Гримус - Рушди Ахмед Салман

Несколько первых мгновений она лежала рядом с ним, потом вскочила и устроилась сверху, ее руки ухватились за обширные складки его тела, с детским наслаждением она принялась мять и крутить его плоть. Они снова смеялись; Вергилию теперь тоже не нужно было страдать из-за своих небезупречных очертаний.

– Словно тесто мешу, – хихикала она, притворяясь, что лепит из его живота буханку.

Он кончил один раз, она же не кончила совсем. Любые органы от бездействия теряют чувствительность. Но ни он, ни она не обратили на эту безделицу особого внимания; то, что случилось с ними, само по себе вполне удовлетворило их – о большем они помышлять не могли. Некоторое время после того, как все кончилось, он попросту неподвижно лежал поверх нее, обтекая ее собой со всех сторон, укрывая, чувствуя под собой ее кости, жесткие и почти не покрытые мясом, совсем не как у него, – так они были одним зверем, четырехруким и четырехногим, двухголовым, украшенным улыбкой.

Ее груди были парой сморщенных сушеных фиг, его же – были большими и мясистыми, как арбузы. Его пенис, короткий и толстый, покорно лежал в жесткой лунке ее ладони.

– Даже не думай худеть, – говорила ему она. – Таким и оставайся. Оставайся Вергилием.

– Мне не удастся похудеть при всем желании, – отвечал он, – с таким-то заболеванием. Моя щитовидная железа не реагирует на диету.

– Вот и хорошо, – отзывалась она.

– Кстати говоря, – добавлял он, – представить тебя толстой я тоже не могу.

– Все останется как было, – говорила она. – Мы будем сидеть на берегу, кормить кур, слушать птиц и вести хозяйство и…

Заметив выражение его лица, она замолчала.

– Вергилий, – воскликнула она. – Все останется как было! Все!

Выражение его лица не изменилось.

Возможно, я совершила ошибку, когда решила лечь с ним. Теперь он получил то, что хотел. Теперь мне нечего ему больше предложить, нечего посулить, нечем его удержать.

Возможно, я совершил ошибку, когда решил лечь с ней. Еще одно обязательство, еще одна забота, еще один потенциальный источник вины. Если я лег с ней, то не солгал ли я ей?

Возможно, я поступила правильно, когда решила лечь с ним. Теперь между нами нет тайны, все решено, ясно и открыто. Теперь он знает, что любит меня.

Возможно, я поступил правильно, когда решил лечь с ней…

– Я люблю тебя, – сказала Долорес О'Тул.

– Я люблю тебя, – сказал Вергилий Джонс.

Им обоим было очень и очень грустно.

– Это все он, – горячо прошептала Долорес.

– Кто?

– Взлетающий Орел, – ответила она. – Если бы он не появился здесь, мы не оказались бы… здесь.

– Значит, мы должны быть ему благодарны, – ответил Вергилий Джонс.

– Да, – печально произнесла Долорес. – Мы должны быть ему благодарны. За все.

Но есть горе, подумал мистер Джонс, и есть вина: найдется ли тот, кто покорно принесет их и положит под двери Гримуса?

Долорес упрямо не сводила глаз с горы.

– Все останется как было, – сказала она сквозь сжатые зубы.

XII

Взлетающий Орел проснулся от подземного толчка. Было раннее утро. Сотрясение почвы достигло его сквозь тонкую циновку; единственный низенький столик сдвинулся с места, кусочки пазла посыпались с него каскадом. Взлетающий Орел мгновенно вынырнул из сна и тут же вскочил на ноги; но все уже закончилось, толчки были слишком слабыми, чтобы вызвать хоть какое-то разрушение.

За секунду до пробуждения ему снился сон, точнее, кошмар. Он в полной боевой раскраске стоял на вершине черной скалы и, размахивая томагавком, безуспешно сражался с орлом, который, раз за разом налетая, рвал когтями его тело, клевал его плоть, а снизу за ними наблюдала молчаливая темная фигура без лица, высокая и стройная. Пальцы незнакомца были унизаны кольцами, он смеялся, смеялся не переставая: это был смех Деггла.

В комнате все еще царил полумрак, сквозь мешковину на двери и окне пробивались первые лучи утреннего света. Несколько секунд он стоял, тяжело и взволнованно дыша, переводя взгляд с пустой циновки Долорес О'Тул на пустое кресло-качалку мистера Джонса и обратно. Потом вышел наружу.

