Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

Потом был короткий перелет во чреве Кита до следующего поселка, некоторое разнообразие которому сообщало неглубокое озерко с зарослями высокой охристой травы с толстыми стеблями и узкой изостренной листвой, в чьих надломах прятались капельки влаги. Может, то была вовсе и не трава, а какая-нибудь местная фауна, ведущая прикрепленный образ жизни, но держала она себя скромно, ядом не плевалась, хваталищ не выбрасывала и никакого интереса к визитеру не проявляла. «И здесь никого», – ворчал Чудо-Юдо. Кратов и сам это знал, но не поленился, потыкался в дома, обогнул озеро и даже посидел на бережку, непонятно зачем вглядываясь в темные воды, будто в них могли скрываться подсказки к тайнам Чагранны. В самом деле, отчего бы живым мертвецам за отсутствием активного метаболизма не проводить время в мутных глубинах, изредка наведываясь на сушу и обсыхая среди голых стен?.. Эта идея показалась ему достаточно безумной, чтобы потратить несколько минут на ее обдумывание.

Они были на высоте, Кратов только что отметил как изученный десятый по счету сектор на глобусе Чагранны, когда Кит послал ему возбужденное сообщение: «Внизу интересно!»

6

Посреди окруженной знакомыми уже домами-коробками площади, занимая собой почти все свободное пространство, громоздилась диковатая конструкция. В ее сплетениях угадывались противотанковые ежи, гигантские кристаллические друзы и распущенные гирлянды перекаленной металлической стружки. Здесь явно порезвился, заливаясь сатанинским хохотом, безумный архитектор-авангардист. И это бредовое сооружение работало. То есть испускало снопы фосфорического света, двигалось и производило жутковатые технологические звуки в диапазоне от пульсирующего гула до отвратительного человеческому уху скрежета.

Крадучись, едва ли не на цыпочках, что в скафандре было весьма затруднительно, Кратов приблизился, насколько было возможно, и затаился за углом ближайшего к механическому монстру здания.

Теперь он окончательно убедился, что прибыл по нужному адресу.

Вокруг бесновавшейся конструкции сидели тахамауки. Прямо на глинистом грунте, подавшись вперед и понурив громадные головы. Их насчитывалось никак не меньше сотни, и даже в сумерках было видно, какие они ветхие. Тот, что сидел ближе всех, облачен был в утративший форму и цвет сюртук старинного покроя, с потемневшими позументами и осыпавшейся перламутровой чешуей, что во время оно символизировала родство с драконами. На прочих были просторные грубые балахоны безыскусного серого цвета с откинутыми капюшонами. И еще несколько державшихся наособицу от остальных были небрежно замотаны в куски грязно-белой материи. Выглядели они совершенно древними, потусторонними, было в их облике нечто от мумий, которых извлекли из гробниц и в злую насмешку заставили изображать жизнь. Хотя жизни во всем этом странном собрании было немного.

Инфернальные звуки, производимые несуразным агрегатом, были музыкой тахамауков. Очень старой, под стать слушателям. Кратов не считал себя меломаном, но кое-что в этом смыслил. Были в его практике моменты, когда не удалось избежать одаривания шедеврами современной музыкальной культуры тахамауков. Будучи ответственным исследователем, он даже пытался проникнуться творческими исканиями братьев по разуму, в каковом подвиге заручился дружеской поддержкой. Милая девочка Марси первая уснула под ритмическое бульканье и «вздохи сквозняка в пустых оконных рамах», как она обозначила для себя главную музыкальную тему опуса. Кратов продержался до финала второй части, которая с большой долей условности могла сойти за анданте… Так вот, шумовой полог, под которым они сладко дрыхли в гостиной уединенного коттеджа на Питкерне, не раздражал, а напротив, успокаивал и располагал к медитации. Но если вслушаться, то становилось ясно, что он был прямым наследником разносившегося над поселком уханья и скорготания, равно как хрустальные трели виолиры наследуют бесхитростному треньканью античной кифары.

И эта классика находила отклик у аудитории. Нельзя было сказать, что живой, но вполне очевидный.

Вначале Кратов заметил, что умощенные на коленях иссохшие кисти рук обладателя сюртука подрагивают вослед особенно тяжким ударам. По внимательном рассмотрении обнаружилось, что балахоны слегка покачиваются в такт пульсациям, а кое-кто даже пытается перебирать незримые струны длинными корявыми пальцами.

Внезапно мумии в белых тогах легко и бесшумно вскинулись на ноги и закружились на месте подобно призрачным дервишам, воздев к темным небесам костлявые длани. Зрелище, на первый взгляд комичное, вселяло в душу неосознанную потустороннюю жуть.

«Живым здесь не место», – в сотый уже раз подумал Кратов.

