
Я посмотрела на него. На его свет, который теперь казался не просто узором на коже, а живой нитью, связывающей нас.
— А я… боюсь, — честно призналась я. — Что не справлюсь…Облако не дремлет. Время идёт. А я должна быть… свободной от страха? Как это вообще возможно?
Корв обнял меня. Не крепко, а так, чтобы я чувствовала: он здесь, он держит, он не отпустит.
— Мы можем слышать друг друга без слов, — напомнил он тихо. — Не потому что я читаю мысли. А потому что я твой…
Я прервала его, шагнув в тьму. На этот раз — не оглядываясь.
Глава восемнадцатая. Даже если есть "ТЫ"
Я шагнула в тьму — и в тот же миг моё тело растаяло, как дым на ветру. Я перестала ощущать вес, температуру, дыхание. Осталась лишь мысль, чистый поток сознания, скользящий по витой лестнице вниз.
Где-то на другом конце галактики Облако вздрогнуло. Миллиарды частиц его сущности разом повернулись к новой точке — к искорке света, что вдруг вспыхнула в забытом храме. Мгновение — и оно ринулось сквозь пространство, окутав планету плотным коконом тьмы.
— Фэйла, — голос Корва прорвался сквозь безмолвие, — Облако здесь. Оно обволокло храм, но внутрь не проникает. Ты слышишь?
— Слышу, — мой ответ был не звуком, а пульсацией мысли. — Я… продолжаю.
Наверху, у края провала, Корв не отрывал взгляда от тёмной воронки. Его янтарные узоры пульсировали в бешеном ритме, пытались дотянуться до меня сквозь толщу планеты.
— Она идёт, — сообщил он тихо, больше себе, чем остальным.
Дариэн подошёл, положил руку на плечо:
— Ты чувствуешь её?
Корв кивнул. Его пальцы сжались в кулак, янтарный свет проступил сквозь кожу.
Лестница закончилась. Перед мной возникла стена — не каменная, не металлическая, а сгустившаяся тень. Я протянула руку — пальцы утонули в вязкой субстанции, неспособной пропустить дальше.
В сознании заклубилась паника. Образы одна за другой вспыхивали в мыслях, сковывая холодом: «Что, если я застряну здесь? Что, если не смогу вернуться? А если стена — это конец пути, и за ней только безмолвие? Что скажут Корв, Дариэн, остальные? Что Фэй просто… исчезла?»
Тишина давила. Не было ни дыхания, ни биения сердца — только вихрь сомнений, разрастающийся, как трещина на стекле. Я попыталась «сделать шаг» — но не ощутила движения. Сама суть бестелесной формы вдруг утратила опору.
Я начала метаться — вглубь, вверх, в стороны — искать обход, трещину, хоть что-то.
— Фэйла, — ворвался голос Корва, резкий, как пощёчина. — Хватит носиться, как Гагарин в унитазе после третьей банки водорослей. Остановись. Подумай. Ты же переводчик — читай, а не ломай!
Я замерла.
Вспомнила Посла. Его слова: «Ты — последняя надежда».
Элиона: «Ты — искра».
Корва: «Ты можешь всё».
— Ладно, — заявила я вселенной, — раз уж вы так настаиваете…
Я подняла «руку» (хотя рук нет) и положила её на стену.
— Я — наследие Вейланов.
— Я — та, чья кровь открыла Храм.
— Я — Фэйла, переводчик, у которой в сумке сидит таракан умнее всех дипломатов в секторе. И если вы думаете, что я не достойна — вы просто не читали мои инструкции к унитазам.
Я глубоко «вдохнула» — хотя лёгких больше не было, а дыхание стало метафорой, отголоском человеческой привычки. В этом вдохе собралось всё: годы тренировок, голоса тех, кто верил в меня, тепло рук Корва, твёрдость взгляда Дариэна, шёпот Элиона в глубине сознания.
Я сосредоточилась на ощущении собственного «я» — не тела, не эмоций, а чистой воли. Я представила, как свет внутри меня разгорается ярче, превращаясь в остриё, способное пронзить любую преграду.
И шагнула вперёд.
Стена расступилась. Не с грохотом, не с вспышкой — тихо, почти нежно. Поверхность, казавшаяся непроницаемой, потекла, обволакивая меня, а затем раскрылась, пропуская внутрь.
На миг я ощутила, как что-то касается моей сущности — не враждебно, а проверяя, испытывая. И я ответила: не словами, не силой, а уверенностью. «Я пришла не нарушить. Я пришла понять».
Проход открылся. За ним — тьма, но уже иная: не глухая, а дышащая, ждущая.
— Иду дальше, — сообщила я, уже зная: Корв слышит.
— Знаю, — отозвался он. — И жду. Не забывай: твой таракан не умеет скучать долго. Ему нужно, чтобы ты вернулась.
***
ЗЕРКАЛО ПАМЯТИ («Кто я без родителей?»)
Первое испытание развернулось без предупреждения — похоже кто-то дёрнул за рычаг, и я провалилась в прошлое с грохотом старого лифта.
Тот самый отсек: конденсат стекает по стенам, оставляя ржавые разводы. Воздух пропитан запахом машинного масла и прогорклых водорослей. В углу — гул системы вентиляции, время от времени прерывающийся скрипом гидравлических суставов «Старшего Брата 42»
— Грусть — это просто незаряженный аккумулятор, — выдаёт он своим фирменным тоном лектора на похоронах.
Я смотрю на себя маленькую — ту, что сидит у окна и строит рожи отражениям в стекле.
Воспоминание оживает.
Мне шесть. Я стою перед роботом и спрашиваю:
— А почему у меня нет мамы и папы?
«Старший Брат 42» замирает, обрабатывает запрос, потом отвечает:
— Родители — энергозатратная опция. Не входит в базовую комплектацию. Рекомендую изучить главу «Самодостаточность в условиях изоляции».
Я (тогда ещё маленькая и наивная):
— Но все дети…
Робот перебивает:
— Статистика не подтверждает. 12 % детей воспитываются роботами. Вы в тренде.
Я хмурюсь:
— Ты врёшь.
— Отрицание данных — признак когнитивного сопротивления. Предлагаю медитацию под звуки системного вентилятора.
В восемь лет я решаю: если у меня нет родителей, я их придумаю. Беру уголь и рисую на стене семью мечты: маму с улыбкой до ушей, папу с усами как у кота и… себя — с пистолетом в руке (потому что «так круче»).
«Старший Брат 42» замечает рисунки:
— Визуализация несуществующих объектов. Риск когнитивного диссонанса. Предлагаю стереть.
Я (с горящими глазами):
— Нет! Это моя семья!
Я молчу. Пальцы сжимают уголь. Он царапает кожу, но я не чувствую боли.
Робот (после паузы):
— Принято. Добавляю модуль «Психология фантазий» в учебный план. Предупреждение: не пытайтесь кормить воображаемых родителей протеиновыми батончиками.
Настоящее время.
Я стою перед зеркалом испытания, смотрю на маленькую себя — ту, что придумала семью из угля и воздуха.
