Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– С закуской у меня туговато, – признался он. Глаза его слезились. – Ну да обойдемся как-нибудь. Ты пей, не скромничай. Надоело, знаешь ли, квасить в одиночестве. У меня, как ты понимаешь, гости бывают нечасто.

Кратов без усилий скрутил жестяную пробку и приложился. Пойло напоминало крепкое пиво с неожиданным фруктовым привкусом и сразу, без предисловий, било в голову.

– Что это? – спросил Кратов, пытаясь прочитать мелкие слипшиеся буквы на этикетке.

– Сома, – сказал старик. – Амрита. Скальдамьёд. Или вот еще, – он снова поднял глаза к потолку, будто читал там незримые письмена. – Le cidre de Dieu!

Кратов поморщился.

– Не такой уж божественный ваш сидр, – сказал он. – Пивали и получше.

– Не божественный, а божий, – строго поправил старик. – Почувствуй разницу. Все еще думаешь, будто тебе это мерещится? Да ни черта. Это у себя дома ты воображаешь о своем мире невесть что и, заметь, не всегда истинно. А, скорее, даже всегда не истинно. Здесь же доподлинная реальность, абсолютная и неподдельная. Что ты ожидал увидеть? – сощурился старик. – Многоглавого огнедышащего ящера? Суперкомпьютер с неоновыми лампами? Ты видишь то, что есть на самом деле. Но ни я, ни ты не в ответе за то, что сообщают рецепторы твоему сознанию. Они могут нести сущий бред. И, подозреваю, несут изобильно и усердно. Я такой, как ты хочешь меня видеть. Не «каким», а «как». Вот и попытайся сбить свое восприятие с толку. В этой комнате нет места физике, механике, химии. То есть не то чтобы совсем нет. Но законы мироустройства здесь вторичны. Как это вы говорите – пространство интерпретаций? Хороший термин, годный.

– А еще уровень понятийных абстракций, – сказал Кратов, улыбаясь. – Уровень базовых соглашений.

– Парень, что напел тебе эту песенку, был неглуп, – одобрительно молвил старик. – Ты ведь не удивлен, что я в курсе всех милых глупостей, что вы там, у себя навоображали про мироустройство? – Кратов энергично закивал. – Жаль, что он заодно внушил тебе собственную интерпретацию. – Старик возвел глазки к потолку и умело воспроизвел виавовские интонации: – «Стул, какой-нибудь лежак, пыльный стеллаж с бумажными книгами во всю стену, чертеж на листе ватмана…» Ну, без чертежей мы, пожалуй, обойдемся, в пекло чертежи. И без них барахла навалом…

– И все же это как-то… – Кратов замялся. Он испытывал немалые трудности в подборе слов, как если бы внезапно поглупел в присутствии более мудрого собеседника. Так с ним было в первую встречу с Большим Дитрихом и тектоном Горным Гребнем. При новых встречах ему удавалось избавиться от этого неприятного состояния. Как он надеялся, навсегда. И ошибался. – Несерьезно. Начало начал? Можно было бы постараться и придать этому месту немного больше величия.

– Величия? – хихикнул старик. – Ну, придай. Все в твоей воле. Напряги воображение, смени парадигму.

Кратов помотал головой, пытаясь сбросить овладевшее им наваждение. Перед внутренним взором вставали какие-то полупрозрачные циклопические механизмы, часовые колеса размером с Юпитер, колоссальные жернова, низвергающиеся водопады. Он даже зажмурился от усердия. Так нужно было сделать. Комната, книги, вещицы, всякие статуэтки – это было слишком мелко, ничтожно. Да, больше величия… Теперь в голову полезли хрустальные дворцы, просторные залы, ярко освещенные солнцем, бьющим сквозь стрельчатые окна, трон из черного мрамора на пьедестале и на фоне безразмерного роскошного гобелена с картинами, воспевающими подвиги предков. Какие еще предки, какие подвиги?.. Он раздосадованно открыл глаза. Комнатушка никуда не делась, а старик взирал на него из своего кресла с веселым участием.

– Угомонись уже, – сказал он. – Используй отведенное тебе время с пользой. Ты же не думаешь, будто у меня нет иных забот, как болтать с тобой о пустяках?

– А что для вас не пустяк? – спросил Кратов с легким раздражением. Он был зол на себя, за свою некстати проявившую себя умственную несостоятельность, на старика с его насмешками и на Базовую Матрицу, поглумившуюся над его упованиями.

