Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

— А что мне дарено, сестрица, где оно? — оскалилась я, и вид мой не предвещал ничего доброго. Лариса этого в упор не видит, на ее месте я как минимум выбралась бы из-за бюро, пока я еще не приблизилась и не схватила — да хоть тот же подсвечник. Но теперь поздно, подсвечник вот он стоит. — Колье, фермуары, кольца, диадемы… за такие сокровища можно половину города купить.

Моя рука зависла в сантиметре от подсвечника. Я не собиралась пускать его в ход, никакие бриллианты не стоят того, чтобы окончить свою жизнь на каторге и обречь детей на сиротство, но после того, как удачно вчера я выступила, грех не исполнить на бис.

— В ногах у меня валялась, просила принять за милость, за кров, за стол, — выдохнула Лариса, продолжая терзать жемчуга. — Руки целовала. Забыла?

— Нет, помню. Напуганная молоденькая вдова с двумя малышами на руках. Только что мужа похоронившая. Зима прошла, сестричка, тоска прошла, ума у меня прибавилось, хочу свои драгоценности назад. Ни крова, ни стола, ни заботы, которые ты брату обещала, я не увидела. Ну? — я размяла пальцы, вроде как сподручнее ухватить подсвечник.

Не могла же она все продать, об этом бы непременно узнали все кредиторы. Их немало, судя по всему, пусть суммы долга и небольшие, хотя три тысячи Обрыдлову… Не удалось бы ей сохранить продажу в тайне, на пороге дневала и ночевала бы разъяренная толпа, а может, они и дверь выбили. Харитон считает, что драгоценности запрятал куда-то мой муж, не бог весть какой он ценный источник информации, но все же.

— Я жду, сестренка, — поторопила я. Пальцы обвили подсвечник. — Терпение у меня долгое, ты знаешь, но и ярость отменно хороша. Довольно мне при таких капиталах жрать то, что домовые мыши не доели. Но самое главное…

Я доверительно наклонилась к ее уху, Лариса разжала пальцы, выпустив бусы, и замерла.

— Самое главное, сестреночка, кормить этим детей.

Лариса сидела истуканом, и я, хотя и отыгрывала свою роль, не могла взять в толк, какая ей выгода молчать. Мой муж бахвалился среди купцов украшениями, которые он мне покупал, наверняка они стоили целое состояние. И, что тоже немаловажно, при всех своих долгах и потере всего капитала мой муж не потребовал, чтобы я все драгоценности ему отдала.

Это была такая любовь? Своеобразная, но надо признать, что по какому-то кодексу он полагал, что все украшения — мои, и он на них не претендует.

— Мой муж ни разу не потребовал, чтобы я украшения ему отдала, дела поправить, — тут же озвучила я. — Стало быть, понимал, что в черный день я без куска хлеба с маслом и без крыши над головой не останусь. Вставай, сестра, показывай, где что прячешь, — жмурясь, как кошка на солнышке, пригласила я. — Не дашь по-хорошему, дашь по-плохому.

Лариса сидела, уставившись в одну точку. Я же внимательно оглядывала комнату, прикидывая, где она может прятать украшения. По описи их немало, и пусть кольца занимают места всего ничего, но диадему не сунешь под жиденькую перину, а в бюро…

Свободной рукой я дернула ящик, и Лариса взвизгнула и подскочила. По столу разлетелись из ящика надушенные бумажки, я подняла одну: «Милый соколик Николенька…»

А у Ларисы есть сердечный интерес. Хотя письмо выцвело, вестимо, женился соколик давно и благополучно на ком-то помоложе и побогаче.

Я не успела уловить движение и поплатилась. Лариса проворно вскочила и с шипением стиснула руки на моем горле. Попытка смешная и неумелая, но всерьез, и мне было больно, поэтому я, недолго думая и не стараясь вырваться, бросила на столешницу подсвечник, резко и сильно двинула локтем назад, и хватка на шее разжалась.

Долю секунды я смотрела на схватившуюся за бок Ларису и думала — ну я же давала тебе шанс. Теперь ты охаешь и от сердца плачешь, а сейчас тебе будет еще хуже.

— Не ори, — предупредила я Ларису, стягивая ей волосы на затылке, больше для острастки, иначе она не сможет говорить. — Одного раза тебе, сестричка, хватит, чтобы понять — не надо меня больше злить. Не спрашивай, где я этому научилась. Не узнавай, что я еще умею, договорились? Кивни или мяукни что, а то я думаю, что ты умом от страха повредилась. Ну?

