Вершители легенд - Тюрина Галина

Но всегда такой расторопный слуга как будто оробел и задумался, и выполнить распоряжение хозяина не поторопился. Только когда девушка несчастная слизала и высосала из ворса ковра достаточную дозу отравы и мелко задрожала в агонии, бессловесный, наконец, подошёл, перевернул её на спину, глядя в угасающие глаза с не ускользнувшим от взора хозяина сочувствием, и нежно поцеловал её холодеющую руку.

– А ведь эта стерва, похоже, тебе понравилась! – прошипел князь, слезая с ложа и пинком прекращая эти «вольности». – Вот почему ты, гадёныш, приказание сразу не выполнил! Теперь насидишься на морозе в наказание, насмотришься на свою любезную…

Рано поутру эльфа раздели до исподнего и заковали в колодки во внутреннем дворике. Напротив, так, чтобы провинившемуся было хорошо видно, к столбу привязали за волосы обнаженное тело отравившейся девушки.

– Она была очень горяча при жизни. Так что пусть и тебя теперь согреет немножечко. – Зло ухмыльнулся князь и приказал каждый час смахивать снег с трупа. – А то ведь под снегом моему влюбленному бессловесному не будет видно личика её и прелестей…

Поздно вечером повелитель, без музыки за день соскучившись, смилостивился, и замёрзшего до синевы юношу освободили из колодок и утащили в людскую, а там уж служанки его отогрели по-своему и отпоили горячей настойкою.

Утром князь опального слугу к себе потребовал. Пришёл быстро парень, низко поклонился и к хозяину приблизился. Потом встал на колени, униженно облобызал руку протянутую и преданно снизу вверх уставился, ожидая приказания.

– Явился. Здоров и не кашляешь. Ну как, наука вчерашняя тебе прибавила разума? – удовлетворённо вопросил князь, в глаза рабу глянув со снисходительной улыбкою.

Бессловесный закивал, и опять к его руке губами приложился с искренним благоговением.

– Ладно, прощаю. – Князь откинулся на спинку кресла. – Сыграй что-нибудь весёлое.

…С тех пор прошло не меньше месяца. Как-то к замку повелителя на свою беду завернули купцы иноземные с украшениями всякими заморскими и редкостями. Самих торговцев князь приказал в замок не впускать, а вот на их ценности позарился. Повелел, чтобы всё что позаковыристей и из металлов драгоценных, пред его очи представили латники (которые с позволения хозяина, распотрошили обоз торговый не хуже разбойников).

Принесли «добычу» и на столе раскинули. Среди сокровищ обнаружилась красивая корона самоцветная. Была она искусно сделана в виде шапки высокой, ценным мехом отороченной, и вся-то унизана прозрачными синими и зелёными камушками в золотую резную оправу заключёнными. А на самой маковке был крупный камень красный, огранки диковинной.

Как увидел князь эту корону, так она ему очень понравилась. Приказал он подать её, осмотрел поверху, и хотел уже водрузить на голову. Только слуга немой (он тоже присутствовал на трапезе и как всегда мелодию наигрывал) вдруг бросил инструмент, подскочил к столу, клинок у ближайшего телохранителя из ножен ловко выхватив, и ударил им так, что корону эту прямо в княжеских руках разрубил надвое.

Сотрапезники и стража от такого поступка опешили, а князь от неожиданности обе половинки короны прямо на стол из рук выпустил. И тут все увидели, что из-под подкладки изнаночной и края опушки меховой разрубленной показались жала скорпионов, смертельно ядовитейших, искусно изнутри вделанные так, что нельзя было надеть эту вещь, об них не поцарапавшись.

Когда отошёл немного князь от испуга крайнего, так стал ругать на чём свет стоит своего спасителя, укоряя неуклюжестью и пренебрежением к добру хозяйскому, и указывая, что тот мог бы быть и поаккуратнее, и тогда такую вещь редчайшую непоправимо не испортил бы злокозненно. И в запале негодования приказал прямо в трапезной выпороть юношу за эту провинность до потери сознания (а то ведь, если на конюшне наказывать, да без присмотра ока его светлейшего, то могут мастера заплечных дел шельмоватые полениться и недодать всего того, что положено).

Всё по приказу высочайшему было сделано, тут же, как раз, и подали обеденную трапезу, к урочному времени приспевшую. Так что сидел князь за столом и кушал мясо дичи, тушёное с овощами и приправами, да перепелов в белом соусе, и глядел с улыбочкой надменною, как над несчастным парнем измываются. А палачи то старались, желая угодить хозяину, всё своё умение выказывали, и исполосовали спину бессловесного вдоль и поперек, ободрав до крови. А как закатились зрачки и перестало тело истязаемого под ударами вздрагивать, махнул князь ладошкою, перепачканной в густом соусе, (мол, хватит с него) и молвил, обращаясь к присутствующим:

– Вот если бы так все себя вели под плёткою, ушей моих не напрягаючи, тогда б я всегда такое поучительное зрелище у стола устраивать приказывал.

