Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

Остолбенев от изумления и гнева, Кратов с трудом разобрал в этой какофонии испуганный женский голос:

– Помогите… кто-нибудь… ничего не вижу…

Спустя короткий промежуток времени фраза прозвучала снова, теми же словами и с той же интонацией. А затем еще раз. И еще, с издевательским упорством, как зациклившаяся фонограмма.

Чем, собственно говоря, это и было.

Кто-то расчетливо и цинично управлял извне интеллектуальной системой станции «Тетра». То, что его липкие щупальца не дотянулись до автономных систем жизнеобеспечения, было чистым везением и, вполне вероятно, временным.

«Если нужно вас остановить…»

– Давайте, пробуйте, – пробормотал Кратов, опуская забрало.

Он сознавал, что всего лишь хорохорится.

Ему подготовили примитивный, кустарный капкан, не питая особых надежд на успех. Но все получилось как по писаному. Он сам пришел в капкан и притащил за собой свою самоуверенность, дерзость, ничем не подкрепленный гонор. Как будто не доводилось ему, бывалому ксенологу, никогда в жизни сталкиваться с чужим коварством и самому платить той же монетой, когда было необходимо.

«Ничего еще не закончилось…» – произнес он мысленно, обращаясь к незримому противнику.

Тот посчитал иначе.

Кратов почувствовал, как внутри него, где-то в селезенке, о которой он знал только то, что она есть, зарождается и распространяется по всему телу омерзительное мелкое трепыхание. Настолько мелкое, что казалось, будто клетки вскипают изнутри. Что там в них может вскипать – цитоплазма. С вакуолями, как говорил директор Старджон…

«Мы сканируем его, он сканирует нас…»

Корабли, уходившие в портал, он тоже сканировал. Отсюда и запаздывание рефлинга.

Бешено хотелось стащить с себя скафандр и почесаться везде, докуда дотянется рука. И даже глубоко под кожей. Кратов стиснул зубы. Никаких больше глупостей. Сверх того, что уже совершены. В избытке, на десять лет вперед.

«Ну что, убедились? Я это, я. Вы ведь меня искали? Не особенно я и скрывался. Хотите меня убить? Мне даже становится любопытно, как вы станете это делать…»

Ему уже доводилось стоять перед лицом смерти, на самом краю. Никаких новых ощущений он не ожидал. Иногда у него в руках было оружие, и тогда это становилось дуэлью. Не сказать, чтобы шансы были равны, но они существовали, и всегда их было достаточно, чтобы уцелеть. Иногда не было ни оружия, ни шансов. Со временем он убедился, что нет безвыходных положений. Если впереди смерть, а позади глухая стена, есть надежда обрушить стену. Может быть, ему просто везло. Судьба не устраивала ему еще испытаний без надежды на спасение. Или же он сам подсознательно, на чистой интуиции, обходил гибельные тропы, выбирая наиболее опасные из безопасных.

К каким отнести ту, что привела его в нынешнюю западню?

«Я не умру. Не тот случай. Можете считать меня чокнутым фаталистом, но моя дистанция еще не пройдена. Я еще только вышел на финишную прямую. Вам не удастся меня остановить, как бы ни хотелось».

Он зажмурился и сжал кулаки.

«Что у вас для меня припасено, неудачники?»

15

Удар был очень силен, сильнее всех предыдущих.

Магнитные подошвы не удержали.

Теперь он отскакивал от стены к стене, как уродливый разлапистый снаряд для игры в адский теннис.

Красное свечение бешено мигало, повышая в происходящем градус безумия, и никак не могло погаснуть окончательно. Судя по всему, нкианхи озаботились чрезвычайно надежными источниками энергии для своего так и не обжитого отсека. Избыточность – свойство высокоразвитых цивилизаций. Никогда не выгадывать ни на чем, и в самую последнюю очередь – на личном комфорте. Кстати, люди с некоторых пор тоже этому научились.

