Вдова на выданье (СИ) - Брэйн Даниэль

Моей душеньке было угодно продемонстрировать первым клиентам детское меню. Поначалу мне не казалось это хорошей идеей, потому что мои малыши могли запросто отказаться есть, но сейчас, когда они внимательно рассматривали тарелки друг друга и опустевшую ту, которую Мирон держал в руке, я решила рискнуть.

Женя первый сообразил, что рыба кончилась, и обиженно заревел. Наташа, которая сперва восприняла это стоически, тут же повторила за братом, и растерянный Мирон убрался восвояси. Наверное, мне от него втихую досталось за неумеренность при дегустации.

— Разбаловала, матушка, барчат, — фыркала Парашка, прибирая со стола, пока я утешала детей и обещала им замечательный вечер, а заодно уговаривала слопать и кашу. — Вот в былое время я слегонца как…

— Поговори у меня, — сквозь зубы процедила я. — Я предупреждала, увижу — белый свет проклянешь.

— Да я что, матушка, как будто не была битой! — всплеснула руками Парашка и тут же вытерла их о фартук — специально, знала, как меня бесит неряшливость. — Как барин порол, ох, как барин порол, так тебе ввек не суметь, хоть стараться будешь! Вот, помнится, я девкой несмышленой гусят пасла…

Я уже была посвящена в эту человеколюбивую историю, поэтому, содрогаясь, выставила Парашку вон, пока и дети не прослушали дивную сказочку. По интонации Парашки они и не поняли бы, что это не поучительная байка, а самая что ни на есть реальность, и лишь по счастливому стечению обстоятельств им никогда не оказаться на месте крестьянской девочки, едва не запоротой насмерть за пяток пропавших гусят.

Наконец я собрала детей, вручила их восторженной Фенечке вместе с целковым, наказав сласти не покупать, а только яблоки; наскоро собралась сама и, буквально вытащив упирающуюся Парашку, вышла на улицу.

Насколько легче была бы задача, будь Парашка грамотной.

— Скажи еще раз, Прасковья. Клавдия Леониду не любила, так? Так, — спросила и сама себе ответила я, когда мы уселись в ванькину коляску, и над нами заботливо подняли капюшон. — А Лариса? Нет, я знаю, что я знаю, ты мне скажи. Я не в себе была сколько времени, сама видела.

Парашка закрутила головой. Она принарядилась, как могла, надеясь попасть на открытие ресторана, и жесткий воротничок драл ей шею.

— Поможешь, возьму тебя в ресторан.

Куда я денусь, за детьми надо присматривать.

— Да как тебе, милая, не помочь, сиротинушка, всеми покинутая! — внезапно затянула Парашка, но осеклась, увидев мое изумленное лицо. Я полагала, что больше этой песни от нее не услышу. — Я тебе, матушка, так скажу. Вот все дело, оно как было?

Она замолчала, а я сделала глубокий вдох и ждала, что дальше. То, о чем мельком подумала я, могло оказаться как правдой, так и ложным следом. Выяснить я это могла одним-единственным способом.

Не то чтобы это сразу вносило ясность, кто убийца и почему.

— Благодетельница, покамест купчина не помер, душенька была. Твои слова, матушка, али забыла? Ты ее душенькой кликала. Душенька, вот так.

Я кивнула. Может быть, все может быть.

— А как помер купчина, ее как подменили. Вот Зинаида покойная: то благодетельница привечала ее, а опосля хоть одно слово ты к ней доброе слышала? А Леонидка, да, Леонидка: выгнала ее благодетельница, это так. Ну, порченая-то девка, матушка, сама знаешь, какой на роду позор. К тому же пузатая.

Дать бы тебе сейчас по шее, дура старая, но по справедливости по шее надо давать всем, начиная с государя-императора, да не вздернут меня на рее за крамольные мысли в адрес помазанника.

Если Лариса хотела стать кем-то вроде монахини, неудивительно, что она поступила так, как ей внушили, что правильно. По тому, что я успела узнать, приория все же не приют Магдалины. Мой просвещенный мир был все так же грешен спустя сотню лет после того благословенного времени, в котором мне теперь довелось жить, и лишь лет за двадцать до моей безвременной кончины на мать-одиночку прекратили брезгливо показывать пальцем, слово «разведенная» перестало было наконец-то клеймом, а об изнасиловании стали заявлять, не боясь осуждения.