— Мерзкая, — всхлипнула Лариса, и по щекам ее текли злые, обиженные слезы. — Какая же ты мерзкая, погибель ты лютая! Будь проклят тот день, когда Матвей тебя в дом привел!

— Великолепно, часть «не буди лихо» тобой усвоена. Вторая часть — «охал дядя, на чужое глядя». А тетя вопила благим матом.

Крышевавшие мой диковатый бизнес в конце девяностых «братки» выглядели устрашающе. Иногда они деловито шли куда-то по рынку, помахивая утюгом, и я думала — его даже в ход пускать не обязательно, он сам по себе провоцирует желание паниковать. Я сейчас сама себе напоминала черт знает кого — не то Соньку Золотую Ручку, не то главаря рэкетиров.

— Смотри, до чего ты меня довела! — пустила я в ход примитивный козырь, и он сработал.

— У меня ничего нет, — выпалила Лариса, выпучив от боли и страха глаза. — Отпусти меня, у меня ничего нет.

Глава десятая

— Хитро, — хмыкнула я, руки, разумеется, не разжав.

— Я не знаю, где это все! Я бы все продала, давно продала, если бы знала! — зачастила Лариса, сжимаясь, потому что я не отпускала ее волосы. — Я… это Клавдия. Думаю, что она. Куда-то спрятала. Я искала и не нашла. Я все обыскала. Весь дом. Все снизу доверху. Они были, были здесь, в сундуке под ее кроватью, закрытом, прикованном. Я открыла его, едва схоронили ее. Ничего не было. Ничего.

— Открывай сундук, показывай и не дури.

Я выпустила ее с облегчением — рука у меня затекла, — и полагала, что Лариса начнет визжать, попробует еще раз на меня накинуться, но нет. Она вытащила из-за пазухи ключик на тонкой серебряной цепочке, оглядываясь на меня, подошла к кровати, застыла, я кивком подбодрила ее, и Лариса, опустившись на колени, полезла под кровать. Мне показалось, она считает себя уже покойницей.

Как только я получу назад все свои украшения, уеду из этого дома. Долги? Я их раздам, не думаю, что их больше, чем стоимость моих драгоценностей.

Но в сундуке было пусто, если не считать обрезков светлых локонов.

— Клянусь, я не знаю, где они, — Лариса неуклюже поднялась и просяще прижала к груди руки. — Они пропали! Ключ был один, вот этот… помнишь же, как я умоляла тело сестры вытащить!

Та самая женщина, которая смотрела на меня из толщи воды. Понятно, почему у меня близнецы, это обычно наследуется.

Несчастный случай или тоже убийство?

— Она не расставалась с ним! Во имя Всемогущей, оставь меня! Я ничего не знаю! Не меньше твоего мне обрыдла нищета! Ты хоть с Матвеем жила как барыня, а я…

— Да, — согласилась я, так и не приняв решение, верить ей или нет, и рассматривая пустой сундук. Толстая цепь змеей тянулась к ножке кровати. — Как барыня. Кстати, если вдруг ты все-таки захочешь спросить, где я этому научилась, — я изобразила, будто хватаю ее за волосы. — От мужа своего и твоего брата. Жила я, как барыня. Только бил он меня, как свою рабу. Я ребенка потеряла из-за него. Кровью моей и жизнью малыша моего это богатство оплачено, так вот сама посуди, пролью ли я кровь, заберу ли чью-нибудь жизнь, чтобы его обратно вернуть, или нет.

Лариса перестала реветь и побледнела до такой степени, что даже губы ее посинели. Она замотала головой, и прическа ее, и без того пострадавшая, рассыпалась по плечам.

— Ложь! — убежденно выкрикнула она. — Это ты на Матвея клевещешь! Не поднял бы он никогда на тебя руки!

Может, Парашка и решила мне отчего-то соврать, только то, что мне снилось, с прежней Липочкой было на самом деле.

— Скажи, а как тебе в голову пришло меня за купца Ермолина при живой его жене сватать? — спросила я, и Лариса, охнув, с размаху села на кровать.

Я совершенно не хочу быть настолько прожженной стервой. Но как быть, если иначе меня проглотят и не подавятся.

Я намного ниже своей золовки, но сейчас она сидела, сгорбившись, а я над ней нависала, и преимущество было вроде бы на моей стороне: кто выше, тот и прав, кто тише, тот и прав, кто сильнее, тот и прав, и если бы это работало. Какая разница, кто прав в одиночном споре, в итоге выиграет тот, кто полностью владеет информацией, а вот ее у меня был критический недостаток.