Ван Ван из Чайны (СИ) - Смолин Павел

С мотоцикла я слез с широкой улыбкой и громким заявлением:

— Гаокао — легкотня!

Из-за забора за моей спиной донесся издевательский смешок — соседи бдят. Рожицы близняшек стали еще более издевательскими, китайская мама расстроилась, а глухонемая бабушка просмотрела мой жестовый перевод и пожевала губами. Не верят.

— Ван Ван прекрасно справился! — встала на мою сторону бабушка Кинглинг. — И даже заработал для семьи свою первую тысячу долларов!

Последнее — для соседки, и та не оставила это без внимания:

— Опять эта Госпожа перепутала мечты и реальность.

— Идемте в дом, — поморщился Ван Дэи. — А то наши соседи умрут от зависти! — добавил для шпионки.

— Идемте! — подхватила китайская мама и прокомментировала выгружаемые нами пакеты — на ту часть, где красовались логотипы брендов, близняшки смотрели с завистью. — А чего это вы привезли все гостинцы обратно?

— Расскажу в доме, — пообещала бабушка Кинглинг.

Мы зашли в дом, и она не откладывая в долгий ящик принялась рассказывать историю о нашей ночевке в городе, дав волю слезам и обильно ругая как соседку, так и родственников. Я тем временем по просьбе глухонемой бабушки показывал свои обновки: ботинки-«Мартенсы» за сто баксов, клетчатые кеды Vans за полсотни, пара маек того же бренда — сорок за обе, пуховик на зиму от Nike — около ста долларов. Спортивные брюки и шорты той же фирмы — сорок пять долларов, и шорты обошлись дороже штанов. Ну и рюкзак с тем же логотипом — шестьдесят баксов. В прошлой жизни у меня был двухметрового роста приятель, который время от времени жаловался на то, как сложно ему подбирать одежду. Это в России-то, где высоких людей гораздо больше, чем здесь. Поиски штанов подходящей Ван Вану длины были чудовищно утомительными, а подходящий пуховик вообще иначе как чудом не объяснишь.

— Опять неудачнику все, а нам — ничего, — тихонько пожаловалась на судьбу сестренка-Дзинь.

Взрослые ее привычно проигнорировали — к этому моменту бабушка Кинглинг успела закончить историю, и все были заняты руганью в адрес зажравшихся городских и радостью от обретения богатства. Выбор шмоток получил полное одобрение, выразившееся в бессмертных фразах «Наконец-то наш Ван Ван будет похож на человека» и «То что надо, чтобы городские не считали себя лучше других».

Далее слово взял китайский папа, который перечислил покупки утилитарные. Дамы немного поворчали на него, но чисто для порядка — всё нужное, всё полезное, всему найдется применение. Сестренки к этому моменту заскучали и свалили на кухню покушать — демонстративно отказались от семейного ужина под предлогом усталости от двухдневных полевых работ. Бабушка Кинглинг немного поорала им вслед, но тоже чисто для порядка. Заодно Дзинь и Донгмэи утащили брендовые коробки и пакеты, отчего меня немного покоробило: словно объедки за семейным любимчиком доедают. Несправедливо.

Завязочки от пакетов и коробок тоже обрели новое качество — ими китайская мама собирается подвязывать помидоры. Все в деревне пригодится.

За окном стемнело — очень короткие здесь закаты — и начал капать дождик, сопровождая шелестом из открытых окон мой уже отработанный рассказ об экзаменах. Верит в успех только бабушка Кинглинг, остальные слушали, кивали, улыбались, но в качестве фидбека я получил в лицо пачку упреков в избыточной самоуверенности и просьбу не пить удобрения после получения результатов — «в деревне тоже можно жить нормально, а если хоть какие-то баллы наскребутся, попробуешь попасть в „аграрку“».

Глухонемая бабушка пошла за дедом, а мы отправились на освобожденную сестренками кухню. Никакого праздничного застолья не планировалось — нечего праздновать, все заранее настроены на провал. На столе в основном рис и благополучно вернувшийся в родные пенаты копченый окорок. Роль вкусной «прикуски» играют свежие овощи, запивали это все чаем.

Разговаривали на те же темы — городские приключения и экзамен с предполагаемыми результатами. Прадедушка апатично пережевывал рис, не глядя на меня, и меня это задело — не единственное проявление неверия, а с учетом контекста и общей подавленной атмосферы.