– Для меня? – старик пожал плечами. – Всё пустяк. Но! – Он вдруг приосанился, расправил плечи и выпятил грудь. – Ты большой храбрец. Как вы это называете? Мульти-Пульти? А, нет… Мульти-Метр? На сей раз неудачно. Неуклюжий, мало сходный с подлинным положением вещей термин. Тот, про интерпретации, был лучше. Нет никакого Мульти-Метра. Все сложнее, гораздо сложнее. Хотя как посмотреть! Может быть, и наоборот, все проще. Опять же зависит от интерпретации… О чем бишь я? Да! Ты безумный храбрец, коль отправился к началу начал, сквозь неизвестность, не сознавая, что ждет впереди, ждет ли вообще что-нибудь и есть ли здесь хотя бы какая-нибудь надежда. Безумный – не значит «лишенный рассудка». Безрассудный. Тоже не подарок. Отчаянный? Уже ближе. Смысловая неопределенность, черти бы ее драли… И все же! На утлом суденышке, которое лишь чудом не рассыпалось в штормах смысловых неопределенностей и аберраций. За это нужно выпить!

Он выпорожнил флягу единым махом, поднялся из кресла, подошел к окну – Кратов невольно подался в сторону, – приоткрыл форточку и выбросил туда пустую емкость.

– Еще по одной?

– Не откажусь, – дерзнул Кратов. – У меня осталось, – он потряс своей флягой, демонстрируя.

– Плоховато пьешь, – констатировал старик. – Не тот нынче сотрапезник пошел.

Вернувшись на свое место, он вооружился новой флягой из конторки и немедленно к ней припал.

– Я не храбрец, – сказал Кратов. – Я всего лишь любопытный пассажир.

– Ни черта нет в тебе любопытного, – сказал старик, ненадолго отлипнув от сосуда. – Тоже мне, венец творения…

– Любознательный, – уточнил Кратов. – Смысловая неопределенность.

– Ну то-то же, – проворчал старик. – Пассажир? Хм… Ну-ка, пойдем взглянем на твой доблестный экипаж.

Он с неожиданным проворством вскочил на ноги, трусцой подбежал к двери и оттуда поманил Кратова пальцем.

10

Никакой зияющей бездны не было. А был длинный узкий коридор, к тому же стиснутый непременными стеллажами книг. В дальнем конце коридора прямо на полу сидели несколько молодых людей в странных мешковатых одеждах на манер монашеских риз. Все они выглядели чрезвычайно растерянно, и было от чего. Перед ними в беспорядке валялись какие-то кубики, пирамидки, шары и прочие детали игрушечного конструктора из простецкого цветного пластика, какой можно без вреда для здоровья топить в ванне, поджигать, даже грызть и какой дают несмышленым младенцам без боязни, что они нанесут своему юному здоровью хотя бы малейший вред. Временами кто-нибудь из молодых людей, подавшись вперед, пытался безнадежными движениями сложить из конструктора что-нибудь устойчивое и, потерпев неудачу, вновь застывал в горестном оцепенении.

– Это тагонаранны?! – не поверил Кратов.

– Ну да, – радостно сказал старик. – Мастеры-ломастеры. Явились с твердым намерением что-то у меня здесь починить. Решили, будто справятся с Машиной Мироздания. Я подсунул им то, что хотели, и они немедленно все сломали к свиньям.

– Но они же другие, – сказал Кратов.

– Я таков, каким меня вообразил ты, – терпеливо пояснил старик. – Ты видишь их так, как вижу я. Представление второго порядка. А уж что там они сами себе воображают, мне знать не дано и, если честно, не хочется. У них небогатое воображение. Пространство интерпретаций…

– Не стоило над ними потешаться, – укоризненно пробормотал Кратов. – Они не заслужили.

– Да ладно! – отмахнулся старик. – Нужно было преподать им урок. Не чини то, что не сломано. Как удачно, что ничего не нужно чинить, правда?

– То есть как это не нужно? – запротестовал Кратов. – Зачем, спрашивается, мы сюда явились?

– Задавать вопросы, – сказал старик. – Увидеть начало начал. Убедиться в своей неспособности верно интерпретировать увиденное. Разве мало?!

– Но что-то же происходит, – упрямо сказал Кратов. – Транспозиция метрик…

– Хорошо, хорошо, – сказал старик досадливо. – Погляжу на досуге. Ты пока поройся в моей библиотеке, там много интересного. А я, пожалуй, вернусь к своим заботам. Держи!