Я двинулась к следующему артефакту, затем к следующему, каждый раз возвращая им их истинное предназначение. С каждым исправленным предметом зал наполнялся всё более ярким светом, а магия "Пламени" слабела.
Маги пытались атаковать меня, но каждое их заклинание словно растворялось, соприкасаясь с аурой, окружавшей меня. Я продолжала свой путь через зал, восстанавливая один артефакт за другим.
Достигнув алтаря, я разорвала магические путы, удерживающие пленных магов. Они рухнули на пол, истощенные, но живые — ритуал не успел забрать их жизненную силу полностью.
Оуката наблюдала за происходящим с нарастающей яростью и паникой.
Когда большая часть их конструкций была нейтрализована, она бросилась к последнему нетронутому артефакту — массивному кристаллическому стержню, вокруг которого всё еще клубилась темная энергия.
— Ты не остановишь нас! — закричала она, активируя артефакт. — Столетия планирования, поколения подготовки — всё ради этого момента!
Стержень вспыхнул ослепительным черным светом, и волна искаженной магии хлынула оттуда, формируя вокруг Латора новую, еще более мощную ловушку. Его тело поднялось в воздух, удерживаемое невидимыми силами, его конечности выкручивались под неестественными углами. Крик боли вырвался из его груди.
— Выбирай, Преображающая, — с холодной улыбкой произнесла Оуката. — Продолжай свое бессмысленное сопротивление и наблюдай, как мой сын медленно умирает. Или подчинись и проведи ритуал, как мы того требуем.
Я застыла, глядя на мучения Латора. Его глаза, полные боли, встретились с моими, и в них читалось ясное послание: "Не сдавайся. Чем бы это ни кончилось для меня — не сдавайся".
И внезапно меня осенило.
Кажется, во мне проснулась вся ирония Марины.
И весь бизнес-опыт.
Ну что толку исправлять конструкции? Человеческий, ну или драконий фактор – все равно все нарушит. Я улыбнулась.
Муррр, свекрончик. Сейчас вылетит … нет, не птичка, кое-что пострашнее!
Мой дар действовал на артефакты, возвращая им истинное предназначение. Но что, если его можно использовать и на живых существах?
Не для контроля или принуждения, а для... гармонизации. Для исцеления искаженных энергетических потоков внутри самих людей и драконов?
Это была опасная идея.
Живое существо неизмеримо сложнее любого артефакта.
Но прекраснее.
Сосредоточившись, я направила свой дар на Латора. Не на ловушку, удерживающую его, а на него самого — на его сущность, на переплетение драконьего и человеческого в нем, на его застрявшую между формами природу.
Это было похоже на погружение в живой лабиринт, бесконечно более сложный, чем что-либо, с чем я сталкивалась раньше. Я видела его энергетические каналы, его чакры, его драконью сущность, пытающуюся прорваться сквозь блокировку. И я видела дисбаланс — не просто от ловушки, но более глубокий, многолетний, возможно, заложенный еще в детстве.
"Двойственность не должна быть борьбой, — подумала я. — Она должна быть танцем, гармонией противоположностей."
И я начала очень осторожно, очень тонко направлять потоки, восстанавливая баланс, снимая блокировки, позволяя человеческой и драконьей частям не бороться, а сливаться в единое, усиливающее друг друга целое.
Внезапно раздался оглушительный треск. Магическая ловушка, удерживающая Латора, разлетелась на тысячи искрящихся осколков. Он рухнул на пол, но вместо того, чтобы остаться лежать, он медленно поднялся — и начал меняться.
Его трансформация была не такой, как раньше. Это было плавное, естественное превращение. Его тело росло, покрывалось золотой чешуей, но в отличие от обычной драконьей трансформации, эта чешуя мерцала серебристыми прожилками, похожими на мои собственные. Когда превращение завершилось, перед нами стоял золотой дракон — но не просто золотой. Его аура сияла невиданным светом, сочетая драконий огонь и человеческую магию в единое, гармоничное целое. Его глаза горели не яростью, а спокойной, уверенной силой.
— Что ты сделала с ним? — в ужасе выдохнула Оуката. — Это... это не чистая драконья магия!
Я посмотрела на неё, чувствуя не гнев, а странное спокойствие:
— Это и есть истинная драконья магия — в гармонии с человеческой, как задумано изначально. Не доминирование, а синергия. Не разделение, а единство в многообразии.
В этот момент двери зала с грохотом распахнулись, и в проеме появился Дион, за ним — гвардейцы и несколько драконов из свиты Латора, освобожденные от контроля "Пламени".
— Мы прорвались! — крикнул архимаг, и его люди ринулись в зал, атакуя оставшихся последователей "Пламени".
Начался хаос. Магические вспышки, звон оружия, крики раненых — всё смешалось в водовороте битвы. Но я не отводила взгляда от Оукаты. В её глазах я видела не просто гнев или разочарование — я видела страх. Страх перед тем, что всё, во что она верила, оказалось ложью.
— Ты не победишь, — прошипела она, отступая к выходу. — Даже если ты остановишь нас сегодня, "Пламя и Крыло" продолжит свою миссию. Мы веками ждали подходящего момента. Мы подождем ещё.
Латор — величественный в своей новой форме — двинулся к ней:
— Довольно, мать. Твоё время прошло. Время разделения и ненависти подошло к концу.
— Глупый, наивный мальчишка, — выплюнула она. — Ты всегда был слабым, слишком человечным для настоящего дракона. Как и твой отец.
Внезапно её глаза расширились, словно от внезапного озарения:
— Твой отец... Теперь я понимаю, почему он умирает так долго, так мучительно. Не от проклятия уязвимости. Это реакция на его собственную двойственность — на то, что он тоже пытался соединить несоединимое.
Лицо Латора застыло:
—Ах ты…
— Это было необходимо, — холодно ответила Оуката. — Он стал препятствием для нашей миссии. Как и ты сейчас.
Она вскинула руки, и между её пальцами заклубился черный дым, формируя сложный магический узор:
— И тебя ждет та же участь. Проклятие уязвимости — древнее, мощное заклинание драконьей крови. Оно выявит все твои слабости, все трещины в твоей сущности, и превратит их в смертельные раны.
Я бросилась вперед, пытаясь остановить её, но было слишком поздно. Оуката выкрикнула последние слова заклинания, и черный сгусток проклятия вылетел из её рук, устремляясь к Латору.
И тут ее ждало разочарование века.
В его чешуе, там, внутри, многократно усиленный преображением, жил его браслет, его артефакт, сделанный с благодарностью и искренним желанием защитить.
