Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Толкнув дверь, я вошел внутрь.

Знакомый интерьер встретил меня теплыми оттенками желтого и бордового на стенах, белыми скатертями, полотнами в стиле Пиросмани — пастушки на фоне гор, застолья, виноградные лозы. Обычно эта атмосфера меня успокаивала, но сейчас я чувствовал себя чужим. Словно зашел не в свое место. Что, в общем-то, было правдой, потому что я больше не тот человек, который здесь бывал.

Официантка Тамара, миловидная девушка с заплетенными в косу темными волосами, улыбнулась приветливо:

— Столик на одного?

— Да, пожалуйста.

Я ей приветливо улыбнулся, потому что хорошо знал Томочку, и она ответила на улыбку, но как-то неискренне. Я вспомнил, в каком теперь теле и как одет, и моя улыбка погасла.

Тамара провела меня в дальний угол, к маленькому столику у окна. Видимо, чтобы не спугнул постоянных клиентов-москвичей.

Я сел, машинально принял меню, хотя уже знал, что буду заказывать. Диета при ожирении и атеросклерозе — штука несложная, если понимаешь принципы.

— Лобио, пожалуйста. Салат по-тифлисски. Чихиртму. Хинкали с телятиной — три штуки. Овощи запеченные. Телятину на мангале, граммов сто пятьдесят, без маринада, без корочки. И «Боржоми».

Девушка записала, слегка удивленно глянув на меня — видимо, не думала, что я так хорошо знаю их меню.

— Все будет готово минут через двадцать, — сказала она и удалилась.

Я откинулся на спинку стула, глядя в окно. Люди шли мимо, спешили по своим делам, кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону, погруженный в свой маленький мир. Жизнь текла своим чередом, как вчера и позавчера. А у меня за последние три часа все перевернулось. Опять.

Сколько раз уже за эти дни? Проснулся в чужом теле — раз. Узнал о скорой смерти — два. Выяснил про проблемы Сереги — три. Сделал операцию Лейле — четыре. Был уволен — пять. А теперь вот встретился с Ириной и потерял научное наследие — шесть и семь. При этом ровно неделя прошла с перерождения.

Да уж…

Жизнь превратилась в какую-то бесконечную полосу препятствий, где не успеваешь отдышаться после одного удара, как прилетает следующий. Я как тот чеховский герой-конторщик из «Вишневого сада», с которым мы по иронии судьбы однофамильцы. Прозвище его было Двадцать два несчастья, а у меня их уже сколько накопилось?

Ирина… Господи, как же больно было смотреть на нее. Не потому, что она меня не узнала — этого я и не ожидал. А потому, что я вдруг увидел ее совсем с другой стороны, глазами постороннего человека, и понял, насколько слеп был раньше.

Она даже не пыталась изобразить горе. Шелковый халатик, надетый на голое тело при совсем чужом человеке. Взгляд, загоревшийся алчным блеском, когда речь зашла о деньгах. Готовность пойти на свидание с незнакомым жирным аспирантом, лишь бы он эти деньги пообещал.

А ведь муж умер всего неделю назад.

Интересно, она вообще по мне горевала? Хоть каплю? Или сразу помчалась на Мальдивы отдыхать? И одна ли?

Я потер переносицу, пытаясь отогнать наползающую головную боль. Ладно, неважно. Ирина теперь — чужой человек. Моя прошлая жизнь. То, что больше не имеет значения.

Но тогда что имеет?

Официантка принесла воду. Я выпил большими глотками, ощущая, как организм благодарно принимает жидкость. Обезвоживание — штука коварная, усиливает стресс, мешает думать ясно. А мне сейчас очень нужна была ясность.

Итак, флешка. Лысоткин с Михайленко присвоят мою работу. Все плюшки и награды, которые могли бы стать моими, уплывают в чужие руки. Годы исследований, тысячи часов анализа данных, бессонные ночи — все Валере под хвост.

Что делать? Жаловаться? Кому? У меня нет никаких доказательств. Я сейчас — никто. Безработный неудачник, алкоголик с горой долгов и испорченной репутацией. Кто меня послушает? Кто поверит, что эта работа принадлежала Епиходову, которого больше нет на свете?

Конечно, можно попытаться восстановить все заново. Собрать данные, провести анализ, написать статью. Но на это уйдут годы. Минимум три-четыре, если работать не покладая рук. А у меня времени — меньше месяца по прогнозу Системы. И это в лучшем случае.

