Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Не задумываясь, я шмыгнул в шкаф, протиснулся между завалами какого-то барахлишка, прикрыл дверцу и притворился ветошью. При этом очень надеялся, что туда никто не полезет, иначе что я здесь делаю и на каком основании здесь нахожусь, объяснить будет непросто.

И тут входная дверь наконец раскрылась.

Видимо, один из пришедших нашел свой ключ.

— Видишь, как оно в жизни бывает, Роман Александрович. Бумеранг от судьбы прилетел, и великая глыба Епиходов скоропостижно скончался, — язвительно проскрипел один из голосов, низкий и мужской.

Роман Александрович? Это же…

— Не вечный оказался Сергей Николаич-то, а? — весело воскликнул второй, слегка блеющий тенор, и вот в нем я с изумлением узнал своего приятеля, толстяка Михайленко. Это он, кстати, делал мне операцию. — И не помогли ему все эти зожи-хреножи и диеты, ха-ха-ха!

Да и первого я узнал, хотя общался с ним максимально на дистанции. Это был подлец Лысоткин! Казимир, мать его, Сигизмундович! Он давно положил глаз на мою научную тему, особенно когда нам такой вкусный грант дали. Еще как облизывался. Но был он так себе специалистом, от истинной фундаментальной науки далеким, обычным приспособленцем и туповатым лизоблюдом, а потому я его к своим проектам и на пушечный выстрел не подпускал.

Я прислушивался, но из-за того, что шкаф был забит барахлом, звук немножко искажался, не все удавалось разобрать. Хотел приоткрыть дверцу, но побоялся, что она скрипнет и меня обнаружат.

— А его наработки… — начал блеять Михайленко, но его перебил Лысоткин:

— Ведь замечательно же получилось! Старикан окочурился, и теперь никто никогда не докажет, кто именно автор этого открытия.

— И как же мы все это дальше провернем?

— Нормально провернем, опубликуем совместную статью в Scopus, лучше в Великобритании. Только выберем самый статусный журнал с первым квартилем. И уже завтра весь мир будет аплодировать нам стоя, — хохотнул второй голос.

Они довольно посмеялись, глухо щелкнул замок моего шкафа для документов. Послышалось шуршание бумаг, краткий возглас: «Вот оно!» — затем шум компьютера (у меня технику сто раз хотели сменить, но я привык и не давал), явно искали что-то.

Я сидел в шкафу и чувствовал, как от ярости и бессилия поднимается давление, стало так жарко, что вся одежда на спине мгновенно насквозь промокла. Меня аж трясло от злости и несправедливости, но сделать я ничего не мог.

Наконец они закончили и ушли.

Щелкнул замок, и я вывалился из шкафа, буквально задыхаясь, и от подскочившего давления, и от панической атаки.

Перед глазами выскочило уведомление Системы:

Внимание! Критическое состояние!

Зафиксирован острый стрессовый ответ.

Резкое повышение уровня кортизола и адреналина.

Признаки панической атаки: гипервентиляция, тахикардия, ощущение жара и озноба.

Повышенная нагрузка на сердечно-сосудистую систему.

Рекомендуется немедленное дыхательное замедление.

Физическая активность временно противопоказана.

Так, надо брать себя в руки.

Кстати, у меня здесь, в кабинете, была бутылочка очень дорогой настойки, которую мне подарили китайские коллеги. В обычной продаже достать такое нельзя.

Она прекрасно поднимала иммунитет, запускала все обменные процессы с пол-оборота. Поэтому я полез в бар и, конечно же, ее тоже не обнаружил. Кроме полупустой бутылки коньяка, там больше ничего не осталось.

При виде этой бутылки меня снова затрясло, и я торопливо захлопнул дверцу. Коньяк я держал, так как иногда к нам заезжали делегации из других стран или бизнес-партнеры и по двадцать капель к кофе вполне можно было добавить.

Вот гады! У моего трупа не успели еще до конца ноги остыть, а кабинет уже обнесли, наработки всей моей жизни присвоили конкуренты, даже бутылку настойки и то уперли, а супруга так вообще развлекалась на Мальдивах.

Кстати, я так и не понял, почему она внезапно вернулась.

Но выясню! Все выясню!

