Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

Брандт внезапно рассмеялся и подавился жвачкой.

Какое-то время все в растерянности смотрели, как он, налившись дурной кровью, беспорядочно пускает переливчатые пузыри практически изо всех естественных отверстий.

Наконец Татор медленно отвел руку и от души врезал Брандту между лопаток.

4

Никто не собирался задерживаться на Старой Базе дольше, чем того требовали обстоятельства. Теперь, когда весь личный состав «Тавискарона» прибыл на борт, оставалось лишь завершить предстартовые процедуры и спокойно отбыть в пункт назначения. В пределы шарового скопления Триаконта-Дипластерия через промежуточные финиши Авалон и Тетра.

Кратову сразу дали понять, что он лишний, путается под ногами и отвлекает своим присутствием от различных важных дел. Впрочем, статус генерального фрахтователя предоставлял определенные преимущества, и этими преимуществами Кратов какое-то время беззастенчиво пользовался.

Так, он постоял над душой мастера Элмера Э. Татора, который, болезненно гримасничая и временами шипя подобно потревоженной гремучей змее, заполнял на командном посту объемные таблицы, большие, красивые и чрезвычайно заумные. Процесс Кратову безумно нравился, и он с радостью принял бы в нем живое участие, кабы понимал хотя бы что-нибудь. В какой-то момент он утратил самообладание и начал издавать одобрительные междометия, за что был немедленно наказан. «Кон-стан-тин, я все понимаю, ты здесь главный, но не мог бы ты?..»

С командного поста Кратов переместился в грузовой отсек, единственный из четырех занятый полезным грузом. Здесь хозяйничали инженеры – Белоцветов и Мадон.

Первого инженера Мадона звали Жан-Жак-Жюстен, так что желающим обратиться к нему предлагалась небывалая свобода выбора. Белоцветов, например, называл его просто и бесхитростно: Жак, а также, в зависимости от настроения, экспериментировал с комбинациями. Второй навигатор Ян Брандт в те уникальные моменты, когда вообще отверзал уста, произносил нечто вроде «Э-э… м-м-м…», после чего, изнемогши, снова и надолго замолкал. Бортовой медик Роман Мурашов употреблял, правда – за глаза, прозвище «Три-жэ», а уж за ним повадились и простосердечные натуры, вроде Феликса Грина. К слову, Мурашов и мастера-то величал «Два-эл», но делал это столь почтительно, что никому и в голову бы не пришло считать это уничижением… Второй же инженер Белоцветов звался Александром, но полным именем его именовал лишь тот же насмешник Мурашов, а чаще: «Батюшка Александр Христофорович». Остальные же предпочитали что-нибудь покороче: Алекс, Шурик, Санти… Человек он был легкий, даже легкомысленный, но с неожиданными наклонностями вдруг вворачивать в свою речь пространные цитаты из классики. Мадон, напротив, был сумрачен, зануден и обожал посетовать на судьбу. Белоцветов в минуты досуга читал старинную прозу, заливаясь внезапным восторженным смехом, а Мадон изучал технические документы и руководства, находя усладу в нестыковках и несообразностях. Не имея никакого сходства ни внешне, ни в темпераментах, во всем остальном Мадон и Белоцветов вели себя, словно идентичные близнецы. Так, Мурашова они откровенно побаивались, над Татором исподтишка уважительно трунили, к Брандту относились «по делам его», то есть как к самодвижущейся детали интерьера, с Грином дружили, держа его на небольшой дистанции, чему тот и сам нисколько не противился. Друг в друге же души не чаяли, величали друг друга «мальчик мой» и «отец мой» и только тем были и заняты, что один другого ели поедом.

