Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Не стоит, — мягко улыбнулась я.

Не знаю, что за диво дивное мне досталось, но Мотя наверняка знает что делает. Не просто же так он целые дни проводил у Петра, когда тот болел, да и угоревший парень его с рук не спускал до утра. Странно, что в город кот ехать отказался, а сюда сам пришел. Понял, что здесь нужен? Или решил считать это место своим? Так-то теперь обе усадьбы — наши.

Размышляя об этом, я выскользнула в коридор и тут же оказалась в теплых объятьях.

— Спасибо, — шепнул муж мне в волосы. — Ты настоящее чудо.

— Я не сделала ничего особенного. — Я понизила голос. — Ты выглядишь так, будто ждал меня у выхода из логова дракона. Твоя маменька, конечно, сурова, но она замечательная.

Виктор неопределенно хмыкнул, однако поминать Настенькины грехи не стал, и на том спасибо. Я взяла его за руку.

— Проводишь на черную половину? Мне нужно поговорить с экономкой и с Жаном.

Глава 20

Прасковья чем-то неуловимо напомнила мне Аглаю — может, возрастом, а может, выражением, появившимся на лице, когда я вошла в ее комнату. Я мысленно помянула мою предшественницу добрым словом — просто талант у человека настроить против себя всех окружающих! Впрочем, слушаются — и ладно, очаровывать всех вокруг я тоже не собиралась, достаточно и просто человеческого отношения.

И, точно так же как ее городская коллега, Прасковья бросила быстрый взгляд поверх моего плеча, когда я начала расспрашивать, как устроили Дуню, Марью и Петра. Конюха, как и в городе, поселили у конюшни, только не на чердаке, а во флигеле. Марью и Дуню — в «черной» части дома, на первом этаже, в отдельную комнату, которая предназначалась для слуг, приехавших с гостями.

Только я хотела попросить экономку, чтобы позвала кого-нибудь проводить меня в эту комнату — кто его знает, как здесь относятся к чужой челяди! — Виктор сказал:

— Места там немного, но есть все необходимое для жизни. И я распорядился, чтобы их кормили со всей остальной прислугой.

— Спасибо.

Я обернулась к нему, улыбнулась, всем видом давая понять: нет никакой необходимости, чтобы муж страховал каждый мой шаг в этом доме. В самом деле, я ведь не в пещере дракона! Но, похоже, Виктору кто-то доложил о том, как поначалу ко мне отнеслась Аглая, потому что он лишь улыбнулся мне в ответ и остался стоять. Возможно, и не зря, потому что, когда я завела речь о том, чтобы послать людей в лес, Прасковья снова глянула мне за спину. Не знаю, что оказалось убедительней — присутствие князя или упоминание, что лекарство должно помочь его матери, но экономка только поклонилась в ответ на приказ.

— Сейчас пошлю парней веток нарубить, а как принесут, пару девок посажу почки да кору обдирать, — кивнула она. — Потом метелок навяжут, они в хозяйстве всегда сгодятся. А ивовые прутья на корзины пойдут, их тоже вечно не напасешься.

— Вот и отлично, а как ветки принесут, позови меня, чтобы я объяснила, какие почки отделить. Или сама объясни. Нужны уже набухшие, но еще не раскрывшиеся.

— Не стоит вас, барыня, беспокоить из-за такой ерунды, — быстро сказала экономка. — Сама объясню, а вас позову, как все готово будет.

Я не стала спорить, понимая, что и эта экономка вряд ли была в восторге от взбалмошной молодой хозяйки, даром что здесь, похоже, свекровь не позволила той развернуться в полную силу. Незачем зря нервировать людей, занятых делом. Не позовут к вечеру — приду разбираться, что к чему.

— Здесь, как и в твоем городском доме, меню согласовывают за неделю? — спросила я у мужа, когда мы вышли от экономки.

— Да, только обычно Жан с Прасковьей не вмешивают в это хозяев. Я или матушка проверяем списки продуктов и счета. Оба честны.

— Я не сомневаюсь в этом. Но по чьим вкусам Жан составляет меню? Своим собственным?

— Не совсем. Батюшка был большой любитель поесть. Наверное, это его и сгубило — незадолго до того, как его хватил удар, он был настолько тучен, что ни одна лошадь не могла его нести.