Те, кто создал этот мир и заселил его пережившими свой век мертвецами, поступил весьма расчетливо. У всякого стороннего существа, кто попущением судьбы использовал шанс на миллион, дабы очутиться здесь, спустя короткое время оставалась единственная мысль: поскорее убраться. А если убраться не получится, то стать таким же, как местные обитатели. Жалкой безмолвной тенью себя прежнего.

«Ни черта у меня не получится».

На подгибающихся ногах Кратов протиснулся в ближайшую халупу и сполз по стенке тут же возле двери. Его мутило, в голове порхали черные птицы. Скафандр заботливо снабдил его через трубочку витаминным коктейлем по рецепту доктора Мурашова, прохладным, пузырящимся, на сей раз с привкусом свежего огурца, а дендриты системы жизнеобеспечения, нечувствительно приникшие к венам, поддержали угасающие силы тонизирующими питательными смесями. Это не сильно помогло. Сухой холодный воздух давил, как негреющее одеяло. В глазах не прекращали свой макабрический танец белые мумии. Бежать, бежать отсюда со всех ног…

Идиотская была затея: отыскать тахамаука на громадной пустой планете.

Кратов закрыл глаза.

А когда открыл, все вокруг изменилось.

7

Не было больше голых стен и сумрачных сводов. Не было спертого могильного воздуха.

А был дом. Небольшой, уютный, на одного.

Осколок застывшего времени.