С этой решимостью, но все же очень расстроенный, я решил ехать домой. В место, которое и домом-то не могу назвать. В Казань.

Да, мне очень хотелось задержаться в Москве. А в идеале — остаться, потому что все равно меня никто из старых знакомых не узнает, а так будет шанс увидеть детей и, чем черт не шутит, найти работу, но… Нет, первая же проверка по федеральной базе — и туши свет. Я же «невыездной», и, если меня не обнаружат дома, могут подать в розыск. Чего бы очень не хотелось.

К тому же там у меня тоже ответственность появилась, нужно отмыть репутацию, раздать долги. Валера, опять же, которому еще хорошие руки предстоит найти.

Тихонечко я просочился обратно из больницы, использовав техническую лестницу.

Вышел на улицу и выдохнул. Ну вот что такое «не везет и как с этим бороться»?

Холодный ветер остудил мое разгоряченное лицо. Где-то вдали, за домами, слышался церковный перезвон — знакомый, родной, с Большой Бронной, от храма Рождества Богородицы.

На автомате считал шаги, дыша чуть иначе: четыре шага вдох, восемь шагов выдох. Именно на выдох парасимпатическая система активируется сильнее всего, замедляя пульс и снижая уровень кортизола…

Вскоре успокоился, но толку от этого спокойствия было немного. Потому что факты оставались фактами, как ни дыши, как ни медитируй. Флешка с данными — моя работа, труд всей жизни — теперь в руках Лысоткина. Этого подлеца, который только и ждал момента, чтобы присвоить чужое. И Михайленко с ним заодно. Человек, которого я считал хорошим товарищем и если не другом, то хотя бы порядочным человеком. А он, выходит, тот еще подлец оказался…. Так-так…

Я вдруг вспомнил, как однажды застал Михайленко у нас дома, распивающим чаи с Ириной. Он сказал, что дожидался именно меня, но ведь и Ирину я потом видел, как она шушукалась с ним у нас в клинике!

Ой-йо… А может, у меня просто паранойя?

Остановившись, я попытался уловить мысль.

Сзади на меня налетел какой-то спешащий парень, чертыхнулся и поскакал дальше, плечом толкнула полная тетка, возмущенно что-то буркнув.

Толпа неслась по своим делам, и внезапно остановившийся человек всем мешал.

Я торопливо сдвинулся в сторону, к лавочкам у стены, где стояли урны и сидели курильщики. Рот наполнился слюной, а от запаха дыма меня аж затрясло. Я еле подавил острое — не свое! — желание попросить у кого-то сигаретку. Да хоть вон у того узбека в кожаной куртке, или вон у того парня с бородой лесоруба и татуировками на шее.

Желание нарастало, а запах курева стал и вовсе невыносим, так что я уже еле сдерживался, чтобы не стрельнуть сигарету. Поэтому направился к светофору, чтобы перейти дорогу и идти куда глаза глядят, но на переходе вдруг вспомнил, что тут недалеко есть кофейня. Решил, что надо срочно выпить кофе, авось запах перебьет тягу к куреву, и пошел туда.

Машинально брел по 2-му Тверскому-Ямскому переулку, мимо знакомых домов. У той самой кофейни, откуда тянуло запахом корицы и свежей выпечки, желудок неприятно сжался, напоминая, что я с утра ничего не ел, если не считать чашки кофе у Ирины. Впрочем, аппетита не было. Только злость. И эта мерзкая тяжесть в груди, словно проглотил что-то несъедобное и теперь не мог ни выплюнуть, ни переварить.

Но организм требовал свое. Голова слегка кружилась — верный признак того, что уровень глюкозы упал. А в стрессе без нормального питания долго не протянешь. Тело и так на последнем издыхании, незачем добивать его еще и голодовкой.

И тут впереди показалась знакомая вывеска — «Хинкальная». Я невольно притормозил, разглядывая неброский фасад грузинского ресторана. Раньше частенько сюда забегал на обед с коллегами. Любил их лобио, хинкали с телятиной, шашлыки и хачапури… От воспоминаний рот заполнился слюной. Жаль, что сейчас из всего меню мне годится не все, разве что овощи да мясо, но хоть что-то.

Так что решение отказаться от кофе и зайти пообедать туда далось легко. Наверное, и ностальгия сыграла роль.