Тайна вдовьей таверны (СИ) - Сказка Агния

– Нужно отправить Дамиру весточку, – сказала я наконец, стараясь говорить уверенно, хотя внутри меня все дрожало от страха. – Он должен знать, что нам грозит опасность.

– Но как мы это сделаем? – спросила Лия. – До города далеко, а мы не можем покинуть таверну. Они следят за нами, я уверена, – в голосе была слышна паника.

– Не волнуйся, – ответила я, пытаясь ее успокоить. – Сегодня на ночлег остановился обозник. Я попрошу его передать Дамиру наше послание. Это наш единственный шанс.

Мы быстро написали короткое письмо, в котором рассказали Дамиру обо всем, что произошло. Я молилась, чтобы обозник оказался честным человеком и доставил письмо по назначению.

– А что нам делать, пока Дамир не вернется? – спросила Лия, глядя на меня с тревогой, которая пронизывала меня до костей.

– Мы забаррикадируемся в таверне, – ответила я, стараясь придать своему голосу твердость, которой на самом деле не чувствовала. – Днем они не посмеют напасть, когда здесь полно людей. А вот ночью… ночью мы должны быть готовы ко всему.

Мы принялись за дело. Заперли все двери и окна на засовы, задвинули их тяжелыми столами и стульями, создавая подобие баррикады. Заготовили оружие: ножи, кочергу, даже топор, что когда-то так напугал двух братьев плотников.

В таверне царила напряженная, гнетущая тишина. Тикали часы, отсчитывая последние минуты перед наступлением ночи. Мы ждали. Ждали, когда наступит ночь, и вместе с ней придет опасность. Но я знала, что мы не сдадимся. Они еще плохо меня знают.

Глава 15.

Ожидание и в самом деле изматывало. Оно заставляло нас вздрагивать от каждого шороха, каждого крика птицы. Но в эту ночь и в самом деле никто к нам не пожаловал. Утром мы разбирали баррикады, готовились к открытию, делали вид, что ничего не произошло, чтобы никто не понял, что мы в курсе.

Усталость навалилась на плечи свинцовой плитой. После этой бессонной, кошмарной ночи, когда страх въелся в каждую клеточку, когда тишина давила на барабанные перепонки, притворяться, что всё в порядке, было почти невыносимо. Но нужно было. Нужно было улыбаться завсегдатаям, наливать им в кружки пенное, выслушивать их шутки и делать вид, что это обычный день в " Золотом Гусе”.

Лия, с тенями усталости, залеглими под глазами словно синяки, двигалась словно во сне. Каждое движение давалось с трудом, пальцы дрожали, и несколько раз она чуть не опрокинула кружки, едва удерживая их в руках. В её глазах плескался испуг, который она отчаянно пыталась скрыть за натянутой улыбкой. Я чувствовала её страх, как свой собственный. Я старалась разгрузить ее и брала на себя самые трудные заказы, отпускала саркастичные шутки в адрес самых назойливых посетителей, стараясь отвлечь их внимание от бледного, измученного лица Лии. Агнес, очень хотела разогнать всех посетителей, чтобы мы хоть немного отдохнули, но я запретила. Все должно было быть как обычно, никто ничего не должен был заподозрить.

Но за этой фальшивой маской приветливости, за этим натянутым профессионализмом таилась тревога, грызущая меня изнутри, словно голодный зверь. И надежда… она теплилась во мне, как едва заметный уголек под толстым слоем пепла. Я то и дело украдкой бросала взгляд на дорогу, тянущуюся вдаль, к самому горизонту. Сердце каждый раз замирало в груди, бешено колотясь при виде приближающегося всадника, готовое вырваться на свободу от радости… а потом болезненно сжималось, словно ледяной рукой, когда оказывалось, что это не Дамир.

– Он, наверное, не получил письмо, - прошептала Лия, почти беззвучно, вытирая со лба предательские капельки пота тыльной стороной ладони. В её голосе звучало такое отчаяние, такая безысходность, что у меня невольно сжалось сердце.

– Не говори так, Лия, - ответила я, стараясь придать своему голосу ту уверенность, которую сама отчаянно пыталась в себе найти. – Томас - надежный человек. Я видела, как он поклялся могилой своей матери, что доставит послание лично в руки Дамиру. Он наверняка уже передал письмо. Просто ему нужно время. Дорога неблизкая, и в этих краях всякое может случиться, ты же знаешь.

