Хозяйка проклятой деревни (СИ) - Игнис Данта

Ярость и боль боролись во мне, разрывая на части. Я должен был убить ее там, на поле. Оставить лежать рядом с драконами, как еще одну жертву этого проклятого дня. Это было бы правильно. Это было бы… легко. Но я не смог. Я отдал приказ запереть ее. Отложил решение. Почему? Сам себе я в этом не признавался, гнал эти мысли прочь, но ответ прост и отвратителен в своей слабости. Эта девчонка, эта предательница, эта заноза в заднице… она мне небезразлична. И эта мысль хуже любой раны, хуже любой поглощенной тьмы.

Ноги, словно повинуясь чужой воле, сами привели меня к таверне. К той самой двери, грубо сколоченной, с тяжелым железным засовом, за которой сейчас находилась она. Я остановился, чувствуя, как гулко бьется сердце – или это отголоски тьмы, что еще пульсировала во мне, отзывались на близость… чего? Ее страха? Моей собственной нерешительности?

Йорген давно ушел, отдав последние распоряжения по лагерю и раненым. Деревня погружалась в тревожный сон, нарушаемый лишь скрипом флюгера на крыше таверны да далеким воем какого-то зверя в лесу. Я был один.

Рука сама собой потянулась к засову, но замерла на полпути. Я прислонился лбом к безразличному, шершавому дереву. Оно пахло пылью, старым вином и чем-то еще – едва уловимым, тонким ароматом, который я уже начал ассоциировать с ней. Цветами, что ли? Глупость какая.

Что я здесь делаю? Зачем пришел? Чтобы вынести приговор? Чтобы выместить на ней всю свою ярость, всю боль от этого двойного предательства? Образы ее испуганного лица, ее глаз, в которых я видел то страх, то вызов, то эту странную, почти детскую ранимость, вспыхивали в памяти.

Я не понимал, что со мной происходит. Эти чувства… они мне незнакомы, чужды. В моей жизни не было места нежности, привязанности. Каждый человек, который волей судьбы подбирался ко мне поближе, норовил ударить побольнее. Любовь? Я даже слова этого толком не знал. Для меня оно пустой звук, сказка для глупцов, что-то, что случается с другими, но никогда – со мной. Мой мир состоял из приказов, битв, боли и редких, горьких мгновений триумфа, всегда оплаченных слишком дорогой ценой. И предательств, конечно. Предательства были неотъемлемой частью моей жизни, как воздух, которым я дышал.

Но это… это было иным. Эта боль от ее поступка острее, глубже, чем от подлости Дагера. Ее предательство ранило не только мою гордость или мои планы. Оно ранило что-то внутри, что-то, о существовании чего я и не подозревал.

Что с ней делать? Казнить? За измену это было бы справедливо. Любой из моих воинов понял бы такой приказ. Но мысль о том, чтобы отдать ее палачу, или, хуже того, самому поднять на нее руку вызывала во мне глухое, почти физическое отторжение. Почему? Эта слабость бесила. Я, поглотивший саму суть прорыва, ставший чем-то большим, чем просто человек, чем просто дракон, не мог справиться с какой-то девчонкой?

Я оттолкнулся от двери, провел рукой по волосам, спутавшимся от пота и крови. Голова гудела. Остатки темной силы ворочались внутри, требуя то ли покоя, то ли новой битвы.

Нет. Не сейчас. Я слишком устал. Слишком разбит.Решение подождет. Пусть сидит там. Пусть думает. И я подумаю.Потом. Когда я смогу снова ясно мыслить, когда ярость и эта непонятная мука улягутся. Потом я решу, что с ней делать.

Резко развернувшись, я зашагал прочь от этой запертой двери, за которой билось сердце моего самого горького предательства и самой непонятной слабости.

Я вышел во двор таверны, к грубо сколоченной бочке с водой, чтобы хоть немного смыть грязь и запекшуюся кровь – свою и чужую. Ночная прохлада немного остудила горящую кожу. Вода была холодной, но это даже к лучшему – помогало прочистить мысли, хоть и ненадолго. Я зачерпнул пригоршню, плеснул на лицо, потом еще и еще, растирая шею и руки. Темные пятна неохотно поддавались, словно въелись в саму кожу.

– Адмирал? – голос приторно-сладкий, как перезревший фрукт, раздался за спиной.

Я не обернулся. Знал, кто это. Мишери, хозяйка этой дыры.

