Я стою на дне того самого провала — в храме, где всё началось. На краю, на верхней ступени, сидит Корв.
В его глазах — напряжение, тревога, но и… надежда. Он ждёт. Ждёт меня.
Начинаю подниматься. Каждая ступенька даётся тяжело, казалось я несу на плечах весь мир. Но с каждым шагом я чувствую, как возвращаюсь — не просто в тело, не просто в реальность, а в себя.
Постепенно материализуюсь на верхней ступеньке. Ноги подкашиваются. Всё тело бьёт мелкой дрожью — от усталости, от напряжения, от невероятного облегчения.
Падаю в его объятия.
Он ловит меня, прижимает к себе так крепко, что становится больно. Но эта боль — настоящая. Живая. Я чувствую, как его дыхание смешивается с моим, как сердце бьётся в унисон — два ритма, ставшие одним.
— Ты… — его голос дрожит. — Ты вернулась.
Киваю, не находя слов. Просто прижимаюсь ближе, чувствуя, как его сердце бьётся в унисон с моим.
«Оно тёплое. Пульсирующее. Как настоящее сердце. Как моё сердце, которое я наконец услышала».
Глава девятнадцать. Он говорит?
Я стою в зале среди командиров. Спина прямая, голос ровный — стараюсь не выдать, что внутри всё дрожит. Воздух гудит от напряжения: каждый взгляд, каждый вздох пропитан тревогой. Они ждут от меня ясности, а я… я несу в себе тайну, от которой мир либо спасётся, либо окончательно утонет.
— Я прошла через Лабиринт, — говорю я, и слова звучат чуждо, как не мои. — Увидела то, что скрыто от остальных.
Поднимаю зеркало Вейланов. Оно мерцает, переливается — как живой организм, хранящий тайны, которые я теперь знаю. В его глубинах пульсирует свет, как сердце неведомого существа. Я чувствую, как оно дышит в моих руках — то учащённо, то замедленно, подстраивается под мой пульс.
— Чтобы облако ушло, нужно войти в его сердце с этим зеркалом. Оно станет печатью.
Тишина. Тяжёлая, давящая. Я ловлю на себе взгляды — вопрошающие, тревожные, недоверчивые. Отвечаю на вопросы коротко, чётко. Но мысли то и дело ускользают к окну. Туда, где клубится зловещая пелена.
Облако поглотило планету. Оно дышит, пульсирует, меняет цвета — от чернильного мрака до лилового свечения. В его глубинах вспыхивают зарницы, похожие на тысячи невидимых глаз. Иногда туман расступается, обнажая призрачные очертания — то ли руин, то ли чудовищ, то ли вырванных из памяти воспоминаний.
Я смотрю на это и чувствую, как внутри разрастается ледяная пустота. Она ползёт по венам, сковывает сердце. Но я не могу позволить себе сломаться. Не сейчас.
Когда совет заканчивается, я ухожу. Мне нужно побыть одной.
Стою у окна, обхватив себя за плечи. Пальцы дрожат. В сознании вспыхивает образ:
Свет.
Голос, который не звучит, а проникает в самую душу.
«Нужно взять зеркало. Оно поможет запечатать облако. Но сосудом, тюрьмой для него станет носитель крови древних».
Перед глазами — Корв. Мой Корв. Его упрямый взгляд, шрам у виска, янтарные узоры на коже, пульсирующие в такт дыханию. Он мой свет. Мой единственный свет во тьме. И я должна его отдать.
Затем — Гагарин, щёлкающий антенной. Лира, улыбающаяся сквозь тревогу. Дариэн, сжимающий меч. Риэль, Элион, Док… Все они.
Они будут жить.
Миры, поглощённые облаком, будут спасены.
Любимые воссоединятся. Семьи вернут своих близких.
У них будет будущее.
А у меня — нет.
И в этот миг я отчётливо понимаю: я не могу поступить иначе.
Потому что я — переводчик с отсталой планеты.
Потому что я — Фэйла.
Мысль обжигает: Корв не отпустит. Он будет спорить, отговаривать, заставит искать другие пути…
Но их нет.
Как же я боюсь за него…
Он не вынесет моего ухода.
«Не беспокойся. Они забудут всё, что было после появления облака. Не будут винить себя. Будут жить дальше».
Образ в сознании — мягкий, утешающий. И тогда я очнулась.
