Хозяйка старой пасеки 2 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Весь путь до имения Белозеровой — как я помнила из разосланных писем, Софья Александровна жила отдельно от мужа — мы проделали в полном молчании.

— Барыни нет дома, — заявил мне слуга у входа.

— Нет дома или не принимает? — поинтересовался Стрельцов.

Привратник поклонился.

— Ваше высокоблагородие, я бы не посмел при властях обманывать. Изволили они к братцу уехать.

Стрельцов бросил ему монетку, повернулся ко мне.

— Я бы посоветовал вам тоже поехать к Северским. Немедленно.

Я кивнула.

— Спасибо, я последую вашему совету.

Стоит ли упоминать, что я сама собиралась к ним сегодня? Заговаривать после его гробового молчания всю дорогу не хотелось. Но придется. Нужно спросить кое о чем.

— Кирилл Аркадьевич, вы подарили мне когти… — начала я.

Стрельцов вздрогнул, нервно поправил манжет перчатки. Так не хочет со мной общаться?

— Глафира Андреевна, позвольте уточнить. Я передал вам трофеи, добытые на вашей земле, чтобы вы могли распоряжаться ими по своему усмотрению.

Нет, похоже, дело не в этом.

— Хорошо, пусть так, — кивнула я, так и не понимая, чего он вдруг разнервничался. — Вы сказали, будто в Скалистом краю считают, что, если зашить медвежий коготь в игрушку ребенка, он будет расти здоровым и крепким.

— Там действительно в это верят.

— У Анастасии Павловны чудесная дочка. Вы не возражаете, если я передам один из когтей для нее? Северские были добры ко мне, а я пока не могу отблагодарить ответной услугой.

Его лицо просветлело.

— Аленка очень мила, а ее мать — весьма неординарная дама.

Я уставилась на свои колени, старательно разглаживая складки юбки. Пальцы задрожали.

— Я буду рад, если мой… — он помедлил, — трофей послужит доброму делу и принесет Анастасии Павловне немного спокойствия за будущее ее малышки.

— Значит, так тому и быть, — сказала я, в глубине души почему-то вовсе не радуясь его согласию.

Да что за ерунда, я так и буду ревновать человека, который только что заявил, что между нами исключительно деловые отношения, к любой особе женского пола? Можно и к Аленке приревновать, улыбка у нее всесокрушающая, как у любого младенца!

— С вашей стороны искать расположения княгини — очень мудрый ход, — продолжал Стрельцов. — Виктор Александрович прислушивается к ее мнению, хотя, конечно, имеет и свой собственный взгляд на многие вопросы.

Восхищение в его голосе отозвалось глухой болью в груди. Очень хотелось закричать «да хватит уже о ней!» — но какое-то болезненное любопытство заставило молчать и слушать.

— Удивительно, но свет сперва счел Анастасию Павловну себялюбивой кокеткой. Но то ли все мы, включая ее мужа, поначалу были слепы, то ли тяжелая болезнь действительно что-то изменила в ней. В ее любви к мужу столько самоотверженности, и он платит ей таким же глубоким чувством.

Он помолчал, словно размышляя о чем-то. Я тоже молчала: настроение испортилось совершенно.

— Помните, мы говорили об испытаниях, посылаемых нам Господом? — вдруг негромко спросил Стрельцов. — Может быть, он делает это для того, чтобы укрепить нас? Как под молотом кузнеца из куска железа рождается прекрасный клинок… Вы ведь тоже изменились после пережитых испытаний.

Я вздохнула, не зная, смеяться мне или плакать. С одной стороны, то, что он сейчас говорил, было… слишком уж личным. Как когда он признался, что в какой-то момент устал цепляться за жизнь, или как когда вспоминал слова матери о «пушечном мясе». С другой…

— Пока я чувствую себя отбивной, а не заготовкой для прекрасного клинка, — попыталась отшутиться я, но все же не выдержала и добавила куда тише: — А вам было бы приятно, если бы вас сравнили с князем Северским?

— Я искренне считаю князя и княгиню самыми выдающимися людьми нашего уезда. Возможно, и всей Рутении. — Он улыбнулся краем рта. — Однако должен признать, что далеко не всякое сравнение с Виктором Александровичем порадовало бы меня. Все мы небезупречны, и князь тоже.

Стрельцов развернулся ко мне всем телом, поймал мой взгляд.

