Тьма. Том 8 (СИ) - Сухов Лео

Мои дружинники к сборам присоединились после завтрака. Как и разведчики Бархана, они носили к грузовикам ящики с патронами и снарядами, штабелями укладывая в кузова.

Кислый крутился возле нашей машины, в сотый раз проверяя работу всех узлов. В это же время Давид вёл свою, невидимую для большинства, но жизненно важную войну. Из раскрытого помещения Тылового Приказа доносился то его взвинченный голос, то казённые равнодушные интонации дьяков.

— Да вы не повредились ли мозгами? — едва не рычал Давид. — С этим запасом мы только до первого болота дотянем! А дальше что, на одной теньке и благих намерениях⁈ Вы хоть знаете, что в здешних лесах творится?

В ответ раздавался тихий занудный голос, вещавший про утверждённые количества. Но Давид не сдавался. В ход пошли намёки на «особые поручения его светлости», ссылки на боевые потери, которые надо заранее компенсировать — ну и, видимо, какие-то сугубо личные договорённости. Возможно, подкреплённые парой-тройкой бутылочек арбуна из наших домашних запасов, которые Давид, как я видел, привёз с собой.

В конце концов, Мережковскому-таки удалось выцарапать лишнюю бочку солярки и несколько дополнительных ящиков консервов. А наши ребята, с видом заправских контрабандистов, тут же загрузили добычу в самый центр кузова и прикрыли брезентом.

К полудню, когда солнце поднялось над крышами, всё было готово. Колонна наших грузовиков, с рёвом проскочив через лагерь, выехала на улицы Тобола.

Мы проезжали мимо безликих зданий окраин, мимо зашторенных окон, из-за которых, казалось, за нами следили десятки глаз. Город словно выдыхал нас из себя, отторгая и направляя к самой своей страшной границе.

И вот впереди, перекрывая горизонт, выросла она. Громада вала. Это было колоссальное сооружение. Вал только на словах, а на деле — целый инженерный комплекс. Высокий земляной холм, укреплённый монолитными бетонными плитами, на которых где-то снаружи остались шрамы от когтей и кислоты неведомых тварей.

По гребню вала шли зубчатые парапеты, за которыми угадывались амбразуры огневых точек. А над дорогой нависали многоярусные башни, похожие на гнёзда стервятников, с пулемётными гнёздами и орудийными площадками.

Всё здесь, от формы бойниц до угла наклона «ежей», было продумано с одной целью. Создать многослойную смертоносную защиту, способную остановить любую тварь, выползающую из Серых земель.

На точке пропуска, последнем рубеже перед неизвестностью, царила строгость. Нас тщательно досмотрели, сверяя каждую фамилию в списках и пересчитывая каждую единицу оружия. Неулыбчивые стражи заглядывали под брезент, прощупывали днища машин зеркальными щупами и зачем-то даже сканировали артефактами.

Наконец, когда всё было закончено, раздался скрежет тяжёлых механизмов. Массивные стальные ворота, похожие на огромные челюсти, поползли в стороны, и нам открылся проём в белую, на первый взгляд безжизненную пустоту.

— Колонна Седовых-Покровских, выдвигайтесь! — прозвучала команда откуда-то сверху.

Я сделал глубокий вдох, ловя взгляд Авелины. Она молча кивнула, вцепившись пальцами в мою ладонь. Кислый плавно тронул с места, и наш грузовик, покачиваясь, пересёк заветную черту.

Мы въехали в Серые земли.

Пейзаж за окном сменился так резко, будто мы в другую страну попали. Вернее, из страны живых в царство тишины и белого безмолвия.

Первый день пути наша колонна двигалась на север вдоль Иртыша. Машины смело шли по льду могучей реки, используя её как дорогу. Уже к концу первых суток равнина вокруг стала казаться бесконечной. Плоская, как стол, она была застлана грязновато-белой скатертью снега, на котором выделялись редкие островки чахлого, покорёженного леса.

Степь и лесостепь остались далеко позади, уступая место чему-то более суровому и негостеприимному. Снег слепил глаза, отражая тусклый свет мартовского солнца, а ветер, гуляющий по открытой местности, насквозь продувал тёплую одежду.