Тем временем Тамара принесла лобио — ароматное, с кинзой и кисловато-бордовыми зернышками граната, рассыпанными по поверхности. Я машинально взял ложку и зачерпнул фасоль. Вкус оказался именно таким, как помнил — острым, насыщенным, с легкой кислинкой. Но никакой радости не принес, я словно жевал резину, и не потому, что блюдо плохо приготовили, а потому, что мысли крутились по кругу, не давая сосредоточиться на чем-то еще, кроме потерь.

Квартира и все мои накопления теперь у Ирины. Научное наследие присвоено подлецами. Последние иллюзии насчет жены, что она как-то поможет моим детям, развеяны за пять минут разговора. За несколько часов я потерял практически все, что связывало меня с прошлой жизнью. Даже фотографии остались там.

Хотя… стоп. Не совсем все. Данные ведь я скачал. С домашнего компьютера. Там была часть работы — не вся, конечно, но приличный кусок. Сырые данные, предварительные расчеты, черновики статей.

Достаточно ли этого, чтобы… что? Опередить Лысоткина? Опубликовать что-то раньше него?

Я отложил ложку, понимая абсурдность этой мысли. У Лысоткина — финальные расчеты, статус, связи в научном мире. Да и в хороший журнал с высоким импакт-фактором статью без очереди от какого-то ноунейма не примут. У меня — жесткий диск с набросками и репутация пьяницы, угробившего кучу пациентов.

Даже если я напишу статью, кто ее опубликует? Кто поверит казанскому Епиходову, что он вдруг совершил прорыв в нейрохирургии?

Принесли чихиртму — густой куриный бульон с яйцом и специями, от которого поднимался легкий пар. Я вдохнул аромат, почувствовал, как тепло разливается в груди, согревая изнутри. Хоть что-то приятное в этом дне.

Суп я ел медленно, будто пробуя заново забытое удовольствие. Он был горячий, густой, ароматный, и каждая ложка ложилась внутрь спокойным, плотным теплом. Потом принесли хинкали — три упругих, тяжеловатых мешочка, от которых шел тонкий аромат. Я аккуратно надкусил первый, придерживая за хвостик, и горячий мясной бульон мягко разлился по языку. Тесто, начинка… да все было настолько вкусным и гармоничным, что я без суеты доел второй и третий, не торопясь и не оправдываясь перед самим собой.

А ведь совсем недавно с диагнозом этого тела я бы даже не посмотрел в сторону подобной еды. Тогда все вокруг уверяли, что животный жир — прямая дорога к повышенному холестерину, а дальше к проблемам с сердцем. Но современные исследования реабилитировали и красное мясо, и сало! Оказалось, что холестерин из еды почти не влияет на его уровень в крови — организм регулирует его сам. Животные жиры действительно могут слегка повышать показатели, но далеко не так драматично, как считалось раньше.

Гораздо опаснее бесконтрольное переедание, отсутствие клетчатки, сладкое и лишние калории день за днем. И вообще, дело не в жирном бульоне и не в хинкали. Дело в мере. Когда питание сбалансировано, когда человек не живет на булках и жареном, тарелка хорошего бульона и три хинкали — это просто еда. Нормальная, вкусная, человеческая. И, как сказал бы я своим пациентам в прошлой жизни, никакого преступления против сосудов.

Насытился я быстро, и запеченные овощи доел уже через силу. Телятину оставил наполовину, поняв, что больше не влезет, а переедать смысла нет. Какой смысл тогда потеть на пробежках?

Посидел еще минут пять, глядя в окно. Нужно было переварить не только еду, но и все произошедшее. Разложить по полочкам, найти хоть какой-то план действий.

Но полочки в голове оставались пустыми. Был только туман, усталость и ощущение тупика.

Промелькнули мысли о том, что и уехал я некрасиво. Родителям Сереги не позвонил, не предупредил, что уезжаю, Танюхе ничего не сказал, и… И тут меня жахнуло — я же совсем забыл про приглашение Дианы! Черт-черт-черт! Я обещал ей сходить в галерею на выставку!

Взяв телефон в руки, я увидел от нее несколько пропущенных вчера вызовов, но перезвонить не успел, потому что в «телеге» тренькнуло сообщение: