Системный Кузнец IV (СИ) - Мечников Ярослав

Барон не выходил из покоев уже трое суток, утопая в пряном мареве похоти, алкоголя и забвения. Кларисса — кажется, так девушка назвала себя, когда её привезли. Хотя, духи только и знают, настоящее это имя или кличка для господ — впрочем, какая разница? В последние дни только в молчаливой покорности рабыни и жарких объятиях мужчина находил хоть какое-то утешение от головной боли, называемой властью.

Она — хрупкая и изящная, ниже Ульриха почти вдвое, словно статуэтка из чёрного дерева. И он — огромный, покрытый шрамами и седой шерстью. В прошлом — грозный воин и практик, чьё имя заставляло дрожать врагов, теперь же — стареющий лев, предпочитающий тень и мягкие подушки бесконечной войне. Барон наслаждался величием и теми днями, что остались, сжигая их в пламени выпивки и плотских утех.

Ну и что в этом, собственно, такого?

Всю жизнь фон Штейн бежал за новыми ступенями Закалки, рвал жилы ради прорывов на новые стадии, медитировал на ледяном ветру, пил горькие эликсиры… И ради чего? Эта бесконечная гонка утомляла до тошноты — в какой-то момент просто остановился, сказал себе: «Хватит». Силы, которые накопил, было достаточно, чтобы проломить череп любому заносчивому юнцу или перекусить хребет медведю, а большего было и не нужно.

Пусть фанатики шепчутся, что при прорыве на стадию Перерождения практик может обрести истинное бессмертие, вознестись в дивные миры… Чушь собачья. Барон за долгую жизнь не встречал ни одного вознёсшегося, зато видел сотни практиков, отличавшихся дурным нравом, паранойей и чокнутых на всю голову бесконечной беготней за призрачной силой. Ищущие силы умирали так же, как и все — в крови и дерьме, только с гримасой величия на лице.

Ну уж нет — этот путь не для него. Сколько ему осталось? Десять лет? Может, двадцать, если печень выдержит? Всё-таки барон уже не крепкий молот, а наковальня, принимающая удары…

Мужчина провёл рукой по седой бороде, спускающейся на грудь, как усталый водопад. Мысли не давали покоя и зудели, как старые раны на погоду. Барон закряхтел, поднимаясь и садясь на краю кровати — взгляд снова прикипел к спящей женщине. Ясно и понятно, это всего лишь тело — мясо и кости, но, духи разбери, насколько же это всё-таки красиво… Совершенство формы, созданное для удовольствия.

Вдруг в массивную дверь постучали тихо, но настойчиво.

— Вот же демоны… — прорычал барон.

Ведь просил же! Приказал: не беспокоить, только в случае крайней нужды! Если небо упадёт на землю или замок начнёт рушиться! Этой чёрной сволоты — тварей из глубин — пока ещё нет под стенами, а очередная падшая деревня или затопленная шахта — уже не новость, а рутина. Провинция тлела, как подожжённый с четырёх углов пергамент, и один лишний час ничего бы не изменил.

Фон Штейн тяжело вздохнул.

Кларисса зашевелилась сильнее, потянулась, как кошка, а затем развернулась к нему. Глаза девушки открылись — чёрные и бездонные омуты. В них нет страха, только животное понимание, чутьё — дикарка. Есть в этом что-то первобытное и прекрасное… Рабыня улыбнулась загадочной, едва заметной улыбкой — барону казалось, что только Кларисса в этом замке понимает его бремя. Девушка — единственная, кто не требует решений, а принимает таким, какой он есть.

— Какого лешего надо⁈ — рявкнул фон Штейн в сторону двери, не отрывая взгляда от женщины.

Человек за массивной створкой деликатно, но громко откашлялся. Затем тяжёлая дверь бесшумно отворилась, и в спальню скользнул Салим.

В неизменном сером балахоне, подпоясанном верёвкой — руки привычно заведены за спину, голова лысая и блестящая, как яйцо. Глаза — узкие как щели бойниц, в которых невозможно прочесть ни одной эмоции.

Впрочем, без него барону было бы совсем туго. Салим был бывшим рабом, выкупленным Ульрихом много лет назад на восточном базаре за смешные деньги. Теперь этот раб имел всё, о чём мог мечтать: власть, богатство и влияние, и Салим был фанатично предан — это важнее всего для фон Штейна.

«Иногда самые надёжные люди приходят оттуда, откуда не ждёшь», — пронеслась едкая мысль в голове барона. — «Я окружил себя рабами: в постели — рабыня, у трона — раб. Может, потому что только рабы умеют быть верными?»

