Хозяйка старой пасеки 3 (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Чтобы тиной не покрываться, — вздохнул доктор. — Если бы энергия вашего характера могла лечить болезни, я бы давно остался без работы. Я категорически не одобряю вашу резвость, но запретить вам, увы, не в силах. А что до тины… с вашим-то нравом, Марья Алексеевна, вам скорее грозит покрыться пороховой гарью, чем тиной.

— Нет уж, обойдемся без пороховой гари, — хмыкнула генеральша. — Мне, к слову, тоже не помешает Господу свечку поставить за чудесное спасение.

— Как вам будет угодно, дамы.

Не стоит выкатывать карету. Единственная моя лошадка пригодится Нелидову: не дело управляющему идти в деревню пешком. Пеший он — Сергей Семенович, а сидящий в барской бричке — господин Нелидов, голос и рука барыни.

Управляющий все же попытался уступить нам повозку, но последним аргументом стало мнение доктора.

— Нет, нет и нет, — заявил Иван Михайлович, забираясь в свои дрожки. — Пневмоторакс, кровоизлияние в грудную полость, дополнительное повреждение легких — вот к чему может привести тряска. Будь моя воля, я бы вообще уложил Марью Алексеевну в постель минимум на две недели.

— Езжай, Сереженька, — махнула рукой генеральша. — А мы уж своим ходом.

Нелидов поклонился нам и взялся за вожжи.

Я не пожалела о прогулке. Солнце пригревало, но еще не пекло, зонтик-парасолька защищал от прямых лучей, но не мешал глазеть по сторонам. Трава на лугах по обочине дороги уже доходила до пояса, но еще не успела покрыться пылью, тут и там пестрели цветы, над которыми летали пчелы. Воздух пах свежей зеленью и цветущей черемухой.

Когда мы вошли в Воробьево, Марья Алексеевна придержала меня за локоть.

— Погоди-ка, — кивнула она вперед, вдоль длинной деревенской улицы.

Вдалеке, где улица расширялась, серела толпа из мужицких кафтанов и армяков. По краям ее пестрели женские сарафаны. Лошадь Нелидова, привязанная к плетню, нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Я приподнялась на цыпочки, пытаясь разглядеть управляющего, но увидела лишь его шляпу среди мягких крестьянских шапок. И слов разобрать отсюда не получалось, только голос, время от времени заглушаемый гулом толпы.

Рядом так же тянулась на цыпочки Варенька. Похоже, с ее ростом ей было видно чуть лучше, но все же она спросила:

— Подойдем ближе? Глаша, он ведь от твоего имени говорит?

— Ни в коем случае, — твердо ответила Марья Алексеевна, кладя руку на плечо Вареньки и заставляя ее опуститься с цыпочек. — Ты что, на поле брани к полководцу во время боя подбегаешь спросить, как у него дела? Он сейчас — воюет. Словами, умом, авторитетом. А ты хочешь влететь туда, как сорока, и все испортить?

— Так я не буду вмешиваться!

— Если мы сейчас подойдем, все поймут, что за ним бабы приглядывают. Пусть сам управляется. По результату и будем судить, хороший он полководец или так, прапорщик с красивыми усами.

— Усы ему не пойдут, — фыркнула Варенька.

— Хорошо, пусть будет прапорщик без усов, — хихикнула Марья Алексеевна.

Пришлось и мне унять любопытство и продолжать наблюдать издалека.

Голос Нелидова звучал ровно, и так же ровно — как пчелы в здоровом улье — гудели мужики, изредка в низкий гул вклинивались женские голоса, но тут же затихали.

— А управляющий-то голова, — заметила генеральша. — Слышишь? Не орет, не грозится, а мужики слушают.

Варенька вытянула шею.

— О, это же тот мужик, который тебе в ноги падал? Он медведя приманил?

Я пожала плечами. Генеральша прищурилась.

— Он. Староста бывший. Ишь, голову опустил.

Гул стих. В наступившей тишине мужской голос выкрикнул что-то одобрительное. Несколько женских голосов поддакнули. Снова что-то коротко сказал Нелидов.

Толпа загудела, выпуская понурого мужика. Я наконец смогла разглядеть управляющего. В самом деле как полководец — уверенный, собранный. Варенька вздохнула, глаза ее блестели от восторга.

Мужик низко поклонился сперва Нелидову, потом миру и побрел в нашу сторону. Видимо, отрабатывать свой грех на барском дворе. Нелидов снова заговорил, спокойно и деловито.

— Пойдемте, дамы, — сказала я. — Не будем мешать.

