Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Председателем был невысокий толстячок, весь такой пухленький, славненький, словно пончик, с добродушной улыбочкой и блестящей лысиной, однако при внешней мягкости взгляд у него был, как у пираньи на веганской диете, поэтому я не расслаблялся. Он был из комитета Минздрава, насколько я понял, курирующего данное направление, но я в прошлой жизни с ним не встречался. Значит, невелика птица. Серьезного человека по такой мелочи, как я, в Казань не пошлют.

Его заместителем был врач высшей категории одной из ведущих клиник Москвы, и вот про него я раньше слышал. Он входил то ли в какой-то общественный совет при Минздраве, то ли в экспертный совет, то ли еще куда-то и регулярно привлекался для таких вот расследований. Мужчина был поджарый, видно, что собой занимается, подтянутый, в дорогой одежде, с уверенным взглядом. Хотя бы он мне понравился. Уважаю людей, которые не запускают себя.

Судя по этим двум, комиссия была федеральной, хотя в Татарстане есть свой Минздрав. Это хорошо.

Еще с ними была женщина, явно из категории «пупсиков». Однозначно чья-то любовница, с пухлыми гиалуроновыми губками, наивно распахнутыми глазками. Но во взгляде нет-нет да и проскакивала холодная расчетливость и умение строить долгоиграющие стратегии и ходить по трупам. А в остальном вся такая ладненькая, с явно сделанной грудью примерно третьего размера или даже, может быть, четвертого, что совершенно не коррелировало с ее, в принципе, худощавой внешностью — эдакий перекос, как перевернутый треугольник, но, видимо, ей нравилось, и тому, кто оплатил эту грудь, тоже. Кто она, я так и не понял: то ли врач, то ли какая-то служащая (хотя с такими сиськами это особого значения уже не имело).

Четвертым был какой-то экономист или юрист — человек абсолютно сухой, деловой, с незапоминающимся лицом, я так понял, из органов, скорее всего, «оттуда».

Кроме того, в комиссию от городской больницы №9, где работал Серега, были включены Харитонов, Мельник и Олег Бойко. Еще была пожилая кадровичка Зухра Равилевна, но это само собой.

Олег Бойко был тем, кто проводил мне экскурсию в первый день в неотложке и вроде бы отнесся ко мне нормально, но потом я подслушал его разговоры, где он отзывался обо мне крайне нелестно. Так что я подивился такому выбору коллег в комиссию, потому что Харитонов и Бойко точно ко мне относились не ахти. Да и Мельник — темная лошадка. Но я уже убедился, что здесь не все так просто, поэтому особых каких-то преференций от этого совещания, как и поддержки от присутствующих, не ожидал.

Когда мы все разместились за столом в малом актовом зале, эмпатический модуль считал для меня общее эмоциональное поле комиссии. Холодное любопытство у заместителя председателя, вялое безразличие у невзрачного мужичка «из органов», у гиалуроновой красотки — напускная деловитость, прикрывающая полное отсутствие интереса к происходящему. А вот у председателя-толстяка и у Харитонова я различил одно и то же: презрение с примесью брезгливости, словно они рассматривали дохлую крысу, которую нужно побыстрее выбросить в мусорку. Мельник испытывал стыд и неловкость, но на его поддержку можно было не рассчитывать, он чего-то боялся, а вот Бойко был настроен ко мне резко негативно и готовился топить, чтобы набрать очков в глазах вышестоящих.

Ну что ж. Посмотрим, кто кого.

Я включил спрятанный во внутренний карман диктофон на новом смартфоне (вряд ли эта запись будет иметь какую-то юридическую силу, но поможет адвокату понять, с кем мы имеем дело), а председатель сухим официальным голосом сказал:

— Неужели это тот самый легендарный Епиходов? Ну как, вырубили уже вишневый сад? Ха-ха-ха!

Он аж залоснился от собственной значительности, мол, вот он какой, демократичный, как пошутил искрометно и с отсылкой к Чехову. Я такие шуточки в прошлой жизни миллион раз слышал. Даже больше, причем от людей, очевидно, начитанных или театралов.

Харитонов, Бойко и гиалуроновая женщина-пупсик подобострастно похихикали.