В грузовом отсеке их деятельность носила по преимуществу механический характер: поднять одно, переместить туда, освободившееся место занять другим, после чего уделить внимание третьему и четвертому. Груз предназначался к доставке на Авалон в качестве попутного. Что там хранилось в синих, красных и ядовито-желтых с черными полосами контейнерах, Кратов не знал и справедливо полагал, что незачем ему забивать этим голову. Все упомянутые операции исполнялись не голыми руками, а при посредстве сервомехов, каких Кратову в своей практике встречать еще не доводилось. Прежние модели, даже будучи снабжены избыточным количеством манипуляторов, сохраняли отчетливо антропоморфный облик, словно бы их создатели так и не смогли преодолеть голос природы, хотя на самом деле объяснения были иные, вполне рациональные, вот только Кратов за долгие годы успел их позабыть. Эти же видом своим сходны были с десятиметровыми многоножками, с одинаковой легкостью передвигались по полу, по стенам и порой для оптимизации маршрута совершали пугающие пробежки по потолку прямо над головами людей. Кратову они сразу же напомнили астрарха по имени Лунный Ткач, и он поспешил уточнить свое предположение. Белоцветов радостно сообщил, что сервомехи ведут себя прилично, в управлении комфортны, хотя иной раз вдруг проявляют свою очевидно внеземную природу самым неожиданным образом, ни с того ни с сего зависают, словно бы где-то там внутри, на уровне спинного мозга, или что там у них за орган заведует базовой моторикой, сопоставляют полученные от оператора команды с собственным категорическим императивом, не противоречит ли он их подспудным негуманоидным нравственным нормам, как то: допустимо ли принимать конечностями верхней части тела прямоугольные контейнеры по пятницам после захода главного светила; что считать упомянутой верхней частью в зависимости от дифферента грузовой палубы относительно плоскости эклиптики; что надлежит считать прямыми углами в зависимости от того, пребывает ли грузовой отсек и сами сервомехи в субсвете, то бишь в декартовой системе координат, либо же в экзометрии, к которой более применимы соглашения неевклидова пространства с нулевым числом измерений… Покуда Кратов, хмурясь от напряжения, пытался следовать этому внезапному потоку сознания, Мадон, иронически ухмыляясь, вскарабкался на холку случившемуся поблизости сервомеху и вскрыл потайной лючок между сочленений блестящего белого с радужным отливом панциря.

– Вот! – объявил он торжествующе. – Изволите видеть: завод по производству вспомогательных механизмов малой и средней энергонасыщенности, город Кострома!

– Кто тебе сказал, что город Кострома находится в пределах Федерации? – сощурился Белоцветов, несколько огорченный неудавшимся розыгрышем. – Ты когда-нибудь слыхал о существовании населенного пункта с подобным названием на Земле или какой-либо другой человеческой планете?

– Санти, мальчик мой, – сказал Мадон, отпуская сервомеха на волю хлопком по загривку. – У меня была девушка из Костромы. Совершенно земная девушка, я проверял. Она мне многое рассказала об этом городе и связанных с ним поверьях русского народа…

– Это она сделала тебя женоненавистником? – кротко осведомился Белоцветов.

– Я не женоненавистник, – возразил Мадон. – Я простой инженер. Когда принципы действия интеллектронной системы мне не до конца ясны, я обращаюсь с ней с повышенной осторожностью и, если есть возможность, вообще обхожу стороной…

Слегка заскучав, Кратов направился в ангар, где навигаторы Брандт и Грин проверяли состояние транспортных средств – двух тяжелых всезащитных платформ типа «архелон» (металлокерамическая броня, изолирующие поля, собственные энергетические компеллеры, полная неограниченная автономность, то есть хоть в открытый космос, хоть в жерло вулкана, хоть на дно Марианского желоба) и двух яйцевидных гравикуттеров для перемещений по воздуху или даже в безвоздушном пространстве, хотя последнее категорически не рекомендовалось. Брандт по своему обычаю молчал либо издавал междометия нейтральной эмоциональной окраски. Если бы не короткая светлая стрижка и полное отсутствие растительности на пухлощекой румяной физиономии, он мог бы сойти за новомодное издание Чубакки, [2] тем более что рост, стать и экономная манера общения вполне соответствовали необходимым параметрам. Зато Феликс Грин говорил за двоих, делал это непрестанно и в несколько раздражающей манере: слегка замедленно, тщательно артикулируя и не делая пауз в переходах между темами.