Вот, значит, откуда все эти жирные бульоны и тяжелые блюда.

— Сам я, как ты успела заметить, непривередлив в еде, хотя и ценю хорошую кухню. — Виктор поднес мою руку к губам. — Особенно когда готовишь ты.

— Льстец, — хмыкнула я. — А твоя маменька?

— Вкусно поесть — одна из немногих радостей, что у нее остались.

И все же фигура княгини говорила о том, что радости этой она не предается чрезмерно. Что ж, возможно, и получится что-то изменить.

Подходя к кухне, я невольно хихикнула.

— О чем задумалась? — поинтересовался Виктор.

— Вспомнила тот скандал про Жана и грязные лапти. До сих пор стыдно, но все равно смешно.

Виктор рассмеялся.

— Не будем ему рассказывать, а то бедолаге эти лапти начнут в кошмарах сниться.

— Не будем, — согласилась я.

Муж потянул дверь, пропуская меня на кухню, оказавшуюся куда просторней и той, что была в моей усадьбе, и кухни в городском доме. Кто бы ни обустраивал ее, он явно был гурманом.

Большую часть помещения занимала русская печь, да не беленая, а выложенная белыми изразцами от пола до потолка. Рядом с ней пристроилась высокая и узкая печка, похоже, с двумя духовками. Между ними расположился цилиндрический котел с краном для горячей воды. Неподалеку стояла вторая печка… Нет, пожалуй, плита, и мне сразу стало понятно, откуда появилось такое название. Рабочей поверхностью служила чугунная плита, и высотой она была как привычные мне кухонные, и даже такой же белой и блестящей, только не из-за эмали, а из-за все тех же изразцов. В углу стоял кирпичный очаг с вертелами, под дымоходом виднелось что-то вроде лопастей. Я пригляделась — в самом деле, там было установлено колесо с крыльями, и, когда в очаге горел огонь, поток горячего воздуха, уходящий в трубу, вращал это колесо, а оно, в свою очередь, заставляло крутиться вертела, с которыми соединялось цепью вроде велосипедной.

Вдоль стен в три ряда тянулись полки, уставленные медной и луженой посудой. На верхних разместились крышки — медные за ручки на гвоздях, белые луженые лежали, наполовину свешиваясь с полки. Ниже теснились кастрюли всех размеров, от огромных до крошечных, сотейники и противни, расставленные строго по ранжиру. Под полками расположились широкие столы на крепких подножках, почти полностью закрытые противнями, листами для выпечки и прочей утварью.

Центр кухни занимал огромный выскобленный добела стол. Неподалеку стояла колода для рубки мяса, удивительно чистая, учитывая ее предназначение. Рядом с русской печью расположился еще один стол, судя по висевшим над ним скалкам — для работы с тестом.

Кухня выглядела как владения опытного военачальника — все продумано, все под рукой, каждый предмет на своем месте.

И сам военачальник обернулся ко мне и коротко поклонился.

— Чего изволите, Анастасия Павловна? — спросил он с едва заметным акцентом.

Если бы не белоснежный колпак и такие же сияющие чистотой фартук и нарукавники, я бы не признала в этом мужчине повара. Жан был невысокий, щуплый, носатый, с широкими черно-седыми бровями, почти сросшимися на переносице, и очень подвижным лицом, которому он безуспешно пытался придать невозмутимость. Но все же было очевидно, что мое появление его обеспокоило.

— Жан, я хотела бы поблагодарить вас за сегодняшний обед. Он выше всяких похвал, — сказала я.

На живом лице повара промелькнуло удивление.

— Услышать это от вас — необычайный комплимент. — В его голосе послышалась плохо скрытая ирония.

— Ужин наверняка задуман такой же великолепный? — продолжала я.

— Закуски: студень с хреном, паштет из гусиной печени на крутонах, соленые грузди и маринованные огурцы, — начал он тоном отличника, у которого все «от зубов отлетает». — На первое — крепкий говяжий бульон с пирожками. На второе — утка, фаршированная яблоками, жаркое из свинины в сметанном соусе. К горячему — грибы в сливочном соусе с трюфельным маслом, капуста, тушенная в сливках с каштанами, картофельный гратен с сыром, глазированная морковь в медовом соусе. На сладкое — яблочный пирог и наливки.