Багряная радуга (СИ) - Гришин Алексей

Сколько они проспали? Да кто ж в пустыне, пусть и цветущей, следит за временем? Есть рассвет, день, закат и ночь. На рассвете следует проснуться, поесть и собраться в путь. Днем — ехать. На закате — разбить лагерь и еще раз поесть. Ночью — спать. Все. А уж сколько это будет в придуманных людьми часах и минутах, никого не интересует, ибо здесь важно лишь одно — не заблудиться, не проехать мимо оазиса. Ну и конечного пункта, разумеется. И то и другое легко может стоить нерадивому путешественнику жизни.

Зато, когда на горизонте показываются деревья, растущие только там, где близко к поверхности подходит благословенная вода, становится легче дышать, а верные верблюды ускоряют шаг без всякого понуждения погонщиков.

Вот к такому оазису и подошел караван на исходе второй недели путешествия, когда до прибытия в Тунис, со слов караванщика, оставалось не более пяти дней. Было достаточно поздно, так что работой Ибрагим нагрузил всех, невзирая на пол и положение: есть и пить все хотят одинаково, а ночь никого ждать не будет. Или все успеют набрать воды и приготовить ужин, или все лягут спать голодными. Так что извините, но извольте заняться делом. А возмущения, жалобы на усталость и на что-то еще (в дороге всегда найдется на что пожаловаться) оставьте на потом.

Впрочем, никто особо и не возражал, лишь одна из бывших рабынь попыталась возмущенно поспорить с Джамилем, добровольно взявшемся опекать беглянок, но, кажется, получила твердый отказ и подчеркнуто резко схватила полотняное ведро, пошла к колодцу, резко встряхивая кистью правой руки, звонко щелкая пальцами.

В общем, ничем не примечательная сценка, на которую никто даже не подумал обратить внимание. Кроме Делал, буквально застывшей с охапкой дров в руках. Пришлось даже толкнуть любимую, чтобы вернуть с небес на землю. Такое случалось лишь однажды, когда в королевском дворце в Париже она впервые увидела фонтан — выросшая в Магрибе девушка не могла поверить, что пресная вода может литься вот так, без всякой цели, лишь для услады взора проходящих мимо людей.

Море — да, оно бескрайнее, но много ли толку людям от его горько-соленой воды? Ни утолить жажду, ни оросить поле. То ли дело вода пресная, дающая жизнь, та самая вода, за обладание которой люди пустыни готовы воевать, убивать, гибнуть, лишь бы не умерли от жажды их близкие.

Тогда д,Оффуа жену понял, но сейчас? Что такого случилось? Спросить?

Нет, позже. Легким, едва заметным жестом ладонью жена показала, что разговор следует отложить. Надолго? Как знать. В пустыне тихо, голос разносится далеко. Значит, ждем удобного случая, когда удастся остаться наедине. Ну… хотя бы вдали от посторонних ушей.

А вот это непросто для неопытного человека. Кажется, какая проблема? Зашел за бархан, а то и за два, и болтай о чем угодно в полной уверенности, что никто тебя не услышит. Но это только кажется. Все барханы неотличимы, ветер заносит следы, потому несть числа случаям, когда горе-путешественники терялись и гибли от жажды, проклиная иссушенными губами собственную самоуверенность.

Возможность переговорить представилась через два дня. После долгого путешествия практически вдоль побережья, когда море нет-нет, да показывалось на горизонте, караван свернул вглубь континента и остановился на ночевку в крупном оазисе, окруженном высоченными пальмами и густыми зарослями каких-то колючих кустов, на которых, однако, распустились огромные ярко-розовые цветы: природа спешила, торопилась использовать каждое мгновение мягкой весны перед началом безжалостного, иссушающего все живое лета. Здесь вода была близко от поверхности, двухметровой глубины колодец щедро напоил уставших путников.

Они сели у самой дальней пальмы, тонкой и низкой, почти не дающей тени, но в этот закатный час без нее легко было обойтись. Пригорок и растущий на нем густой куст, обсыпанный листьями и цветами, отлично защищал от не сильного, но все же неприятного ветра.

— Как тебе путешествие? — Глупый вопрос? Еще какой! Но надо же с чего-то начать разговор.

