Нелюбимая жена-попаданка для герцога (СИ) - Луна Кармен

Когда Райнар открыл глаза окончательно, где-то ближе к вечеру, и посмотрел на меня ясным, хотя и уставшим взглядом, я поняла, что он уже пришёл в себя.

— Ты... всё ещё здесь?

— Удивлён? — я изогнула бровь. — Думал, я сдамся и уеду? О, мой милый, как плохо ты меня знаешь.

Он моргнул, губы дрогнули в нечто, что могло быть попыткой улыбки. А потом произнёс с хрипотцой.

— Я. не ожидал, что ты приедешь.

— Ну знаешь. Я не только приехала. Я устроила ревизию, разогнала твоих трусливых советников, отмыла твоё логово и накормила тебя отваром с таким составом, что один алхимик расплакался бы от зависти.

— И... зачем всё это?

— Потому что ты мой муж, Райнар, — сказала я, глядя ему в глаза. — И если кто-то имеет право на тебя орать, лечить, отпаивать и держать за руку — так это я. Всё остальное уже вторично.

Он смотрел. Молча. Долго. И не отводил глаз. И в этом взгляде не было презрения, недовольства, холодной отчуждённости — ничего. Там было только удивление. И может быть... может быть, первый, робкий намёк на уважение. И это было лучше любых признаний.

И вот мы сидели. Он — измождённый, с бледным, чуть припухшим от жара лицом, с волосами, прилипшими ко лбу и слегка затуманенным, но уже не таким лихорадочным взглядом. Я — у изголовья, с руками, пахнущими отваром, с потёртым блокнотом на коленях и от усталости завалившейся прической, в которой когда-то жила шпилька в виде змеи, а теперь, кажется, поселился целый ворон. Но мне было плевать. Потому что герцог жил. Потому что температура начала отступать. Потому что я снова победила. А это, как ни крути, кайф. Даже если твоя награда — упрямый муж с глазами цвета грозового неба, который только-только начал осознавать, какое чудо на него свалилось в виде законной супруги.

Он приподнялся на локтях, но я тут же прижала его обратно.

— Ещё шаг в сторону — и я тебя пришью к подушке. Спокойно лежи.

— Ты. откуда все это знаешь? — пробормотал он, и голос его был хриплый, низкий, как будто пробирался сквозь щетину и простуженный баритон.

— Что именно?

— Ну вот эти все отвары, растирания...Откуда? Твой дядя не говорил, что ты лекарь.

— Ну, дядя многого обо мне не знает.

— А чего о тебе не знаю я?

— Всего...Молчи, Райнар, тебе надо восстанавливаться.

— До мне доходили слухи..Я не верил.

— А зря.., - засмеялась я, - ведьма — это звание почетное.

И он улыбнулся! О Боги! Он улыбнулся! А Вайнерис. Вайнерис залипла на его невероятно красивом лице, которое совершенно преобразила улыбка.

14.

Он выглядел плохо. Не «чуть устал, дайте ему бульончик и поспать», а так, что у меня внутри всё скукожилось. И это — пугающе. Райнар, герцог вечного холода, ледяной статуи и вечно насупленного лба, лежал с лицом цвета простыней и дышал поверхностно, как будто боялся вдохнуть слишком много и сорваться в пропасть.

Пот на висках, губы обветрены, рука дрожит, когда пытается сжать край покрывала.

Ни одной команды, ни одного приказа, только злость — тихая, на дне глаз, упрямая, как у загнанного зверя. И она была не на болезнь. Не на боль. А на меня…

— Ты не поедешь, — хрипло выдохнул он. Говорить ему было трудно, но, судя по выражению лица, это не мешало ему пытаться на меня рычать.

Я молча села на край кровати, вытерла его лоб холодной тканью и так же спокойно ответила:

— Поеду.

Он попытался приподняться, но его тут же скрючило от слабости. Склонил голову, вцепился пальцами в одеяло. Всё тело напряжено, как струна, вот только сыграть на нём можно было бы разве что трагедию.

— Вайнерис... ты. Не. Поедешь. — прорычал он. — Это не твоё дело. Это — война.

Политика. Земли. Мужчины.

— А ты мне кто? — спросила я спокойно. — Муж? Так вот и лежи спокойно, пока жена наводит порядок. Не ты — кто-то должен.

Он закашлялся, дыхание сбилось, и мне на секунду захотелось взять свои слова обратно. Но я знала — сейчас шаг в сторону, и всё. Он никогда больше не примет меня всерьёз. А я — не сделана из ваты и покорности.

