Ашер 8 (СИ) - Шиленко Сергей

Волк недоверчиво посмотрел на него, потом на флягу.

«Мой двоюродный брат погиб в том рейде на перевале, — глухо, как из бочки, сказал Таллос, не отводя глаз. — Но сегодня на учениях ты прикрыл моего парня, когда на него лезли трое. Ты дерешься, как мужик. Пей».

Волк на мгновение замер. Потом медленно взял флягу, сделал большой глоток, закашлялся и с кряхтением вернул ее Таллосу. Он ничего не сказал. Просто кивнул. И в этом молчаливом жесте, в этом обмене глотком жгучей отравы было больше смысла и примирения, чем во всех наших речах. Я сидел у костра, смотрел на них и думал, что, может быть, у этого безумного сборища и правда есть будущее.

В ночь перед выступлением лагерь затих. Не было ни пьяных криков, ни бряцания оружия. В воздухе висело тяжелое, густое ожидание. Вся армия — десятки тысяч воинов — выстроилась на Поле Единства под холодным светом звезд. В центре был возведен помост, и на нем, в свете факелов, стояли те, кто был нашей верой и нашей магией.

Первой выступила Ада. Она и ее маги из клана Воронов подняли руки к небу. Их голоса слились в единый, монотонный речитатив, похожий на гул работающей машины. И в воздухе над армией начали проявляться руны. Огромные, светящиеся серебром символы защиты, стойкости и ярости. Они сплетались в гигантскую, мерцающую сеть, которая медленно опускалась на ряды воинов. Я почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а воздух стал плотнее, словно мы оказались под невидимым куполом. Это была магия порядка, выверенная и точная, как чертеж инженера. Щит, сотканный из знания.

Потом вперед вышла Иди. Она была босая, в простом белом платье, и казалась невероятно хрупкой посреди этого моря вооруженных мужчин. Она не произнесла ни слова. Она просто закрыла глаза и запела. Это была не песня. Это был голос самой земли. Без слов, без мелодии в привычном понимании. Низкий, вибрирующий звук, который шел, казалось, из-под ног, проникал в кости, заставляя сердце биться с ним в унисон. Воины На’би как один опустились на одно колено и ударили древками копий о землю, создавая гулкий, мощный ритм. Я видел, как даже суровые террианцы, не понимавшие этой дикой магии, замерли, их лица стали серьезными. Песня Иди говорила не с разумом. Она говорила с кровью, с первобытными инстинктами, с той частью души, что помнила, каково это — быть частью чего-то большего. Это был зов земли, призывающей своих детей на битву.

А когда песня стихла, оставив после себя звенящую тишину, наступил черед Шелли. Она стояла в центре помоста, спокойная и прекрасная. А потом мир взорвался огнем. Она вскинула руки, и ее тело окутало пламя. Оно не жгло, оно создавало. Через мгновение на помосте стоял уже не человек, а гигантская, огненная птица. Феникс. Армия ахнула. Единый, потрясенный вздох десятков тысяч людей. Шелли расправила свои пылающие крылья и с криком, похожим на звук триумфальной трубы, взмыла в ночное небо. Она сделала круг над застывшей в благоговении армией, и с ее крыльев посыпался дождь. Дождь из золотых искр. Они медленно падали на воинов, и там, где искра касалась плеча или шлема, она не обжигала, а вспыхивала и гасла, оставляя после себя волну тепла и уверенности. Я видел, как выпрямлялись плечи, как поднимались головы, как из глаз уходил страх, сменяясь холодной, яростной решимостью. Это была магия надежды. Чистая, ослепительная, иррациональная.

Я стоял рядом с Ритой, смотрел на это чудо и чувствовал, как комок в горле мешает дышать. Мои жены. Одна — щит из знаний. Вторая — голос земли. Третья — пламя надежды. И в этот момент я, прожженный циник и прагматик, поверил. Поверил, что мы можем победить.

С первыми, робкими лучами солнца, окрасившими восток в кроваво-серые тона, армия пришла в движение. Ночь магии и благословений закончилась, уступив место суровой прозе войны. Грохот тысяч ног, обутых в тяжелые ботинки и кожаные сапоги, слился в единый, монотонный гул, похожий на приближающееся землетрясение. К нему примешивался лязг оружия, скрип кожаных ремней и низкий, гортанный рокот боевых рогов террианцев.