— Барон… Прошу меня простить, Великий.

Салим поклонился — низко и почтительно, но с тем особым достоинством, которое может позволить себе лишь раб, ставший тенью владыки — спина была прямой, а голос — тихим, но твёрдым.

— Ну, давай уже, Салим! — простонал фон Штейн, потирая виски. — Отбрось свои восточные танцы. Толкуй или проваливай.

Советник ещё раз поклонился, на мгновение скользнув неодобрительным взглядом по Клариссе. Женщина, накинув простынь, села рядом с бароном, положив руку мужчине на плечо. Взгляд, полный обожания и животной покорности, интимная близость с Властелином не нравились Салиму — советник чуял опасность. Но евнух привык доверять выбору господина даже в постели — только безоговорочное доверие, фанатичная преданность и бесконечное терпение позволило евнуху-чужеземцу забраться так высоко в суровом северном краю.

— Мастер Брандт просит аудиенции, — произнёс Салим бесстрастно. — Он утверждает, что дело не терпит отлагательств, мой господин.

Барон презрительно фыркнул, едва услышав это имя.

В последнее время никчёмный кузнечишка, раздувшийся от гордыни, перестал оправдывать надежды. Ульрих дал всё, о чём тот просил, и даже больше! Бездонные запасы угля, доступ к сокровищнице с редкими материалами… Согнал кузнецов со всей провинции, засунул в этот каменный котёл под горой, где мастера варятся заживо, как раки, куя оружие днём и ночью.

И что⁈

Ничего. Пшик. Последний драгоценный металл переводится на идиотские эксперименты, достойные подмастерья-недоучки. А сам Брандт, духи его побери, не может выполнить самое главное поручение, от которого зависит судьба этих земель — создать оружие из Звёздной Крови.

У него не хватает ни мозгов, чтобы понять суть металла, ни таланта, чтобы почувствовать его душу, ни прямых рук, чтобы соединить несоединимое. И это — его лучший кузнец⁈ Куда катится мир? Где такие великие Мастера, как Торвальд Железная Рука или Готфрид Златоуст, что служили в арсенале отца и деда? Перевелись, вымерли или сбежали в столичные Зелёные Земли, к изнеженным вельможам.

Никому нет дела до памяти предков! Никчёмные существа! Перебежчики! Крысы!

Ярость заклокотала в груди барона. Тысячи горьких мыслей за мгновение пронеслись в голове, заставляя кровь стучать в висках.

— Ну, чего ему надо⁈ — рявкнул барон, нисколько не стесняясь наготы и ярости. — Очередная порция оправданий? Или снова спалил партию руды⁈

— Нет, мой господин, — Салим не дрогнул и поклонился ещё ниже, закрыв глаза. — Речь идёт о… молодом кузнеце — новичке, прибывшем из разорённого Оплота. Больше не смею знать — Брандт настаивает на личной беседе.

Эти загадки и вечный туман недомолвок рвали барона на части. Вставать, одеваться и тащиться куда-то в холодные залы? Ради чего⁈ Очередного нытья бездарного оружейника?

На самом деле, где-то в запретной глубине души, Ульрих фон Штейн уже начал смиряться с участью. Конечно, гнал пораженческие мысли прочь, хлестал плетьми, как нерадивых рабов, но чем яростнее гнал, тем злее и настойчивее те возвращались, шепча о неизбежном конце.

Деревня за деревней… Шахта за шахтой… гаснут, как свечи на ветру. Напасти нет конца. А это Существо… Древняя Тварь, что просыпается в недрах Драконьих Гор, в утробе мира… Её не уничтожить никак! Ни мечом, ни магией, ни огнём! Никак! Только Звёздная Кровь, только старые летописи из родовой библиотеки дали призрачную подсказку, но никто не может создать этот сплав!

Барон утробно рыкнул. Резко скинул шёлковую простыню и грузно поднялся. Босые ноги утонули в ворсе ковра — роскошной шкуры пещерного медведя, убитого мужчиной лично в дни бурной молодости. Мех был густым, тёплым и пахнущим старой славой — теперь казался пыльным половиком под ногами старика.

Ульрих подошёл к массивному окну, что было забрано витражом из разноцветных стёкол — ещё одна дорогая заморская диковинка, которой когда-то так гордился. Красные, синие, зелёные лучи преломляли свет, превращая мир снаружи в мозаику, но одно стекло — центральное, было прозрачным как слеза, и сквозь него открывалась правда.