Дорога, если её, конечно, можно было так назвать, представляла собой укатанный снежный наст, оставленный предыдущими отрядами. Впереди явно шла более тяжёлая техника, которая и выровняла поверхность. Но наши грузовики всё равно потряхивало.

В первый день ночевали в лагере, разбитом прямо рядом с дорогой. Топливо на обогрев тратить не стали. Вокруг хватало пусть и хилых, но деревьев, а у нас — специальных жаровен.

На вторые сутки мы свернули от реки и ушли на северо-запад, углубляясь в предтаёжные районы. Местность стала более холмистой и лесистой. Зато дремать в кузове теперь было почти невозможно. Кислый постоянно лавировал между валунами, скрытыми под снегом, и глубокими колеями от тяжёлой техники.

Скорость движения упала. Лес по сторонам от дороги становился всё гуще и темнее. Сосны и ели, похожие на великанов в белых саванах, молча наблюдали за нашей вереницей машин. Их ветви, согнувшиеся под тяжестью снежных шапок, местами создавали над дорогой мрачные, полутёмные тоннели.

По ночам, когда колонна останавливалась на привал, воздух становился ледяным, колючим. Температура под утро падала до минус сорока. А вот днём солнце иногда светило так, что начинал оплавляться снег на вершинах сугробов.

Третий день пути выдался таким же скучным. Белое небо, белая земля, чёрные стволы деревьев… Изредка вдали, на опушке, мелькали следы зверей — крупные копытные, похоже. Однако их самих мы не видели. Было ощущение, что всё живое попряталось, затаилось, ожидая чего-то или кого-то.

Тишина вокруг стояла оглушительная, и нарушало её лишь глухое рычание моторов, да скрип снега под колёсами. Даже ветер стих, словно решив задержать дыхание. И эта звенящая тишь да гладь давила на психику.

Я ловил себя на том, что всматриваюсь в глубину леса, пытаясь разглядеть между деревьями хоть какое-то движение. Но там не было ничего и никого. Только тихий безжизненный ужас, словно невидимой дымкой стелящийся по снегу.

Авелина, обычно невозмутимая, тоже что-то чувствовала. Она всё реже погружалась в церу, предпочитая сидеть рядом со мной и смотреть в маленькое окошко. Один только Тёма вёл себя нормально, но и у него сон стал каким-то тревожным, а уши регулярно подрагивали, улавливая то, что было недоступно людям.

Как объяснил Бархан, эта неестественная, гнетущая тишина была отчётливой приметой Серых земель. Когда ещё не видишь врага, но уже чувствуешь его присутствие: вязкое, враждебное и будто разлитое в самом воздухе.

Глава 4

Трактат 1719 года «О природе Серых земель» за авторством Гаврилы Островского

…Нельзя забывать, что зверьё Серых земель — не токмо что слуги покорные Тьмы. Охотники сказывают, что нередко зверь, встретя человека, так и не решается напасть, древнему страху покоряся. Но случается сие, коли зверья мало.

Однако же обитатели земель сих удивительную склонность имеют к кучкованию. Будто нарочито ищут они себе подобных, дабы сбиться в стаю великую либо в гурт немалый, а потом обрушиться на людские отряды или поселения. И пусть оные нападения не страшат тех, кто в краях сих суровых обитает, однако же немало тягот и убытков от того оне несут.

Всё меняется, когда меж зверья выделяется грядущий Дикий Вождь.

Он ещё в полную силу не вошёл. Он ещё слаб, дабы в первых рядах биться. Но прочая тварь признаёт над собой власть его, ей же и покоряется. И тогда поход через земли Серые в поход воинский обращается, где от того часу каждое мгновение чаяти подвоха и удара лукавого надлежит.

Вождь грядущий великою сметкою пользуется, сильные и слабые стороны подвластного зверья провидя. И оттого многие глаголют, что нельзя земли Серые без дозора оставлять, вновь и вновь вычищая из тамошних обитателей самое поползновение к единению.

Этой ночью я спал урывками. Несмотря на работающую печку и спальники, было холодно. Мороз впивался в кожу сквозь слои тёплой одежды. А тишина за стеной палатки казалась такой густой и неестественной, что внутри будто натянутая струна звенела.