— Ты понятия не имеешь, с кем собираешься иметь дело, — процедил он. — Эти люди не разговаривают. Они убивают. Они лгут. Они…

— уже начал лезть на наши земли. — Я встала. — Поздно предупреждать, Райнар. Теперь это личное.

— Я запрещаю тебе. — Его голос сорвался. Он не закричал, нет. Но сорвался — и от этого в комнате стало тише, чем в могиле.

Я медленно подошла к нему, наклонилась, чтобы он видел мои глаза. Чтобы понял.

— Я не спрашиваю разрешения. Я делаю. Потому что ты лежишь. Потому что тебе больно. Потому что, как ни крути, ты — мой муж. И пусть ты сам этого не хочешь, но кто-то должен держать удар.

Он смотрел на меня так, будто пытался прожечь взглядом дырку в моей решимости.

У него почти получилось. Почти.

— Останься. — Тихо. Почти искренне

Я вздохнула. Пожалуй, в другой жизни — да. Но не в этой.

— Если бы ты хотел, чтобы я осталась, надо было жениться на ковре. А ты выбрал меня.

Я развернулась, накинула плащ, кивнула Роберте. И ушла, оставив за спиной мужчину, который, кажется, только в эту секунду понял: он женат не на леди. Он женат на урагане.

Я стояла перед зеркалом, застыв, как перед прыжком в ледяную воду. Смотрела. Изучала. Щупала взглядом — каждую черту, каждую тень, каждый изгиб. Потому что, если быть откровенной, я всё это время — с того самого момента, как очнулась в роскошной постели, с котом на коленях и с ужасом в голове — я не принимала это тело. Я пользовалась им, да. Оценила молодость, гибкость, гладкость кожи. Но внутри я всё ещё оставалась... Анной Викторовной. 65 лет, гипертоники в очереди, больничные, усталость, тёртые туфли и суп без соли.

А теперь... теперь я смотрела на себя — впервые не как на временную оболочку, а как на женщину, которой я стала.

Лицо. Моложе — да это мягко сказано. Даже не юное, а будто кто-то взял хорошую генетику, намешал капельку благородной крови, щепотку дерзости, щедро добавил скул и глаз, и вуаля — подайте корону, эта леди рождена для интриг и фуроров.

Огромные глаза — зелёные, яркие, как листья у весеннего букетика с перчинкой.

Брови выразительные, с легким изгибом, будто специально сделаны для того, чтобы вскидываться на наглецов. Нос — аккуратный, курносенький, такого у Анны Викторовны не было. Губы — полные, мягкие, но с той самой линией, от которой у мужчин случается приступ фантазии, а у женщин — приступ зависти. Ни морщинки.

Ни тени усталости. Ни следа прожитых десятилетий.

Я наклонилась ближе. Даже кожа под глазами гладкая. Ни синяков, ни мешков. У Анны Викторовны они были всегда — спасибо ночным дежурствам, стрессам и кофе без конца. А тут? Ухоженность. Свежесть. Живость. Даже волосы — длинные, тяжёлые, как лён, блестят золотом, будто их ополаскивали в солнечном чае с ромашкой.

— Вот это ты... — прошептала я себе. — Мда. Вот это я?

И в этот момент что-то щёлкнуло. Где-то в голове. Глухо, как дверца старого шкафа, наконец-то захлопнулась. Я больше не Анна Викторовна. Не терапевт, не пенсионерка, не та, кто несёт сумку с аптечкой и щадящую иронию. Я — Вайнерис.

Женщина с лицом, которое способно вызывать войны. С телом, за которое точно стоит побороться. С голосом, который можно и в постель, и на совет. Я — не случайная ошибка во времени. Я — фактор изменений.

Я улыбнулась. Легко, чуть дерзко. Губы в зеркале ответили — и это была уже не старая я. Это была я новая.

— НУ что ж, Вайнерис, — сказала я вслух, поправляя сергу и встряхивая волосами. — Давай покажем этим средневековым засранцам, что бывает, когда женщина получает вторую молодость... и ни грамма желания быть тихой.

Утро застало нас врасплох, но только тех, у кого не было плана. А у меня он был.

Четкий, как график дежурств в поликлинике, и жёсткий, как костяной корсет. Райнар — болен. Замок — кипит тревожным молчанием. Слуги шепчутся, Агнесса крестится, Роберта мечется между чемоданом и мной, будто надеется, что я забуду про отъезд, споткнусь и решу остаться. Бедняжка. А я пока не выздоровеет Райнар собираюсь пожить в том домике. А еще договориться с крестьянами. Есть у меня для них интересное предложение.