Деревянная церковь Воробьева пахла ладаном и старым воском. Я повторила вслед за остальными священный жест, вступила в полумрак. О чем и о ком мне молиться? За упокой души той, другой Глаши? Но если права была Настина нянька — я и есть та, другая, просто забывшая прошлое. О здоровье родственников, оставшихся в прежней жизни, которых я никогда не увижу и с которыми не успела проститься? Я сморгнула навернувшиеся слезы. О… нем?

За здравие. Рабы Божьей Глафиры — даже если Настина нянька не права, в Господе все живы, и границы между мирами ему не помеха. Тех, кого я больше никогда не увижу. Тех, кто стал мне опорой в этом мире. За Настю, за Нелидова, за Герасима. За Вареньку и Марью Алексеевну.

За Стрельцова… Я неровно выдохнула, глядя, как воск оплывает горячими слезами. Пусть будет жив и здоров. И пусть Господь даст ему разум не лезть со своим уставом в мою жизнь. Пожалуй, это все, о чем я могу его попросить.

Я оглянулась. Варенька стояла перед образами, склонив голову. Губы ее беззвучно что-то шептали, и в полумраке церкви ее юное серьезное лицо казалось почти ангельским. Она молилась — не о «вразумлении» как сказала утром, а о чем-то своем, глубоком и выстраданном. А Марья Алексеевна… От «генеральши» не осталось и следа. Она стояла на коленях на жестком полу. Ее лицо, обычно властное и ироничное, сейчас было беззащитным и простым, как у любой старой женщины, разговаривающей с Богом. Я не знала, о чем она молилась, но в ее сосредоточенности была такая сила и такая вера, что мне на миг стало стыдно за собственное маловерие.

Я вышла на крыльцо, не дожидаясь их. Солнечный свет ударил в глаза, заставив зажмуриться. Воздух, полный жужжания пчел и ароматов цветущего луга, ворвался в легкие, вымывая запах ладана и воска. Скрипнула дверь, на крыльцо вышли мои спутницы. Варенька — тихая и просветленная, Марья Алексеевна — снова прямая и властная, будто и не было тех минут на коленях.

На душе было легко. Я улыбнулась солнцу, новому дню и тому, что я просто жива.

А дома снова навалились заботы. Нелидов встретил меня на крыльце. Отчет его был коротким: нового старосту мир представит ему завтра, бывший уже работает на заднем дворе.

— Я бы хотел уехать в Большие комары, — сказал Нелидов, когда закончил доклад. — За семенами и заняться прочими делами, которые мы обсуждали. Вернусь завтра, если вы не против.

— У вас есть где ночевать или нужны командировочные? — поинтересовалась я. Опомнилась. — В смысле, заплатить за гостиницу, ну и что-то есть вам нужно будет.

— Вы имеете в виду суточные и квартирные? — поправил меня Нелидов. — С вашего позволения, я возьму из выделенных мне на хозяйственные расходы. Конечно же, отчитаюсь.

Пришлось подняться вместе с ним в кабинет, чтобы обсудить довольно внушительный список покупок и дел. Устав от цифр и записей, я вышла во двор. Через пару мгновений из дома появилась Варенька. Я улыбнулась ей, графиня смущенно потупилась, но подходить не стала.

У сарая, служившего мастерской, действительно трудился бывший староста. При виде меня поклонился, сняв шапку, и продолжил распиливать доску, пристроенную на козлах. Рядом сосредоточенно сколачивал очередной улей Герасим.

— Барышня, Митька велел передать, что короб мы сделали и начали сыпать, как господин Нелидов велел, — подбежал ко мне Кузька.

Ага, значит, управляющий посчитал и решил, что заплатить будет выгоднее, чем отдавать драгоценное удобрение.

— Передай, пусть так и делает, как он велел. И не забудьте сорняки забрать, которые девки напололи. Как закончите, доложитесь. — Я обернулась к Герасиму. — Тебе еще помощники нужны?

Дворник закивал.

— Значит, скажи Митьке, пусть решит, кто из вас пойдет Герасиму помогать, а кто — в лес, веники ломать.

До ягод еще далеко, а банные веники сейчас заготавливать в самый раз. Не зря Медведев про них вспоминал. Надо бы сказать Нелидову, чтобы нанял крестьян. Мне нужно придумать им какие-то источники дохода взамен копорки, за приготовление которой им наверняка платил Савелий — не сам же он это множество мешков заготавливал. Пока пусть будут веники, потом пойдут ягоды и грибы.