Старый грубый крест (сборник) - Биссон Терри

— Просто звук, — повторил Джек. На кукурузном поле три или, может быть, пять ворон разговаривали друг с другом. — Кар-кар-кар, — проговорил Джек, вторя им. — Божий глас. Вокруг дыр.

— Ты знал об этом с самого начала? — сказал я, восхищаясь его мудростью.

— Вот почему я сказал своим студентам, изучающим бизнес-математику, что 2+2=5, — сказал Джек. — И именно поэтому меня уволили. Ты не был готов услышать меня раньше. Но теперь готов. Дыры повсюду.

Мы сидели там, раскачиваясь и улыбаясь, а позже пошли смотреть телевизор. Это было веселее, чем обычно, зная, что стены, потолок и экран телевизора на самом деле не были прямоугольниками. Возможно, это были сплющенные пятиугольники, или гуголгоны, или, чёрт возьми, узлы в почти сплошной паутине человеческого языка.

Одно можно сказать наверняка: ничто не является квадратным.

Терри Биссон, Руди Рюкер

Ничего не потеряно

Впервые я повстречал Джека, когда мы прозябали в приюте для престарелых «Конец путешествия» в Харродс-Крик, штат Кентукки. Однажды какие-то учёные открыли нечто, что они обозвали словом блюджин, лучшее из всех лекарств. «Конец путешествия» обанкротился. Благодаря блюджин общество могло снабжать нас, старикашек, и освободить нас от внимания. Костлявый скот на лугах.

Нам всё ещё нужно было жильё, поэтому они открыли несколько заброшенных загородных кондоминиумов. Таких вокруг предостаточно, учитывая сокращение населения и возрождающуюся страсть к городской жизни. Мы с Джеком оказались в главной спальне с бежевым гипсокартоном и двумя односпальными кроватями. Наши жёны были мертвы, ну, вы понимаете.

Там, где мы жили, не было никого, кроме нахлебников-старикашек в ветхих застройках «Лондон Эрлс» недалеко от шоссе 42 близ Гошена, среди полей и чахлых деревьев. Предоставлены сами себе. У нас были телевизоры с большими экранами, дешёвые, словно моча, сделанные на основе кожи кальмаров.

Парень по имени Гектор раз в неделю приезжал в «Лондон Эрл кондос» со своей командой. Они упаковывали и забирали любого из клиентов, которые «сдавали», и раздавали пакеты с едой и таблетки блюджин оставшимся. Таблетки были в дефиците; за раз можно было получить не больше семи.

Мои дети сказали, что они были рады новому лекарству, но я беспокоился, что, возможно, это не так. Я вспомнил, как я относился к своим собственным родителям. Они продержались дольше, чем я рассчитывал.

С блюджин я сам мог бы дожить до ста лет. До конца в ясном сознании, всё ещё разговаривающий, всё ещё дающий советы. Фу. Я сказал детям, чтобы они не чувствовали, что им нужно поддерживать тесный контакт. Хватит.

Тем временем у меня был мой друг Джек и другие полоумные знакомые, живущие с нами в «Лондон Эрл кондос». По сути, своего рода спектакль. Блюджин поднял уровень флирта на ступеньку выше. У меня была подруга по имени Дарли — великодушная красавица в своём роде: пухленькая посерёдке, но ещё более пухлая сверху и снизу. Она продавала косметику Кэринг Кейт через социальные сети в течение двадцати или тридцати лет. Она даже заработала легендарный розовый кожаный кейс для образцов Karing Kate, который всегда носила с собой.

Тощий Джек встречался с тощей деревенщиной из округа Аллен по имени Амара. Большую часть своей жизни она была бэк-вокалисткой, даже гастролировала с Вадди Пейтона и его Джампер Кэйбле. Она всё ещё выглядела довольно мило в своих гугл-очках, даже несмотря на то, что они были подделкой из магазина всё-за-доллар. Благодаря очкам Амара записывала почти всё, что видела. Но не обращайте внимания — вы же не хотите слышать о фигуре Дарли или гугл-очках Амары. Старикашки вызывают тошноту. Мы знаем своё место — «Лондон Эрл кондос».

То, о чём я действительно хочу вам рассказать, — это наше путешествие в друговёрс с Джеком — и как мы сбежали оттуда.