Стены задернуты были мягкой бархатистой тканью темно-зеленого цвета с золотым узором: какие-то аллегорические картины исторического содержания, всадники в латах, крылатые твари со змеиными башками, копья, стрелы, но все нестрашное, незлое, мультяшное, как бы понарошку. Через равные промежутки на стенах укреплены были светильники-чаши, в которых стояли дыбом языки теплого желтого огня. Потолок выгибался красивым куполом, на черно-бархатном полотне рассеяны были незнакомые созвездия. Повинуясь неосознанному порыву, Кратов протянул палец к самой яркой белой звезде, и та прянула навстречу, обернулась плазменным клубком, а вокруг затанцевали по кругам своим пестрые шарики планет. «Унаканасабасви, – зазвучал в его голове значительный, величавый голос. – Империя завоевала этот мир восемь тысяч лет тому назад. Это я помню. Одна из планет, Хатхиралачита, была обитаема. Население не готово было дать нам достойный отпор, но и сдаваться они не пожелали». – «Как вы с ними обошлись?» – спросил Кратов одними губами, но был услышан. «Уничтожили всех до единого. Это была легкая война. Вязкая, но нетрудная». – «И что там теперь?» – «Никто не знает. Мы ушли из этого мира и продолжили экспансию». – «Оно того стоило?» – «Ни одна война не стоит потраченных усилий. Но чтобы понять это, нужно проиграть хотя бы одну битву». – «И когда же это случилось? Когда проиграна была битва?» – «Ни один тахамаук не ответит на такой вопрос. Ни времени, ни места, ни подробностей. Да это и не важно». – «А что важно?» – «Цена жизни. Жизнь, вообще не имеет цены. Ничего нет важнее жизни. Мы это поняли и остановились. Приятно быть империей, которой никто не дает сдачи. Император же, чьи подданные не возвращаются с поля битвы в свои дома, не заслуживает поклонения». Вдоль стен расположились старомодные кресла из темного дерева, изящные этажерки с амулетами и трофеями, высокие мраморные вазы с сухими стреловидными стеблями, от которых исходил запах незнакомых мертвых цветов, в то время как на тростниковых жардиньерках лежали корзины с цветами вполне живыми и даже на вид несколько хищными. В дальнем темном углу укрылся массивный буфет с приоткрытыми дверцами, за которыми угадывались фигуристые емкости со старыми винами, а позади обтянутого пурпурным шелком дивана высились от пола до потолка стеллажи с инкунабулами. Кратов сидел на полу, понимая, что выглядит глупо. Он все еще не знал, кто хозяин этой антикварной роскоши и не сочтет ли означенный хозяин ниже своего достоинства беседовать со столь непрезентабельным визитером. Обитатель дома неторопливо, почти невесомо вплыл в поле его зрения и с комфортом расположился на диване, разметавши бесконечной протяженности руки по спинке. Ветхого сюртука не было и в помине, теперь это был ослепительный, богато украшенный шитьем и шнуровкой партикулярный костюм сложного устройства, ноги в свободных бежевых панталонах с черными лампасами были покойно скрещены едва ли не на середине помещения, а над жестким стоячим воротником царила огромная вытянутая и сплюснутая с висков голова в слабой седой опушке, с характерным клювастым носом на пол-лица, глубокими морщинами возле рта и прозрачными запавшими глазами. «Кто правит Империей?» – спросил тахамаук. «Что?» – потерявшись, переспросил Кратов. «Кто Император?» – повторил вопрос тахамаук. «Это важно?» – «Это единственное, что может быть важным». Кратов предпринял вялую попытку подняться и обнаружил, что ноги окончательно превратились в вату. Неприятное открытие, что и говорить, если пытаться воспринимать происходящее как реальность, а не сон – хотя бы и ни в чем не отличный от реальности. Таких снов он еще не видел. В вещих снах, что навевало ему «длинное сообщение», все же сохранялся особенный фантасмагорический флер, детали были размыты, дабы ничто не отвлекало от сути. Сейчас этими условностями решено было пренебречь. Он видел каждую трещинку на полу, покрытом деревянными плашками, мог разобрать символы архаичной письменности на корешках инкунабул, а вытянутые лица в высоких меховых шапках с презрительной величавостью взирали на него с испещренных кракелюрами холстов в обрамлении тяжелой потемневшей бронзы. Желтое пламя в светильниках стояло недвижно, как нарисованное, потому что не было и намека на движение воздуха, сквозь него можно было различить нагар на стенках чаш и какой-нибудь там остервенело выкаченный глаз поражаемой копьем крылатой твари на обоях. Цветок на жардиньерке вдруг повел головкой в лохматых лиловых лепестках и дернулся вслед невидимой мошке, явно намереваясь подзакусить. Если все происходившее было очередной забавой «длинного сообщения», то на сей раз оно превзошло себя. Но сохранялось все же подозрение, что эта старозаветная фата-моргана была частью концепции Скрытого Мира, фантоматикой, которая должна была погрузить его обитателей в привычный уют и порядок, скрасив таким образом вечное бытие-неумирание. «Тахагаурарен Тахиттин Тинахтахаун, – сказал Кратов, благословляя свою профессиональную память на заковыристые инопланетные имена. – Император Двадцать седьмого Правящего дома». Его собеседник пожевал серыми губами и не без труда изобразил отвыкшей от подвижности мимикой разочарование. «Ничего не меняется, – сказал он опечаленно. – Все, кто приходит, называют одно и то же имя. Неужели время и вправду остановилось?» – «Я бы не стал утверждать…» В тусклых, как у выброшенной на берег рыбы, глазах забрезжил фитилек интереса. «Ведь ты быстроживущий, – промолвил тахамаук. – Странно одет, странно выглядишь. Похож на Строителя. („Ну, спасибо!“ – мысленно сыронизировал Кратов.) Я забыл, что в таких случаях положено удивляться. И задавать сердитые вопросы. Например: как ты сюда попал?!» Он попытался насупить брови, но сделался лишь комичнее прежнего. «Пустое. Мне безразлично, кто ты, как здесь оказался и с какой целью. Ты уйдешь из моего дома, и я снова останусь наедине со своими книгами». Сухая длань приподнялась над спинкой дивана и совершила некое подобие указующего жеста. «Это я сочинил. Все, что на этих трех полках. Остальное не мое. Но тоже недурно состряпано. Кто сейчас властитель дум в Империи?» Кратов не знал. Он представления не имел, в каких сферах и каким способом можно было бы овладеть думами серых медлительных гигантов. «Хорошо, не отвечай. Спрошу кого-нибудь другого. Пока они еще появляются. Однажды они перестанут приходить. И спросить будет некого. Мы будем совершенно забыты. Всеми и навсегда». Кратов снова попытался встать, с прежним успехом. «Нфебетнехп, – произнес он. Губы не слушались, из чего следовало, что все же то был сон. – Вам знакомо это имя?» Тахамаук усмехнулся краем рта. «Все имена остались в Империи. Здесь только телесные оболочки. Я и своего-то имени не помню, а ты спрашиваешь о ком-то, кто может быть на другом конце этого мира. Хотя… – Он вдруг зашевелился, затрепетал, зашерудил конечностями, намереваясь подняться с дивана. – Свое имя… забавно. Ведь я могу прочесть, кто сочинил книги на этих трех полках…» Пора было как-то выпутываться из этого бреда. Никакого в нем не было смысла, никаких скрытых ключей. Кратов несколько раз энергично зажмурился и открыл глаза в надежде, что морок рассеется. «Кьенгитр Ксиннантара! – звучно возгласил тахамаук. – Слыхал? Вот мое имя…» Кратов подобрал ноги, с громадным трудом оторвал себя от пола и, словно куль, вывалился сквозь тростниковую занавесь наружу. Какое-то время он просто лежал, таращась пересохшими глазами в темное небо. Он что, грезил с открытыми глазами и напрочь забыл мигать на протяжении всей беседы с древним литератором?! Во всяком случае, его тело принадлежало ему и повиновалось, он мог встать и двигаться дальше. Если бы, конечно, захотел.