— Я — та, кто выбирает «они», а не «я». Даже если есть «ты». Прости меня… — шепчу я в пустоту.
Вдруг — крепкие руки обхватывают меня за плечи. Родной голос, хрипловатый, с привычной усмешкой:
— Эй, отродье бездны. Ты куда сбежала?
Я украдкой смахиваю слезу, поворачиваюсь. Встаю на цыпочки, притягиваю его к себе. Наши лица так близко, что я чувствую его дыхание — тёплое, прерывистое. Его глаза — два янтарных огня, в которых отражается весь мой мир.
Я целую его.
Это не просто прикосновение губ — это прощание. Моё последнее «люблю», сказанное без слов. Я вкладываю в этот поцелуй всё: боль, страх, нежность, благодарность. Мои губы находят его, сначала робко, почти невесомо, затем — с отчаянной жадностью. Я хочу запомнить каждую секунду, каждый оттенок его вкуса, каждый трепет его дыхания.
Его руки сжимают меня крепче, он чувствует, что я ускользаю. Он отвечает на поцелуй — глубоко, отчаянно, пытаясь удержать меня одной лишь силой своего желания. Его язык касается моего, и это ощущение пронзает меня насквозь, как молния. Я тону в нём, растворяюсь, забываю, где я, кто я.
Наши лбы соприкасаются. Я приоткрываю глаза — его зрачки расширены, в них — паника, непонимание. Он хочет что-то сказать, но я прижимаю палец к его губам.
Он отстраняется, хмурится:
— Так, ты меня пугаешь! Что такое, Фэй?
— Ничего… Просто спасибо за помощь в Лабиринте. И… И… Я немного переживаю, как всё пройдёт… Там… — я киваю в сторону облачной пелены.
— Мы справимся. Ты справишься. Ведь ты — мой герой. Спаситель миров. Моя батарейка…
Я пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат. Он замечает это, его взгляд становится ещё тревожнее.
— О-о-о, Корв, ты заразился от меня моим периферийным юмором? — я стараюсь говорить легко, даже игриво, чтобы развеять напряжение.
— Есть такой? Кажется, да, это передается через поцелуй. А ты ещё переживала, что мой свет заразен. — Он улыбается — той самой усмешкой, от которой моё сердце сжимается, рвётся на миллиарды осколков.
« Почему сейчас, Фэйла?» — спрашиваю себя мысленно. Вопрос вонзается в сознание, как ледяной клинок. Я не отвечаю — потому что ответ разъедает меня изнутри, как кислота.
Смотрю на него. На его упрямый изгиб губ. На едва шрам у виска — след битвы, которую он выиграл без меня. На янтарные узоры, пульсирующие в такт его дыханию.
«Ты нашла свой луч света в тёмном царстве. И должна будешь его подарить другой…»
Надеюсь, в той реальности, где я окажусь… у меня не будет сердца.
Не будет души.
Не будет памяти о том, как пахнет его кожа. Как звучит его смех. Как бьётся его сердце под моей ладонью.
Я согласна стать пустотой.
Согласна превратиться в оболочку.
Согласна исчезнуть — без эха, без следа, без прощального слова.
Потому что любовь — это когда ты отдаёшь последнее, что у тебя есть, потому что иначе нельзя. Потому что если не ты — то кто?
Корв смотрит на меня. В его глазах — тревога, недоговорённость, мольба дать ему надежду. А у меня её нет. Нет даже для себя.
Я улыбаюсь. Улыбаюсь, хотя внутри всё рвётся на части. Улыбаюсь, потому что это — последнее, что я могу ему дать.
— Всё будет хорошо, — шепчу я, и ложь обжигает губы.
Для меня «хорошо» уже не существует.
Но для него — будет.
Для них — будет.
И это… это единственное, что ещё держит меня на краю.
Последнее, что я чувствую, прежде чем стать ничем.
Краем глаза замечаю: Гагарин наблюдает за нами с выступа. Грустно щёлкает антенной — и скрывается в тени.
***
Позже, когда Корв отходит, я делаю глубокий вдох. Пытаюсь собраться. Смотрю на зеркало в своих руках — оно мерцает, подбадривает.
— Ну что, Вейланово чудо, — бормочу я, стараясь вернуть привычную иронию. — Пора спасать мир. Или как минимум попытаться не устроить из этого ещё большую катастрофу.