Это началось однажды вечером, когда мы с Джеком были в нашей ванной с двумя раковинами и принимали на ночь наши таблетки блюджин. Маленькие, пастельно-голубые, словно мелки, футбольные мячики. Мы принимали таблетки просто, чтобы не забыть их принять. Третий или четвёртый вечер подряд Джек не мог с этим справиться. Его таблетка блюджин упала на пол, издала тихий щелчок и скрылась из виду.

— Ну что ж, — сказал Джек, поворачиваясь, чтобы выйти из ванной. — Ещё одна пропала.

— Ложись на пол и ищи её! — закричал на него я. — Ты же знаешь, что случится, если ты пропустишь слишком много приёмов.

— Я стану таким, будто меня сбили на дороге, — сказал Джек. — По крайней мере, так говорит Гектор. Но это медленный процесс.

— Не такой уж медленный, — с театральным вздохом я наклонился, чтобы заглянуть к основанию шкафчика под раковиной. Это то, что я могу сделать для своих друзей.

— Когда что-то маленькое падает на пол, оно исчезает, — сказал Джек. — Конечно, ты это не мог не заметить, Барт.

Берт, — пробормотал я. Он всегда забывал моё имя.

— А если искать, то становится только хуже, — продолжил Джек. — Элементарная квантовая механика. Эффект наблюдателя. Электрон не имеет определённого положения, пока его не наблюдают. Выпавшая таблетка не будет полностью потеряна, пока вы её не отыщете. А затем её волновая функция ускользает в сторону. Через все измерения.

Наклониться легко, а вот выпрямиться трудно. Однако я справился с собой и посмотрел Джеку в глаза, чувствуя, как мой пульс стучит в ушах.

— Через изменения?

— Измерения! — Джек рассмеялся мне в лицо. — Я объяснял тебе всё это прошлой ночью, Берт. Когда мы сидели на крыльце и смотрели, как машины растворяются в ночи. Ты что, забыл? Или, может быть, не обратил внимания.

— Конечно, обратил, — солгал я. Джек был профессором на пенсии. Он обладал монотонным голосом, из-за чего его было легко игнорировать, словно гул от плохого усилителя. К тому же у меня плохой слух. К тому же я был занят подсчётом машин. Вышедшему на пенсию бухгалтеру хобби просто необходимо.

— Объясню ещё раз, — сказал Джек. — На этот раз будь внимательнее.

Мы разлили Early Times [12] и устроились в креслах-качалках, стоявших бок о бок на потрескавшейся, отслаивающейся бетонной плите, которая служила парадным крыльцом «Лондон Эрл кондос». Мы наблюдали другие кондоминиумы, вонючие сорняки, увитые виноградом деревья и старую добрую трассу №42, которая проходила от Луисвилла до Гошена и далее до Цинциннати. Теперь, когда межштатные дороги были приватизированы, на них было много движения.

Был август, и пронзительно звенела саранча. Мне всегда нужно было помнить, что устойчивый звук на самом деле не был у меня в голове. Август. В «Лондон Эрл кондос» не было кондиционеров, но благодаря блужданию полюсов, лето в Кентукки уже не было таким жарким.

Джек свернул нам две сигареты из своей верной пачки табака «Баглер». Лишь изредка он терял его. «Баглер», конечно, был нелегальным, но Джек брал деньги у Гектора, расплачиваясь с ним лягушками, которых он ловил в бассейне «Лондон Эрл кондос» с зелёной обезжиренной водой. Лягушачьи бои. Гектор был глубоко погружён в местный бизнес лягушачьих боёв. Дрессировщики приклеивали к головам лягушек шипы саранчи и натравливали их друг на друга, словно маленьких кровожадных единорогов. Но я отвлёкся.

Джек всё ещё объяснял, как вещи исчезают. У него был свой способ объяснения.

— Итак, я оказался в такой ситуации, — говорил он. — С докторской степенью по математике, клянусь зубами, и без работы. К счастью, я поступил в Колледж Знаний в Некст-Экзит, штат Индиана. Я уверен, ты слышал о нём.

— А кто не слышал? — ответил я, хотя, разумеется, не слышал.

— Преподавал там неполный рабочий день почти пятьдесят лет. Вышел в отставку в качестве почётного адъюнкта. За время работы я провёл много исследований. В какой-то момент я объединился с профессором физики, Чендлером как-то там; чувак занимался теорией струн. Я считал, а он, так сказать, тянул за ниточки. Чендлер предполагал, что существует бесконечно много альтернативных вселенных. Мы надеялись, что сможем найти их. Чендлер решил, что если бы мы смогли, он бы получил Нобелевскую премию. Что касается меня, то я охотился за Золотым Пи.