Я смотрю в глаза своему прошлому.
— Я не ошибка. Я — та, кто нужен. И если ты думаешь, что я снова поверю, что любовь — это быть удобной… Ты ничего не поняла.
Зеркало трещит — холодный лёд под моими пальцами. Треск, как ломающиеся кости.
Из тьмы — голос. Хриплый. Без пауз. Без нежности.
— Фэйла. Если он где-то в галактике — я найду. На атомы расчлиню.
Пауза. Один вдох.
— Но… Квантовая нестабильность, чтоб ее… Ты — теперь моя. Так что иди уже две отметки на часах…
Я не отвечаю.
Но в уголках губ — лёгкая, настоящая улыбка.
Я сжимаю… нет, у меня нет рук. Я собираю волю — в то самое, чего нет. И иду дальше — не исцелённая, но больше не одна.
***
ЗЕРКАЛО СОМНЕНИЙ («Ты — ошибка»)
Я чувствую, как дышит Зеркальный Лабиринт — тихо, вкрадчиво, как хищник, примеривающийся к жертве. Его поверхности не отражают — они высасывают из меня всё живое. Каждую надежду. Каждый проблеск уверенности. Каждую искру любви, что ещё теплится внутри.
В зеркалах — тысячи моих лиц. Но теперь они не мои. Они чужие. Одни смеются над моей наивностью. Другие плюют на мои мечты. Третьи шепчут: «Ты недостойна». А четвёртые — самые страшные — уже превратились в безликие тени, слившиеся с зеркальной гладью.
И вдруг — его голос, Корва. Но не тот, знакомый, тёплый. А другой. Холодный. Чёткий. Без единой ноты нежности.
— Фэйла… Ты ведь знала, что это случится.
Слова бьют точно в цель. Как отточенные лезвия. Я чувствую, как внутри что-то рвётся.
— Ты — почти человек. А это… ничто. Ты как неисправный механизм, который пытаются починить, но он всё равно работает с перебоями. Ты требуешь слишком много тепла. Слишком много внимания. Слишком много любви — той, которую я не могу дать.
— Посмотри на себя, — продолжает голос, и в нём нет злости — только ледяная констатация факта. — Ты вся состоишь из трещин. Из неуверенности. Из страха быть отвергнутой. Ты не живёшь — ты выживаешь, цепляясь за призрачную надежду, что однажды станешь достаточно хорошей.
Я опускаюсь на невидимый пол. Силы уходят, как воздух из проколотого шара. Больше нет смысла сопротивляться. Нет сил спорить. Есть только одна правда: я действительно слишком. Слишком громкая. Слишком требовательная. Слишком… неправильная.
— Просто исчезни, — шепчут зеркала моим же голосом. — Стань как все. Тихой. Послушной. Незаметной. Закрой глаза. Забудь. Отпусти.
Внутри — пустота. Та самая, о которой я боялась думать. Та, что пожирает последние остатки воли. Я почти сдаюсь. Почти позволяю себе раствориться в этой тишине, в этом забвении…
Но вдруг — где-то в самой глубине, в месте, куда ещё не добралась зеркальная отрава, бьётся что-то маленькое. Почти незаметное. Память.
Я вспоминаю…
…Как он, прижав меня к себе, признался:
«Ты не нравишься. Ты — единственная причина, по которой я ещё не сгорел дотла».
«Это диагноз. И ты моя терапия».
…Как он, в медблоке, глядя на меня, дрожащую, прошептал:
«Ты опасна… Для меня».
…Как он, когда я впервые коснулась его светящихся линий, задохнулся:
«Ты пробудила меня. Всего. Не только рога. А всего. Даже там, где я думал, что давно погас».
«Ты — мой свет. Я — твоя лампочка».
И тут мысль, непрошенная, возможно не моя: «Надеюсь, энергосберегающая — а то при таком напряжении я разорюсь на эмоциях».
И вдруг — сквозь хаос отражений, сквозь шёпот Лабиринта, сквозь собственные сомнения — пробивается настоящий голос. Не из зеркал. Из моего сердца.
— Фэйла.
Только одно слово. Но в нём — вся вселенная.
— Я знаю, сомневаешься. Знаю, что они говорят тебе то, что ты боишься услышать сама. Но послушай меня. Просто послушай МЕНЯ.
Его голос — как нить в темноте. Как нить, за которой я могу следовать.