Кратов изо всех сил пытался приноровиться к сумасшедшей траектории своего полета. Он было сгруппировался, обхватив себя руками и поджав колени, но это привело лишь к болезненному соприкосновению спиной с одной из стен. «Арамис» как мог смягчал жесткие контакты, но это был всего лишь легкий скафандр для неагрессивных сред. Здесь больше бы сгодился старина «галахад», желательно в полнофункциональной модификации «армор-экстрим», со встроенной системой энергопоглощения, с персональным гравитационным приводом, чтобы самому выбирать позицию местонахождения в мироздании, с мощными магнитами в подошвах, в перчатках и, по желанию, в седалище. И с притороченным к локтю фогратором модели «Калессин Марк X». Не бог весть что, но для отражения атаки мелкой агрессивной биомассы ничего лучше не придумано. У Татора, Мадона и, возможно, у Белоцветова с собой были «калессины». Ему как пассажиру оружие не полагалось. Да и где бы он повстречал здесь агрессивную биомассу? В этом случае, то есть для отражения атаки на станцию, куда больше подошли бы тяжелые бортовые фограторы класса «Протуберанс», а еще лучше «Рагнарёк», чтобы уж наверняка…

Теперь он носился угорелой шутихой, раскинув конечности и стараясь углядеть конечную точку маршрута в надежде за что-нибудь зацепиться или спружинить при контакте. Не самая выигрышная тактика, но все же лучше, чем хаотические неуправляемые пертурбации, от которых гудела голова и неприятно ныли потроха…

«Только не терять сознание. Скоро это закончится. Так или иначе. Не может не закончиться».

Что-то страшно и противно заскрежетало. Кратов успел увидеть, как дальняя стена отсека дрогнула и начала прогибаться внутрь. Зрелище было жутковатое, но насладиться им в полной мере он не успел, его снова раскрутило и унесло в другой конец помещения. Выставив перед собой ладони, Кратов приготовился встретить угрозу в полной готовности.

Не вышло.

Это был некстати затеявший вскрываться люк с его изогнутыми клинками. Прекрасная возможность ухватиться за один из клинков и остановить метания. Увы, не осуществившаяся. Ладонь в перчатке соскользнула с идеально отполированной поверхности, траектория движения в очередной раз изменилась, Кратова едва не вынесло в темный коридор, но вместо этого закрутило вокруг нескольких осей сразу и отшвырнуло обратно в отсек.

На станции воцарился ад.

Кратов снова сжался в клубок. Теперь это не была осмысленная профессиональная группировка. Скорее состояние дикого животного в минуту смертельной опасности. Или, что вернее, поза эмбриона в материнской утробе.

Он утратил представление о своем месте в пространстве и времени. Лишился всяких мыслей.

Лишился сознания.

Лишился самого себя.

16

«Хорошо, ты победил».

«Я победил?! О чем это ты… о какой победе? Кто ты такой?»

«Мое имя тебе ничего не откроет. Да и не нужно имя тому, кто потерпел поражение».

«Я должен знать, к кому обращаюсь».

«Какой в том смысл? Мы больше никогда не встретимся. Это была отчаянная попытка тебя остановить. Она почти удалась. Но „почти“ не считается. Только не возомни о себе: здесь нет твоей заслуги. Ну, возможно, какая-то небольшая доля».

«Ни черта не понимаю. Я что, умер?»

«Это было бы весьма кстати. Но, увы, не в этот раз».

«У вас специфическое чувство юмора, сударь».

«Мое имя Шторм».

«А мое… полагаю, оно тебе известно».

«Этот набор звуков ничего содержательного не сообщает о том, с кем он связан. Вы, гуманоиды, чересчур легкомысленно относитесь к собственным именам. Я слыхал, они содержат отсылки к далеким родовым корням. Но у вас слишком короткая память, чтобы ощутить подлинную и всемерную связь с собственными предками, ни лица, ни облика которых вы даже не способны вспомнить».

«Но твое имя говорит только о тебе, и более ни о ком. К тому же, подозреваю, оно характеризует тебя довольно поверхностно. Открывает лишь одну грань твоей натуры. И, полагаю, не самую лучшую».

«Да, не в моих правилах оставлять длинные промежутки между замыслом и воплощением».

«И сметать все на своем пути».

«Если нет иного выхода».

«А его действительно нет?»

«Я знаю о тебе, что и ты не склонен к компромиссам, предпочитая простые решения сложных проблем».