— Особенно хорошо я справился с русским языком, — заявил я на великом и могучем. — Благодаря прадедушке я уверен, что набрал на нем максимальный балл.

Подняв на меня проясняющийся прямо на глазах взгляд, дед проглотил содержимое рта и насупился:

— Зачем ты обманывал меня, плохое яичко?

Вопрос прозвучал на удивившем меня чистотой русском. Неудивительно, впрочем — на самом верху переводил, почти небожителям.

Родственники затаили дыхание, озадаченно переводя взгляд с Ван Ксу на меня и обратно. Выкатываем заготовленную отмазку:

— Прости за прямоту, уважаемый учитель, — поклонился я прадеду. — Просто твоя непростая жизнь научила меня тому, что полезно притворяться глупее, чем есть на самом деле.

Семья залипла — китайский папа и «Госпожа» вроде бы успели привыкнуть к нетипичному для Ван Вана поведению, но не настолько же. Об остальных и говорить нечего — позавчера я особо не отсвечивал и однообразно отвечал на просьбы сдать экзамен и не пытаться себя убивать, а потом сбежал сдавать Гаокао. «Притворялся идиотом» вообще прекрасное оправдание для резких личностных изменений. Люди видят и верят в то, что хотят, и родственники с легкостью сами себя убедят в том, что давно замечали странности в поведении Ван Вана. Вот как со знанием русского — на лице прадеда отчетливо прослеживается напряженная мыслительная работа, по итогам которой он неизбежно придет к выводу…

— Ха! — вырвался из глотки прадеда хриплый смешок. — Я всегда знал, что мой правнук не может быть дураком — в роду Ван никогда не было настолько тупых! Ха! Ха! Ха!.. — рассмеялся в полный голос, и за ним подхватила вся семья.

— Скоро мой день рождения, — продолжил я, когда смех иссяк. — Кроме того, Гаокао — очень важная черта в жизни. Я давно решил, что на нем я выложусь на полную, а после — перестану притворяться дураком. Меньше всего на свете я хочу разочаровать семью, которая дала мне так много, — поднявшись со стула, я отвесил низкий поклон. — Простите мне мое вранье. Город — страшное и жестокое место, и мне нужно было как следует потренироваться казаться бестолочью: от таких ничего не ждут, им не завидуют, а значит не станут строить козней.

Вранье — это всегда вранье, и конечно же родственники, будучи очень довольными моим актуальным поведением, принялись меня за него ругать. Исключительно из любви и гордости — такой Ван Ван реально похож на семейную надежду и опору.

— Но зачем ты попытался отравиться? — вспомнила о важном китайская мама.

— Это все вина моего горе-сыночка! — охотно поделилась другой моей ложью бабушка Кинглинг.

Надо отдать должное — из Ван Дэи получается очень хороший «громоотвод» для семейной ругани.

Вспышка молнии отразилась на мокрых ростках чеснока, на мгновение перекрыв свет моего налобного фонарика и причудливой игрой света рассыпалась по кажущимся сплошными струям дождя. С капюшона и подола дождевика лились сплошные потоки. Тело, лицо и ноги давно промокли, и я был благодарен климату Сычуани за то, что водичка с небес обрушивалась теплая, а летняя китайская ночь не давала мне продрогнуть. Мокро, неприятно, но ничего такого.

Проморгавшись и очередной раз вытерев с лица воду — тщетно, потому что сразу заливает, но как Ван Дэи просто игнорировать пока не получается — я продолжил обрывать чесночные соцветия и класть их в мешок.

— Давай скорее, у тебя же не одна рука, а две! — в очередной раз «подбодрил» меня однорукий батин брат Ван Вэньхуа.

Задрал своими руками. Понять можно — инвалид, поэтому обижаться нет смысла, и я спокойно давлю раздражение. Поля у нас с Вэньхуа общие, и работает он отлично. Живет отдельно, «бобылём». Естественные надобности так сказать удовлетворяет при помощи вдовы Се Мейли, живущей в паре улочек южнее нас. Оба своим союзом довольны, и не женятся из-за чисто экономических соображений: у Се Мейли муж был военным, который погиб на учениях, и ей выплачивают за это пенсию. Выйдет замуж — пенсию отберут. Ван Вэньхуя получает пособие по инвалидности, и оно в случае женитьбе будет урезано — так мне объяснила бабушка Кинглинг.