…Двое суток служанки сердобольные за юношей почти неживым ухаживали, ни на минуту не оставляя о нём забот и меняясь «сменами». Несколько раз приходили от князя посланные, и поневоле хозяину потом докладывали голосами дрожащими, что мол, не в состоянии пред очи светлейшие явиться слуга требуемый и тем более сыграть какую-либо музыку, потому что совсем уж при смерти, и непонятно пока, вообще оклемается ли. На третьи сутки вдруг пришёл в себя парень, открыл очи ясные, улыбнулся благодарно женщинам, что его лечили и за ним досматривали. Встал бодренько, вышел во двор к колодцу и облился несколькими вёдрами воды студёной и обтерся тряпицами. Тут случилось чудо, правда никем не замеченное: корка кровавая, на спине несчастного запекшаяся, размокла и сошла, а под ней не оказалось никаких ран или даже полосок от ударов плёточных. После этого оделся бессловесный юноша и незамедлительно пред очи повелителя отправился.

А тот уж сидит за завтраком и скучает отчаянно, и оттого в ужасно дурном настроении: посуду и кости швыряет в лица прислужников, да покрикивает в их адрес совсем уж что-то непотребное (вот-вот полетят с плеч головы несчастных служителей).

Тихонько вошёл слуга немой и сразу же на колени встал, склонив до пола голову (лакеи, князю за столом услужающие, так его появлению удивились и обрадовались, что эти чувства на их лицах отразились очень отчётливо, и были замечены хозяином). Повернул голову князь и тоже увидел бессловесного.

– А! – сказал со скрытой радостью. – А меня то уверили, что совсем уж подыхаешь ты, пакостник бессовестный, и потому отлыниваешь от служенья хозяину. Вот я прикажу лжецов меня дурачащих так же как тебя прилюдно выпороть! Ну, иди сюда, паршивец шкодливый. Да смотри мне прямо в очи, в пол не тыкайся!

На коленях подполз слуга к властителю, в глаза глядя преданно и жалобно. Распростерся ниц, поднялся, и опять в лицо уставился.

– Вижу, что ты просишь извинения за свою оплошность безобразную. Ладно уж, прощаю, я отходчивый. – На лице князя отразилось нетерпение. – Что застыл как неживая статуя? Или плетью тебе разум вышибли, что не можешь никак постичь, что пора рассеять мою скуку смертную и начать немедля делать то, что твоему повелителю нравиться? Сыграй сейчас же что-нибудь весёлое…

…Стало опять тепло, и пришла весна дружная. Всё зазеленело, зацвело. Птицы перелётные вернулись из похода южного. В это-то время прекрасное князю привезли дары от наместника одной большой подчинённой области. Вступил в замок караван вьючный и привёз подарков прекрасных великое множество. Тут были и пряности, и заморские сладости, посуда, искусно сработанная из серебра и золота, шелка и бархаты, даже каменья самоцветные. Но самым ценным и диковинным подарком был скакун белоснежный, высокий, стройноногий и резвый сказочно, и одновременно сильный как тяжеловоз. Вели его по трое слуг с каждой стороны и еле за узду удерживали.

Подарки князю понравились, но пуще всего чудо-конь его порадовал. Смотрел бы и смотрел на его красоту и грацию. Очень захотелось повелителю ездить на этом чуде. На других лошадей он теперь и садиться не желал, брезговал, они ему при сравнении с этим красавцем царственным казались теперь мелкими и уродливыми. Даже приснилось ему, как он красуется перед приближёнными, гарцуя на этом восхитительном животном благороднейшим. Да только сон есть сон. А в реальности дик и своеволен был жеребец как сам дьявол, совсем не объезжен. Конюхи его жуть как боялись и ни в какую сладить не могли – брыкался и кусался он по страшному. А как вздумают седло накладывать, так вообще конец света белого! Троих объездчиков опытных (из ратников), какие пытались его смирить да обуздать, покалечил этот конь за неделю неполную, а князю тем временем уже надоело ждать, стал он сердиться и результата скорее требовать. Дошло до того, что решили жаждою и голодом донять животное, чтобы оно людям покорилось и сесть на себя позволило. Из денника уютного с кормушкой сытною перевели коня мятежного во внутренний двор каменный и там привязали коротко за кольцо железное в стене.