Я сидел в седле рядом с Ритой, и перед нами до самого горизонта простиралось море голов, шлемов и копий. Впереди, в первых рядах, несли наше знамя. Знамя Рассвета. Наш уродливый, но упрямый корабль, выкованный из солнечного металла, гордо летел навстречу неизвестности под тремя звездами надежды. За знаменем шла тяжелая пехота Кларка, их ряды были ровными, как на параде. За ними — подвижные, текучие, как ртуть, отряды На’би с длинными луками за спиной. Фланги прикрывала разношерстная, но злобная конница Сета. А замыкали шествие мы — ядро Альянса, ветераны Зареченска и гвардейцы Байрона. Мы были тем цементом, что скреплял эту немыслимую конструкцию.

Это не был триумфальный марш победителей. Никто не пел песен и не кричал ура. Лица воинов были серьезны и сосредоточены. Каждый из них знал, что идет, возможно, в свой последний бой. Они шли не за славой и не за добычей. Они шли, чтобы отвоевать у Тьмы право на завтрашний день. Право на то, чтобы их дети могли увидеть солнце не через багровые трещины в небе.

Наш путь лежал на юг, к древней цитадели, которая веками считалась неодолимой — к крепости Горный Страж. Теперь в ее стенах засело зло, и она стала первым бастионом врага на нашем пути. Это должна была стать наша первая совместная битва. Первая настоящая проверка нашего союза, скрепленного не только клятвами, но и общей кровью у тренировочных столбов.

Я посмотрел на Риту. Она встретила мой взгляд, и в ее глазах я увидел то же, что чувствовал сам: холодную, как сталь, решимость. Она молча протянула руку и сжала мою. Ее ладонь была твердой и теплой. Островок реальности в этом надвигающемся безумии.

Я обернулся, глядя на бесконечную колонну, змеей уходящую за горизонт. Мы собрали армию призраков, изгоев и сломленных солдат, чтобы сразиться с концом света, — подумал я. — И самое страшное… кажется, впервые у нас действительно есть шанс. Война за Ашен вступала в свою решающую фазу. И мы шли ей навстречу.

Глава 18

Тишина. После грохота уходящей на войну армии, после прощальных криков, лязга стали и тяжелой поступи тысяч ног, тишина в Усадьбе Вороновых давила на уши. Она была густой, вязкой, полной невысказанных страхов и затаенного ожидания. Центром этой тишины, ее самым напряженным ядром, стала библиотека. Здесь не было солдат и оружия, но битва шла не менее ожесточенная. Битва против времени и невежества.

Сет метался по комнате, как тигр в клетке. Его обычно безупречный вид сменился безумием гения, загнанного в угол. Волосы растрепаны, на щеке — чернильное пятно, глаза лихорадочно блестят. Он то подскакивал к одному столу, заваленному хрупкими свитками, то бросался к другому, где были разложены геологические карты и схемы рудных жил, оставленные Бруно. Воздух был пропитан запахом древней пыли, кисловатым ароматом старого пергамента и едва уловимым, тревожным привкусом озона — побочным эффектом магии Иди.

«Этого не может быть! Просто не может быть!» — Сет с силой ударил ладонью по столу, заставив подпрыгнуть стопку книг. «У них была самая совершенная система защиты в истории мира! Они не могли не оставить инструкции! Руководство пользователя, черт бы их побрал! Как перезагрузить эту адскую машину⁈»

Напротив него, за центральным столом, сидел Бруно. Старый ученый, казалось, постарел на десять лет за последние трое суток. Его глаза покраснели от бессонницы, седая борода выглядела так, будто ее владелец продирался сквозь колючие кусты. Он методично, с упрямством черепахи, перебирал древние фолианты, сравнивая символы, бормоча себе под нос проклятия в адрес Создателей и их непомерной гордыни.

«Инструкции… — проворчал он, не поднимая головы. — Эти задаваки считали себя богами. А боги не пишут инструкций для муравьев. Они оставляют за собой заветы. Притчи. Головоломки, разгадать которые могут лишь те, кто мыслит, как они».

В самом дальнем и темном углу, скрестив ноги на полу, сидела Иди. Она была похожа на хрупкую фарфоровую куклу, из которой вынули всю жизнь. Бледная, с темными кругами под глазами, она держала руки над самым важным артефактом — цилиндрическим свитком, испещренным сияющими письменами. Она не читала их. Она слушала. Пыталась просочиться в их суть, впитать их смысл, но информация была слишком плотной, слишком чужеродной. Время от времени ее плечи вздрагивали, а по губе стекала тонкая струйка крови, которую она вытирала тыльной стороной ладони, даже не открывая глаз. Они были в осаде. Со всех сторон их окружали стены из непонятных символов, а за стенами Усадьбы их друзья и близкие маршировали навстречу врагу, которого можно было победить, только если трое в этой пыльной комнате совершат невозможное. И время уходило.