Корв оборачивается от оружейной стойки. Его движения — резкие, выверенные, без тени суеты. Один шаг — и он уже рядом. Ладони сжимают мои плечи, разворачивают к себе. В его глазах — тревога, но не паника. Узоры на коже вспыхивают тревожным янтарным светом, пульсируют в рваном ритме.
Он не спрашивает — констатирует:
— Плохо.
И тут же, не дожидаясь ответа, тянется к коммуникатору. Голос — стальной, без намёка на колебания:
— Док. Моя каюта. Сейчас.
Через несколько минут раздаются торопливые шаги, дверь скользит в сторону. В каюту входят Док и Вейра. Вейра, заметив моё состояние, тут же метнулась к кровати, её глаза расширились от беспокойства. В руках у нее — медицинский кейс, из которого она быстро извлекает сканер и датчики. Док молча подходит к панели управления, активирует дополнительный свет над кроватью.
Холодный металл сканера касается запястья. Экран над кроватью оживает — на нём мелькают графики, цифры, цветные полосы. Вейра наклоняется ближе, её пальцы быстро скользят по сенсорной панели, а губы шепчут: «Так, так, так….
— Маркеры активировались взрывным образом, — её голос звучит чуть выше обычного. — Организм не справляется с интеграцией. Показатели скачут. Похоже, иммунная система пытается отторгнуть «солнечную пыль»!
Док не отвечает. Он уже набирает препарат в шприц. Движения — точные, отработанные. Ни одного лишнего жеста.
— Будет больно, — предупреждает он, но это не вопрос, а факт.
Укол. Боль вспыхивает внутри — острая, жгучая, как раскалённый металл проникает в вену. Я стискиваю зубы, чтобы не вскрикнуть. Корв не отпускает моих плеч. Его пальцы — как стальные обручи.
Боль медленно гаснет, оставляя после себя странную пустоту и лёгкую дрожь в кончиках пальцев.
Я лежу на кровати, глядя в потолок. Тело кажется тяжёлым, чужим, но острая боль ушла. В комнате — полутьма, лишь панель у двери светится тусклым янтарным светом. Корв сидит в кресле у иллюминатора. Его силуэт чётко вырисовывается на фоне звёздного неба. Узоры на его коже пульсируют — не ярко, но ритмично, ведут какой-то тайный диалог с космосом.
За стеклом — туманность. Лиловые и золотые прожилки медленно перетекают друг в друга, повторяя танец узоров на его коже. Иногда вспыхивают изумрудные блики — то ли отсвет далёких звёзд, то ли что-то иное, необъяснимое.
Док уходит, оставив портативный сканер на столике рядом с кроватью. В Вейра задерживается на секунду, кладёт ладонь на моё запястье — её прикосновение тёплое, почти сестринское.
— Всё будет хорошо, — шепчет она. — Я рядом.
Её глаза встречаются с моими — в них не только научный интерес, но и искренняя забота.
Затем она выходит. Дверь бесшумно закрывается...
Тишина. Только гул корабля и биение сердца. Моё или его — уже не разобрать.
Корв встаёт, подходит к кровати. Наклоняется. Его пальцы касаются моего виска — коротко, почти грубо.
— Оно того не стоит, — его голос звучит тихо, но твёрдо. — Я лучше порву все клановые связи, чем потеряю тебя при попытках изменить себя для меня.
Я медленно сажусь, опираясь на локти. В груди всё ещё тяжело, но внутри разгорается упрямое пламя — не боли, а решимости.
— Ты не понимаешь, — начинаю я, глядя ему прямо в глаза. — Это не ради тебя. И не ради превращения в шварха. Это ради меня самой. Я хочу знать, на что способна. Хочу увидеть мир твоими глазами. Хочу быть с тобой — но остаться собой.
Корв хмурится, узоры на его коже вспыхивают ярче, протестуя против моих слов. Он делает шаг ближе, но я поднимаю руку, останавливая его.
— Корв, я повторяю! Я делаю это для себя. Это чистый эгоизм. Мне нужен весь ты — не часть, не тень, не воспоминание. Я хочу быть твоей семьёй. Навсегда.