— Наверное, могло быть и хуже. Во всяком случае, я лишний раз убедилась в твоем величии.

Плохо дело. Делал язвит, а значит буря предстоит серьезная. Нет, понятно и без объяснений, что втравил супругу в редкостную авантюру с неизвестным результатом, но ведь, черт побери, не на ровном же месте! Две соотечественницы попросили о помощи, поверили, как можно было оставить их в беде⁈ Поступил не по протоколу? И что? Стоило отказать, и этих девчонок уже забили бы до полусмерти, и это в лучшем случае! Могли и с живых кожу содрать, чтоб другим не повадно было. Такое случалось, д,Оффуа сам не видел, но рассказов наслушался предостаточно.

— Считаешь меня дураком? Следовало извиниться и вернуть беглянок хозяину?

— Как минимум, следовало подумать. С чего ты решил, что они галлийки? Сами сказали? Забыл, кем ты со своим приятелем представлялся, когда мы познакомились?

Хороший вопрос. Действительно, с чего бы? Да, говорят без акцента. Да, по внешности — европейки, но что это доказывает? Ни разу не видел, чтобы молились, как положено последователям Всевышнего? Тоже, в общем-то не аргумент. Что еще? Хм… а ведь и впрямь, хозяин отыскал их быстро, но не сразу. Шел по следам? Несерьезно, какие следы на исхоженных стамбульских улицах. Спрашивал прохожих? Ночью, когда добрые горожане нос из дома не высовывают, только разбойники шастают.

Кстати, разбойников-то в ту ночь было много, подобно обнаглевшим тараканам повылезали они из всех грязных трущоб великого города. Совпадение? Как знать, как знать. Пираты-то не просто так на их пинк напали, прямой приказ их капитан получил на розыск первого секретаря галлийского посольства и его жены, о чем подробно и поведал перед смертью. Лютой, конечно, ну так сам виноват.

Только вот Делал о том не знает, не рассказывал он, расстраивать не хотел. К тому же почтовый голубь с шебеки был отправлен с уведомлением, что разыскиваемых на борту пинка «Счастливый» нет. Однако любезная супруга явно готовится огорошить увесистым аргументом, или он ее и не знает вовсе. Так что же он упустил?

— Когда там было думать? Забыла? Да и… спасибо еще надо сказать тем милым соседям, от которых мы сбежали — ты же слышала, как в наш дом и другая команда пошла. Серьезная и, несомненно, точно знавшая кто и зачем им нужен. От этих бы мы так легко не отделались. Думаю, когда доберемся до Галлии, тогда и будем разбираться со всеми непонятками.

— Если доберемся, — ирония полностью исчезла из голоса Делал. — Уверен, что нам позволят?

Час от часу не легче!

— Что ты имеешь ввиду?

— Начнем с того, что эти курицы не верят в Спасителя.

Чего⁈ Д,Оффуа не задал этот вопрос, но по вытянувшемуся лицу все и так было понятно.

— Они ни разу не осенили себя знаком Спасителя, а у вас это в крови. Даже ты, принявший учение Пророка, им пользуешься, даже не замечая этого. А уж эти, похищенные, обращенные в рабство, на кого еще им уповать?

— Ну… мало ли… как-то не очень убедительно…

— Их взгляды? Хоть раз они посмотрели тебе в глаза?

— Ну это здесь причем? Помнится, в Тунисе ты, как раз, взгляд и не прятала.

— И едва не спалилась перед стражниками. Не положено женщине смотреть в глаза мужчинам! Если, конечно, она не дочь властителя, пусть и свергнутого. Как я, например. Всем остальным девочкам с детства вдалбливают: нельзя, не положено, Пророк не велит, вот и опускают взгляд. Это дома, за закрытыми дверями жена может нерадивому мужу хоть казан на голову надеть, но на людях — никогда!

Д,Оффуа лишь пожал плечами. Конечно, интересно это все, но не более. В конце концов, доберемся до Галлии, там и будем выяснять. Или не будем, найдутся дела поважнее. Например, как отчитаться о причинах бегства из страны пребывания, понять, что делать дальше первому секретарю посольства, без разрешения покинувшему свой пост.

Но Делал так легко прекращать разговор не собиралась. Увидев, что муж не торопится реагировать на ее слова, продолжила.