— Ты что, реально решила, что зеркала — лучшая компания, чем я? — в его голосе звучит лёгкая насмешка, но в ней нет жестокости — лишь тепло, которое я так хорошо знаю. — Они, конечно, не спорят и не ворчат, когда ты слишком громко думаешь… Но они не светятся, когда ты касаешься их рогов.
Он делает паузу, и я почти вижу его улыбку — ту самую, от которой внутри всё замирает.
—Так что встань и иди дальше. Третья отметка на часах уже прошла.
Я поднимаю голову. Зеркала дрожат, не выдерживая моего взгляда. В них больше нет моих копий — только размытые блики, рассыпающиеся в прах.
Я встаю. Медленно. Неуверенно. Но с каждым шагом моя тень становится чётче, а отражения Лабиринта — размытее.
— Идём, — шепчу я.
Зеркала трескаются. Не взрываются. Не падают. А тихо рассыпаются, превращаясь в пыль.
***
ЗЕРКАЛО ИЛЛЮЗИЙ («Всё кончилось»)
После третьего испытания я жду тьму. Боль. Новый кошмар. Но вместо этого — свет. Тёплый, мягкий, как утро на Луне-3, когда кофе ещё горячий, а Гагарин ещё не начал управлять роутером.
Я стою на палубе «Белой Тени». Корабль цел. Даже не потрёпан. Стены дышат, как всегда, но тихо, почти умиротворённо. Воздух свежий, с лёгким запахом озона и чего-то… знакомого. Того самого, что пахло в каюте Корва — лаванда и кожа, прожаренная солнцем.
— Фэй! — кричит Дариэн с мостика. — Ты вернулась!
Он спускается по лестнице, в полной форме, сиреневые глаза — спокойные, без тревоги, без войны.
— Облако отступило. Просто… исчезло. Поняло, что проиграло.
В столовой — шум, смех, звон посуды. Док рассказывает анекдот про квантовые пробирки. Риэль жуёт что-то зелёное и улыбается — не с тревогой, а по-настоящему. Лира стоит у окна, гладит кристальное дерево, и оно цветёт — не бледно, а ярко.
А потом — он.
Корв.
Да, рога на месте — массивные, с изящными завитками. Да, хвост плавно покачивается за спиной. Да, янтарные узоры пульсируют в такт дыханию… Но всё не так. В глазах — ни искорки привычного упрямства, ни тени той напряжённой заботы, с которой он всегда смотрит на меня. Просто мужчина — высокий, сильный, с тёплыми глазами и улыбкой, от которой не щемит, а греет. Улыбкой, которой у моего Корва никогда не было.
Он подходит. Берёт меня за руку. Говорит тихо, почти нежно:
— Всё кончилось, Фэй. Ты справилась. Облако ушло. Миры спасены. Теперь мы можем… просто быть.
Он обнимает меня. Тело — тёплое. Дыхание — ровное. Сердце — бьётся.
Гагарин сидит на моём плече, щёлкает — одобрительно, спокойно, как будто всё в порядке.
И я… почти верю. Почти позволяю себе расслабиться. Почти думаю: «Ну наконец-то. Всё позади».
Я закрываю глаза. На секунду представляю: вот так — всегда. Без страха. Без боли. Просто тепло и тишина…
Но в груди — комок. Не покой. А… пустота..
И вдруг замечаю.
Слишком тихо.
На корабле никто не нервничает. Никто не проверяет датчики. Никто не касается стен, не боится, что они исчезнут.
Корв не фыркает. Не говорит: «Ты ешь слишком громко». Не смотрит на меня, точно я последний источник кислорода в вакууме. Он просто… улыбается?
И Гагарин — не щёлкает с сарказмом. Он тихий. Слишком тихий для таракана, который управляет реальностью.
И в этот момент вспоминаю:
Настоящий Корв никогда не сказал бы «всё кончилось». Он бы рявкнул: «Ты где была?» Потому что для него всё — это «мы ещё в пути».Настоящий Гагарин никогда бы не бездействовал, когда я возвращаюсь. Он бы уже начал перепрограммировать светильники на «режим Фэйла».Настоящая «Белая Тень» не бывает такой… идеальной. Она живая. А живое — не идеально. Живое — шумит, тревожится, ошибается, но не сдаётся.
Я отстраняюсь от Корва. Смотрю на него.
— Ты кто? — голос звучит тише, чем я хотела.
Он улыбается шире, слишком широко, как маска, натянутая на чужое лицо..
— Ты же знаешь. Я — твой.