— Потому что я — почти человек, — продолжаю я, и в голосе звучит не сожаление, а гордость. — Это моё преимущество. Моя сила. Но я хочу идти дальше. Хочу расти. Хочу делить с тобой не только постель, не только минуты — всю жизнь. Всю твою культуру, весь твой мир.
Корв молчит. Его пальцы сжимаются в кулаки, потом разжимаются. Узоры пульсируют неровно, пытаются найти новый ритм, соответствующий моим словам.
Корабль продолжает свой путь сквозь звёздную бездну. Где-то вдали мерцает новая туманность — ещё не открытая, ещё не названная. Как и то, что ждёт нас впереди.
Корв наконец делает шаг вперёд. Его рука касается моей щеки — на этот раз не резко, не жёстко. Почти нежно.
— Тогда я буду рядом, — произносит он. — Даже если придётся ловить тебя каждый раз, когда ты будешь терять сознание. Даже если ты отрастишь рога. Даже если…
Он замолкает, но я понимаю. Даже если всё изменится. Даже если мы оба станем другими.
В каюте тихо. Только гул корабля, биение наших сердец и переливчатые вспышки туманности за стеклом.
***
На седьмой день после криза я впервые встала на ноги без головокружения.
Корв наблюдал за мной с кресла у иллюминатора. Его поза была расслабленной, но я знала — он готов вскочить в любой момент.
— Смотри, — я сделала шаг, потом ещё один. — Я могу ходить.
— Не беги вперёд, — предупредил он. — Медленно.
Я дошла до панорамного окна. За стеклом проплывала огромная туманность — на этот раз глубокого сапфирового цвета с прожилками серебра. Казалось, она пульсировала в такт моему дыханию.
— Красиво, — прошептала я. — Сама Вселенная меняет цвета ради нас.
Корв подошёл сзади, встал рядом. Его тепло окутало меня, как второе одеяло.
— Ты тоже меняешься, — сказал он тихо. — Твои глаза… Они стали ярче.
Я обернулась к зеркальной панели. В зрачках вспыхивали и гасли изумрудные всполохи — не хаотично, а в чётком ритме: вдох-выдох, удар сердца.
— Словно внутри зажгли крошечные звёзды, — прошептал Корв. В его голосе больше не было тревоги — только благоговение. Он осторожно коснулся моего лица; пальцы — тёплые, шершавые, как всегда, но на этот раз — не как защитник, а как тот, кто впервые видит чудо.
Я коснулась век. Под кожей — приятное тепло, не боль. Теперь я видела не просто свет, а его музыку: пылинки в воздухе оставляли за собой едва заметные радужные шлейфы, а вибрация панелей звучала как тихий напев на грани слышимости.
— Я вижу… больше, — выдохнула я. — Как будто сняли пелену. — Не больно. Наоборот… всё стало чётче. Я вижу морщинки у тебя на костяшках, пылинку, застрявшую в ворсинке твоего рукава, даже вибрацию панелей — не как гул, а как тихий напев.
Я посмотрела в иллюминатор. За стеклом — звёзды. Но не как раньше — не точки в пустоте, а пульсирующие узлы, связанные нитями света, перетекающими в волны, танцующими в ритме, который я раньше не слышала.
Корв молчал. Только его пальцы сжались чуть сильнее, и в груди — его сердце забилось в такт изумрудному свету в моих глазах.
***
Боль пришла не как враг. Она вошла тихо, настойчиво — как гость, имеющий право быть. Два тонких импульса в лобной кости, свет изнутри пытался прорваться наружу.
Я не пряталась. Не стонала. Каждый раз, проходя мимо зеркала, касалась лба — не с тревогой, а с интересом:
— Ну что, скоро?
Корв, конечно, заметил. Он всегда замечает.
На шестой день кожа натянулась, и два твёрдых нароста — тёплых, пульсирующих, живых — прорезались наружу. Я встала у зеркала, дотронулась кончиками пальцев — и тело ответило вспышкой изумруда в глазах.
— О, так вот как, — удивилась я вслух. — Теперь я и правда больше похожа на шварха.
В этот момент дверь открылась. На пороге застыл Риэль с подносом, на котором дымились чашки травяного чая. Его глаза расширились, улыбка замерла на полпути. За его плечом — Лира с планшетом в руках и Дариэн в тени коридора, уже с готовым протоколом.