— С порченой под одной крышей жить — самим замазаться. Клавдия покойная благодетельнице так и сказала, мол, девицам какой стыд да срам, а благодетельница ей супротив не возразила. Слезами изошла, а на дверь Леонидке указала. Ты, матушка, барышня! — с сожалением высказалась она, и пока я глазами хлопала, пытаясь догадаться, какую Америку она мне этим открыла, Парашка прояснила: — Дура дурой! Чуть что, ты в слезы. Барчат в охапку и рыдать. Как наперво благодетельница золото твое увидала, так все тоже ревела ревмя: жена безмужняя, да дети сироты. Но золото-то взяла! А опосля я в щелочку зырк — она огузком кверху под кроватью что прячет. Ну, а дальше что было, ты знаешь.

— Ключ от сундука она носила, — задумчиво покивала я. — Лариса. На шее. Да?

— А-а! — обрадованно вскинулась Парашка так, что даже ванька на нас обернулся. Я цыкнула на нее — тише. — А говоришь, не в себе была. Носила. Так и носит же благодетельница свой ключик. Чего уж прячет, Всемогущей ведомо. Клавдия-то потонула, а от доброго вора и нет запора, хи-хи-хи…

Кто же из вас двоих вскрыл сундук?

— Прасковья, бюро в комнате Ларисы знаешь?..

Я не помнила, есть ли там замочки или нет, но сколько успела перевидать похожей мебели — они были. Бесполезные, дернуть труда не составит даже слабосильной мне, запоры не то что от честных людей, от людей не любопытных.

Мы вклинились в череду купеческих подвод. Парашка щурилась, то и дело потирая морщинистые руки, и на лбу ее неоном светилось, что она получила добро на пакость. Я, искоса глядя на нее, предвкушающую разбой, не могла выкинуть из головы «Марио Бриндизи собирается ограбить банк!». Но ни одна живая душа здесь этот мультик не видела, а довольная старая служанка мало кого могла удивить. Что ей, старухе — для счастья много не надо.

Ванька остановился возле нашего дома, ему велено было ждать. За эти месяцы дом обветшал, оскудел, казался вовсе нежилым, и на крыльцо будто пару лет не ступал человек, хотя я знала, что не далее как вчера тут топтался городовой, а может, и несколько. Я открыла дверь, на меня пахнуло сыростью, стылостью, несмотря на жару, и тленом всего сущего.

Я приложила палец к губам и кивнула Парашке в направлении комнаты Ларисы. Если нам повезет, золовка не там, но удача — штука изменчивая.

В своей няньке я не сомневалась, уверена была и в себе, но сердце громыхало как колокол, и унять дрожь не удавалось. Я не совершала ничего незаконного, меня не в чем было ни уличить, ни обвинить, я просто так близко подошла к разгадке одной из тайн, что не могла понять: боюсь оказаться правой или же ошибиться.

Мы слушали, чем живет старый склад. Вольготно чувствовали себя крысы — и кот не помог, а может, он и сбежал куда, что ему тут, когда у соседей сытнее. Под крышей утомленно квохтали голуби. Застарелая пыль висела пеленой, ее можно было потрогать руками.

Вот так и выглядит сиротство. Дело не в том, что ты один или совсем никому не нужен — ты не нужен самому себе. В этом доме жили две женщины, и одна из них умерла не своей смертью где-то в городе. Домна бегала черт знает куда, сколько-то шла она по пустырям. Может, ее смерть была вопросом времени. И Леонида пострадала точно так же, а куда ходила она?..

Лариса была у себя. Еле слышные вздохи, срывающийся шепоток, всхлипы, окно, вероятно, открыто, и через щель я почувствовала дуновение, стоило руку поднести. Я жестом показала Парашке — спрячься. Она замотала было головой, я скорчила зверское лицо, и хотя в полумраке нужно было еще умудриться что-нибудь рассмотреть, она покорилась и скрылась в тени.

Я взялась за ручку двери. У меня только одна попытка.

— Клавдия?..

Глава двадцать третья

Ее подменили не после смерти брата. Ее подменили после смерти сестры.

Утонула не Клавдия, а Лариса. Почему Зинаида спасала меня — кто знает, может, сама Лариса крикнула ей о том. Сердобольная несостоявшаяся монахиня, благодетельница, не зря же Парашка твердит абсолютно не подходящее этой мегере слово. Лариса пожертвовала собой, у меня ведь двое детей. Может, вот и причина, почему бедной Зинаиды нет больше в живых. Кто знал, что в лодке со мной была не Клавдия — Евграф убежден, что во второй лодке плыли Домна и Лариса…