Но время, проклятое время, ползло, как раненая улитка. День медленно, мучительно, неумолимо клонился к закату, и длинные, зловещие тени крались по земле, словно предвестники надвигающейся беды. Страх, который мы так отчаянно пытались запереть в глубине души, начал расползаться, как ядовитый туман, отравляя все вокруг. С каждым часом приближалась ночь, а вместе с ней возвращалась опасность, неминуемая, беспощадная и неотвратимая.

– Надо снова забаррикадировать таверну, - сказала я, когда последний, веселый посетитель, с трудом удерживаясь на ногах, шатаясь, вывалился из дверей. В моем голосе, наверное, звучала обреченность, но я старалась не показывать этого. Нельзя было сломиться, нельзя было дать страху одержать верх.

– Может быть, они передумали? - робко спросила Лия, в ее голосе прозвучала слабая, отчаянная надежда. – Может, им надоело ждать, и они решили, что мы недостаточно важны, чтобы рисковать ради нас?

– Не думаю, Лия, - ответила я, качая головой. – Эти мерзавцы не из тех, кто отступают. Они, скорее всего, просто выжидают. Ждут, когда стемнеет, когда мы будем меньше всего этого ждать, когда потеряем бдительность.

И снова начался этот утомительный, выматывающий душу процесс. Двери и окна были наглухо заперты, а затем завалены тяжелыми столами и стульями, превращая таверну в подобие крепости, в жалкое подобие защиты от надвигающейся угрозы. На кухне, в огромном чугуне, кипела вода, бурля и клокоча, готовая обрушиться на головы незваных гостей, обжигая и калеча. В моих руках был старый, зазубренный топор, тяжелый и неуклюжий, но внушающий хоть какую-то надежду на то, что я смогу защитить Лию. В глазах Лии плескался страх, огромный, всепоглощающий, но рядом с ним, как крошечная искра, как едва заметный огонек, горела решимость. Агнес кружила под потолком, словно встревоженная птица, ее прозрачный силуэт то появлялся, то исчезал в сгущающемся полумраке. Она всматривалась в дорогу, вслушивалась в каждый шорох, в каждый скрип, готовая предупредить нас о приближающейся опасности.

Тишина сгущалась, становясь почти осязаемой, давящей, гнетущей. Казалось, сама тьма подкрадывается к таверне, обволакивая ее своими липкими, холодными объятиями, выжидая удобного момента для нападения. Сидя спиной к спине, так мы и задремали, измученные бессонной ночью, страхом и ожиданием. Нас разбудил громкий стук в дверь.

Резкий, оглушительный стук в дверь, как выстрел, разорвал липкую пелену полусна. Тело взметнулось, словно подброшенное пружиной, сердце болезненно подскочило к горлу, застряв там комком. Воздух выбило из легких, дыхание сперло. Инстинкт, древний и безошибочный, взревел во мне: опасность! Не раздумывая, на автомате, я схватила топор, лежавший рядом, на полу. Тяжелое, шершавое дерево рукояти приятно отозвалось в ладони, придавая какую-то дикую уверенность. Я прислушалась, напрягая слух до предела, словно зверь, чующий приближение хищника.

Лия, рядом со мной, вздрогнула, как испуганная птица, и резко выпрямилась. Во взгляде, еще затуманенном сном, мгновенно проявился все тот же животный, первобытный страх, который преследовал ее последние дни. Глаза расширились, потемнели, в них отражалась бездна ужаса, готовая поглотить ее целиком.

Стук повторился, на этот раз более настойчиво, громко, грубо. Каждый удар, казалось, обрушивался на мои собственные кости, отзываясь болезненным эхом во всем теле. Это была не просто просьба, это было требование, приказ.

– Кто там? – хрипло спросила я, с трудом разлепляя пересохшие губы. Голос дрожал, выдавая мой страх, но я старалась придать ему хоть немного уверенности, хоть намек на твердость.

– Это Бернард, староста, - раздался знакомый, голос за дверью. Фальшивый, лицемерный до тошноты. В каждом слове сочилась патока притворства, за которой скрывалась гниль и злоба. – Открывайте, Маргарет. Нужно поговорить.