Она подошла ближе, и я ощутил волну дешевых духов, перебивающих запах пыли и затхлости, присущий этому месту. Ее рука, теплая и настойчивая, легла на мою, ту, что я как раз опускал в бочку. Пальцы тонкие, с длинными, ухоженными ногтями – явно не знавшие тяжелой работы.

Я медленно повернул голову, посмотрел на ее руку, потом поднял взгляд на нее. Улыбка, которой Мишери меня одарила, была рассчитана на то, чтобы сбивать с ног. Меня она только раздражала. Я молча убрал ее руку со своей.

– Тяжелый день выдался, да, адмирал? – проворковала она, ничуть не смутившись. – Вы, должно быть, смертельно устали. И голодны. Я могу приготовить вам горячую ванну, у нас тут есть старая, но вполне приличная лохань. И ужин, конечно. Что-нибудь особенное, для героя.

Ванна. Горячая ванна звучала как нечто божественное после всего, что произошло. И еда тоже была бы не лишней.

– Ванна и ужин подойдут, – бросил я, снова поворачиваясь к бочке.

– Я так и знала, что смогу о вас позаботиться, – ее голос приблизился, она встала рядом, почти касаясь меня бедром. – Вы ведь спасли нас всех. Такая сила… такая мощь. Я всегда знала, что вы особенный, адмирал.

Я фыркнул, продолжая умываться. Ее заигрывания настолько очевидны, настолько неуклюжи, что вызывали лишь досаду. Эта женщина странная. И подозрительная. Что-то есть в ней неправильное, какая-то фальшь сквозит в каждом слове, в каждом движении. Вспомнились слова Этти. Она пыталась что-то сказать о Мишери, предупредить. Тогда я не придал этому значения, но сейчас…

К тому же, я уже знал от людей в деревне, что эта таверна, какой бы захудалой она ни была сейчас, еще недавно была в полном запустении. И именно Этти привела ее в порядок, отремонтировала, восстановила. А потом Мишери, эта ушлая бабенка, просто выгнала ее, забрав все готовое. Это знание отнюдь не прибавляло мне симпатий к ней.

Через какое-то время я проследовал за Мишери внутрь. Лохань с горячей водой уже ждала в небольшой каморке. Быстро ополоснувшись, я натянул свежую рубаху и прошел в общий зал, где на столе дымился ужин. Простой, но сытный.

Мишери хлопотала вокруг, подливала вина, пыталась завести разговор, невзначай касаясь моей руки, заглядывая в глаза. Я ел молча, игнорируя все ее попытки сблизиться. Мысли мои витали далеко – там, за запертой дверью чулана, и еще дальше, среди пепла и трупов недавней битвы.

Слащавые речи и масляные взгляды Мишери вызывали только глухое раздражение. Когда она слишком настойчиво придвинулась, якобы поправляя скатерть, я просто отодвинул свою тарелку и поднялся.

– Я устал. Иду спать.

Разочарование на ее лице выглядело почти комичным, но быстро сменилось очередной приторной улыбкой.

– Конечно, адмирал. Отдыхайте, вы заслужили.

Я не стал дожидаться, пока она увяжется за мной.  Поднялся в снятую ранее комнату, завалился на жесткую кровать и почти мгновенно провалился в тяжелый сон без сновидений. Пусть решения подождут до утра. Все решения.

Глава 28

Илидан

Резкий, настойчивый стук в дверь вырвал меня из тяжелого, липкого сна. Я рывком сел на кровати, рука сама собой потянулась к мечу, оставленному у изголовья. Несколько мгновений ушло на то, чтобы сообразить, где я и что происходит. Таверна. Адиль. Вчерашний кошмар.– Войдите, – голос мой был хриплым и недовольным.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась Мишери. В платье, которое, вероятно, считалось в этой дыре верхом элегантности – слишком яркое, слишком обтягивающее. Улыбка, застывшая на ее лице, была все той же, приторно-сладкой.

– Доброе утро, адмирал! – пропела она, входя в комнату без всякого стеснения. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Я принесла вам свежей воды для умывания. И завтрак почти готов.

Она поставила кувшин на шаткий столик и подошла непозволительно близко, ее духи снова ударили в нос.

– А еще, – Мишери понизила голос, словно сообщая великую тайну, и ее рука невзначай коснулась моего плеча, – скоро прибудет городовой из самого Онвадина.