Мистер Джонс и Долорес О'Тул стояли рядышком перед домом; кудахтали растревоженные куры, разбуженные птицы визгливо гомонили. Такие непохожие друг на друга мужчина и женщина стояли неподвижно. Язык Вергилия непроизвольно кружился; взгляд Долорес казался задумчивым и отстраненным. Взлетающего Орла она не замечала.

– Землетрясение, – произнесла она.

– Что? – не понял Взлетающий Орел. Долорес его не слышала.

– Великая Черепаха пошевелилась, – сказала она, обращаясь к Вергилию, и усмехнулась.

Вергилий поглядел на свою подругу с тревогой. Долорес замолчала, а потом серьезно продолжила:

– Нет-нет, я ошиблась, ничего не случилось. Все остается как было.

– Миссис О'Тул здорова? – спросил Взлетающий Орел.

– Да, да, она здорова, – отозвался мистер Джонс, подталкивая Долорес к дверям хижины. – Она немного испугана, вот и все, – добавил он скорее для себя, чем для Взлетающего Орла. – Ей нужно отдохнуть. А нам с вами стоит прогуляться. Мне нужно с вами поговорить. А она пускай отдохнет, хорошо?

– Конечно, – ответил Взлетающий Орел.

Оставив миссис О'Тул в хижине, они направились к месту ночной встречи Вергилия и Долорес. Когда их шаги затихли в отдалении, Долорес вздрогнула, поднялась, подошла к сундуку, который стоял в углу. Здесь взаперти хранилось ее прошлое, не тронутое переменами, такое же, как раньше. Она уселась на пол перед сундуком, обняла его и прошептала:

– Опять то же самое вчера. Каждый новый день – то же самое вчера. Время стоит на месте.

XIII

По неуловимым переменам Взлетающий Орел понял, что сегодняшний мистер Вергилий Джонс отличается от Вергилия Джонса вчерашнего. Неприязнь миссис О'Тул к нему, Орлу, еще вчера почти неуловимая, постепенно крепла. Но ни то, ни другое не занимало его в это утро – он хотел задать мистеру Джонсу вопрос и добиться от него четкого ответа. И чем раньше он узнает тайну происхождения острова Каф и одноименной горы, чем раньше узнает, где искать сестру Птицепес и Сиспи, тем раньше сможет оставить чудаковатую парочку в покое и продолжить свои одинокие поиски.

Вергилий Джонс уводил его все дальше от хижины в глубь леса. Остановились они у колодца. По сути дела, это была глубокая дыра, которая должна была стать колодцем, но давно пересохла. Желая скрыть волнение и переживания минувшей ночи, Вергилий Джонс придал лицу серьезное выражение и стал похож на школьного учителя.

– Очень хорошо, – заговорил он. – Для начала я напомню вам, что на своем пути вы испытали много хорошего… но и плохого тоже. По большому счету, за свою жизнь вы столкнулись по крайней мере с двумя явлениями, которые можно было бы отнести к сверхъестественным. Например, вы стали бессмертным: для большинства людей это настоящее волшебство. Но мир, в котором вы до недавних пор проживали, не так уж прост и обыден.

Взлетающий Орел кивнул.

– Чанакья, – произнес мистер Вергилий Джонс. – Я говорю не о себе, а о древнем философе – настоящем короле этого имени, который часто повторял, что мир не то, чем кажется, и даже не то, чем не кажется, а все сразу. Одновременно и то, каким мы его видим, и не то, каким мы его видим. Если я не ошибаюсь, сказал это именно Чанакья. Много, много лет назад – понимаете? За точность цитаты не ручаюсь, здесь важен смысл.

Мистер Джонс быстро глянул на углубление в земле неподалеку от них, а потом снова перевел взгляд вдаль.

– Хорошо, подойдем к проблеме с другой стороны. При взгляде на меня вы, мистер Орел, понимаете, что тело мое твердо и непрозрачно. Возьмем теперь другое – посмотрев на этот колодец, вы можете с уверенностью сказать, что он пуст. Теперь ответьте мне следующее: согласны вы или нет с тем, что эти два описания – полная пустота и твердое непрозрачное тело – не имеют никакого отношения ни к моей природе, ни к природе колодца, а целиком и полностью зависят от того, как вы и то и другое видите?