— Глафира Андреевна, простите мою оплошность. Будь я дамским угодником, сразу сообразил бы, что дамы не любят, когда их сравнивают с другими дамами. — Он вздохнул, и я не выдержала — улыбнулась, таким смущенным он выглядел.

— Позвольте мне быть откровенным. Вы — не заготовка для клинка. Вы уже — прекрасный клинок. Мы знакомы совсем недавно, и все же я успел увидеть вас растерянной, напуганной, разгневанной — но ни разу не видел сломленной.

Кажется, мои горящие щеки сейчас подожгут повозку.

— Потрясение, которое раздавило бы кого угодно — юной барышне остаться без опекунши, одной против целого мира, — заставило вас проявить силу духа, которой может похвастаться не каждый мужчина.

— Вы… преувеличиваете, — выдавила я.

— Нисколько. Если Варенька переймет от вас хоть малую толику вашей стойкости, я буду спокоен за ее будущее.

— А как же моя привычка развращать юных барышень? — не удержалась я.

Он дернул щекой.

— Сколько еще вы будете припоминать мне ту ошибку?

— До тех пор, пока мне не станет совершенно все равно, что вы думаете обо мне, — призналась я, сама не понимая зачем.

Он рассмеялся.

— Тогда надеюсь, что всю оставшуюся жизнь.

Я не удержалась от ответной улыбки. Воображение тут же нарисовало, как я потрясаю клюкой перед лицом совершенно седого — но все такого же прямого и стройного — графа с воплем «Опять ты про разврат!».

Коляска резко накренилась — колесо попало в яму. Я взвизгнула, мигом забыв все дурацкие фантазии. Стрельцов, свесившись с лошади, подхватил меня за локоть, помогая удержаться на сиденье.

— Прощенья просим, барышня, — сказал Гришин. — Как развезло дорогу, так она и засохла.

— Ничего, — вздохнула я, возвращаясь в реальность. — Спасибо, Кирилл Аркадьевич.

Еще бы об общих внуках замечталась!

— Я начинаю думать, что князь не так уж не прав, когда говорит о шоссе на манер данелагских, — заметил Стрельцов небрежным тоном.

— Кажется, я буду голосовать за, несмотря на расходы, — поддакнула я, мысленно благодаря его и дорожные колдобины за возможность сменить тему.

19

Князь сам вышел нам навстречу. Стрельцов поклонился.

— Как официально, Кирилл Аркадьевич, — улыбнулся ему Северский.

— К сожалению, сейчас я к вам в роли официального лица.

— И догадываюсь почему. Рад вас видеть, Глафира Андреевна, и еще сильнее рад тому, что ваше здоровье явно пошло на поправку.

Я присела в реверансе.

— Благодарю вас, ваше сиятельство.

— Пойдемте. Мы с сестрой как раз вас вспоминали.

Незлым тихим словом, судя по всему.

— Даже не знаю, что вам на это сказать, ваше сиятельство.

Князь улыбнулся, будто предвкушая нечто интересное.

— Софья говорит, что в последний раз видела вас совсем ребенком. Так что, похоже, вам придется знакомиться снова.

Я последовала за ним, в душе надеясь, что князь не поклонник дамских боев в грязи. Не походил он на такого, но я слишком мало его знала.

Княгиня улыбнулась мне. Вторая дама, сидевшая в гостиной Северского, выглядела его матерью, а не старшей сестрой. Высокая, сухощавая, она не казалась красивой — жесткие, острые черты, так хорошо подходившие ее брату, для женщины были слишком резкими. Но все же было нечто притягательное и в этом чересчур резком для женщины лице, во внимательном умном взгляде.

— Софья, познакомься с нашей соседкой, Глафирой Андреевной Верховской.

Еще один реверанс.

— Да, пожалуй, действительно нужно знакомиться заново, — сказала Софья, и под ее внимательным взглядом я почувствовала себя первоклашкой.

— Глафира Андреевна, Софья Александровна Белозерская, моя сестра.

Титула у нее, значит, нет. Впрочем, мы же не в столице, вряд ли в небольшом уезде на каждом шагу можно встретить графов да князей. Выходит, я прямо-таки в высшем обществе вращаюсь. Удивительно, что все эти титулованные особы снизошли до девицы с напрочь загубленной репутацией.