Остальные зашушукались, а Зухра Равилевна, начальник отдела кадров, ответила, раскрывая папку с моим личным делом, которую подсунула председателю:

— Все верно. Он самый.

— Тогда, Епиходов, мы поговорим о вашей некомпетентности и поведении, — растянул губы в резиновой усмешке председатель, без особого интереса, механически перелистывая листы в папке.

Эх, была не была! Они ведь мне заочно приговор уже вынесли, так что я теряю?

Ничего. А в том, что на меня где сядешь, там и слезешь, и что терпеть произвол я не буду, они сейчас убедятся.

И я сказал:

— Можно и поговорить. Но прежде, чем говорить о моей некомпетентности, давайте обсудим вашу. Кто за, кто против, воздержался?

Я обвел взглядами присутствующих.

У всех были крайне удивленные лица, словно перед ними кто-то громко испортил воздух.

Но сейчас я чуть сгущу краски, и им станет еще лучше.

— Приговор, я так понимаю, уже даже в протокол впечатан. Да? О том, что Епиходов виновен? Именно Епиходов, а не Харитонов и не другое руководство больницы? Это сейчас новые поправки в Трудовой кодекс прошли? Вы на них основываетесь? Или вы планируете на моем примере создать новый прецедент и уже потом все туда вносить будете? Ну так я вам напомню, что у нас не прецедентное право.

Такие люди очень не любят, когда кто-то начинает говорить об их собственной ответственности. Они ожидали совсем другого: быстренько закончить с алкашом и пойти всем вместе в ресторан, а потом и в бани завалиться ради культурного досуга.

Но алкаш оказался строптивым, а потому по мере того, как я говорил, лицо толстяка наливалось краской, дамочка-пупсик бледнела и в немом испуге кусала гиалуроновые губы. Я уже даже испугался, что сейчас она ее прокусит и гиалуронка с шипением начнет капать на полированную поверхность стола, на документы. Но нет, обошлось.

Система мелькнула новыми данными: у председателя пульс подскочил до девяноста восьми, у Харитонова — гнев, подавленный с трудом, а вот у заместителя председателя — легкое любопытство и даже что-то вроде одобрения. Интересно.

— Что вы себе позволяете! — рыкнул председатель.

— В принципе, все себе позволяю, — душевным голосом сообщил ему я. — Кроме пива. Толстею я от него.

А затем отбросил дурашливость и, задумчиво обведя взглядом их лица, протянул:

— Вот только не пойму, а где председатель профсоюза?

Лица у присутствующих опять вытянулись, и я подумал, что если попровоцирую еще, то к концу заседания у них будут морды длиной как борода Карабаса-Барабаса.

— А вы уволены и автоматически исключены из членов профсоюза, — выдавила из себя «умную» мысль Зухра Равилевна.

— Да ладно! — покачал головой я. — А где уведомление о том, что я там уже не состою?

Кабинет накрыла тишина.

Кадровичка принялась торопливо листать мое дело и вдруг расцвела:

— А вы не состоите в профсоюзе! — Она почти взвизгнула, преданно заглядывая в глаза председателю. — С 2020 года, когда ковид был, вы не платите взносы, и вас отчислили. Я могу и протокол с перечнем тех, кого отчислили, предоставить!

Председатель приосанился, оглядывая зал.

— Ну, если это клоунское выступление окончено, может, все-таки приступим к работе? — Он выдержал паузу. — Или у нас вторая часть кордебалета?

Молодец. Почти уел. Почти.

Потому что я сказал, вздохнув:

— А все-таки представитель профсоюза должен быть. Если даже меня исключили, то явно без моего ведома. А раз так, то тогда и я вот созрел вступить обратно. — Я посмотрел на часы. — Одиннадцать минут назад.

— Почему одиннадцать? — удивленно приоткрыла гиалуроновые губки «пупсик».

Молодец, красотка, отыгрываешь именно ту роль, что я тебе отвел.

— Потому что заседание началось десять минут назад, а желание у меня возникло — за минуту до этого. Но так как представителя из профсоюза не было, я не смог этого сделать.

— Кончай этот фарс! — рыкнул Харитонов. — Какой тебе профсоюз, Епиходов?

— Но, даже если и так… — Я развел руками и пошел ва-банк, надеясь, что прокатит: — Это заседание все равно придется перенести.