Фаберже 1 (СИ) - Хай Алекс

— Семья Фаберже благодарит его сиятельство, сотрудников Департамента и всех, кто помог восстановить справедливость. Последние месяцы стали для нас тяжёлым испытанием. Дом Фаберже существует полтора столетия. За это время мы создали тысячи уникальных изделий и воспитали сотни мастеров. Наша работа всегда строилась на трёх принципах: качество, честность и преданность ремеслу.

Голос его окреп, зазвучал увереннее.

— Эти принципы остаются неизменными. Мы продолжим семейные традиции. Будем создавать артефакты, которыми сможем гордиться.

Зазвучали аплодисменты. Лена украдкой вытерла глаза — сентиментальная девочка всё-таки. Отец вернулся к нам. Пресс-секретарь тут же объявила:

— А теперь господа журналисты могут задать несколько вопросов!

Руки взметнулись вверх. Пресс-секретарь указала на журналистку из «Петербургских ведомостей»:

— Василий Фридрихович, что вы почувствовали, когда узнали о приговоре Пилину?

Отец на секунду задумался:

— Облегчение. Справедливость восторжествовала. Виновный наказан, невиновные оправданы. Это то, на что мы надеялись с самого начала.

Следующий вопрос был от «Фонтанки»:

— Планируете ли вы вернуться к работе с императорским двором?

— Решать не нам, — ответил Василий дипломатично. — Если двор Его Императорского Величества сочтёт возможным снова обратиться к нам — будем рады служить. Но главное для нас сейчас — восстановить дело и продолжить работу.

Журналист с канала «Столица» выкрикнул:

— Вы простили Пилина?

Лицо отца дрогнуло, но он сохранил самообладание.

— Пилин предал наше доверие, пошатнул репутацию нашей фирмы и причинил огромный ущерб, — спокойно ответил он. — Но суд вынес справедливый приговор. Для нас этого достаточно.

— Какие планы у Дома Фаберже? — спросила блогер с популярного сетевого канала.

— Работа, — улыбнулся Василий. — Мы не стояли на месте даже в самые тяжёлые времена. И скоро представим новую коллекцию. Думаю, она вас удивит.

Журналисты принялись выкрикивать другие вопросы, но пресс-секретарь решительно отсекла их:

— Господа, официальная часть окончена!

Толпа журналистов неохотно начала расходиться. Кто-то пытался подойти к нам, но охрана Департамента вежливо, но твёрдо отодвигала особо настойчивых.

Мы отошли в сторону. Ушаков дождался, пока основная масса народа рассосётся, и подошёл к нам.

— Ну что, довольны? — спросил он с улыбкой.

— Более чем, — ответил я. — Хотя Куткин выглядел так, будто его заставили съесть лимон. Целиком. С кожурой.

Ушаков оглянулся — никого рядом не было — и понизил голос:

— Он до последнего пытался затянуть процедуру. То протокол не тот, то подписи не хватает, то ещё какая-то бюрократическая чепуха. Пришлось напомнить, что есть решение суда, которое не обсуждается.

— И что он?

— Закон есть закон. Подписал.

Я посмотрел на удаляющуюся фигуру директора. Куткин разговаривал с кем-то из подчинённых, лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Интересно, что у него за проблемы с нами, — задумчиво сказал я.

— Не знаю, — признался Ушаков. — Но точно что-то есть. И это не просто нежелание признавать ошибки. Тут что-то глубже.

Вечером я устроился в кабинете с ноутбуком и включил телевизор. Новости шли по всем каналам, и церемония в Департаменте была одной из главных тем дня.

«Столица» показывала запись целиком — от появления Куткина до последних вопросов журналистов. Кадры вручения лицензии, речь отца. Всё красиво смонтировано, с драматичной музыкой на фоне.

«Петербург» сделал акцент на человеческую историю — показали старые фотографии нашей семьи, архивные кадры работ Фаберже, интервью с клиентами, которые говорили о высоком качестве наших изделий.

«Империя-ТВ» пошла по пути политической аналитики — обсуждали проблемы судебной системы и важность тщательного расследования.

Я переключал каналы, оценивая общий тон. Пока всё было в нашу пользу. Хорошо… Затем я открыл браузер и начал листать сайты газет. Заголовки радовали глаз:

«Фаберже восстановлены в правах!»

«Справедливость восторжествовала: династия артефакторов реабилитирована».

«Пилин получил 25 лет. Фаберже планируют возвращение».

Даже жёлтые газетёнки, обычно падкие на скандалы, писали сочувственно.

«Петербургский листок» опубликовал материал «Семья мастеров выстояла против подлости» с трогательными фотографиями матери и отца.

По телевизору начался выпуск новостей с комментариями экспертов. Я прибавил звук.

Первым выступал искусствовед — пожилой профессор с седой бородой:

— Дом Фаберже — национальное достояние, — говорил он проникновенно. — Их изделия хранятся в лучших музеях мира. Приятно, что их имя очищено. Уверен, они ещё подарят империи множество шедевров…

На другом канале выступал юрист с кафедры уголовного права:

— Это показательное дело о том, как важно тщательное расследование, — отметил он. — К сожалению, первоначальная проверка была проведена поверхностно. Хорошо, что ошибку удалось исправить…

Потом показали интервью с каким-то молодым московским артефактором. Говорил он осторожно, с паузами:

— Рад за коллег, конечно. Никто не заслуживает такого испытания. Посмотрим, что они представят на презентации…

В его тоне явно читалась нотка скептицизма. Что ж, конкуренты есть конкуренты.

В дверь кабинета постучали. Вошла Лена с планшетом в руках.

— Смотришь новости?

— Ага. Пока всё хорошо.

— У меня тоже, — она села в кресло напротив. — Мониторю соцсети и форумы. Реакция в основном положительная.

Она развернула планшет, показывая мне экран. Комментарии под новостями сыпались как из рога изобилия:

«Наконец-то справедливость! Пилин будет гнить на каторге, а Фаберже вернутся!»

«Жду презентацию новой коллекции! Хочу себе что-нибудь от них!»

«Красавцы! Выстояли против системы!»

Лена пролистала дальше:

— Правда, есть и скептики. Вот, смотри.

Я прочитал несколько комментариев:

«Интересно, что они там придумали. Наверняка снова безделушки для богатых. А о простых магах никто не думает!»

«Ага, восстановили им всё. А простым людям хоть бы кто помог, когда их подставляют…»

«Куплены, наверное. Денег дали, вот и оправдали…»

Я пожал плечами:

— Всегда найдутся недовольные. Главное — общий тон положительный.

— Именно, — согласилась Лена. — На ведущих форумах по ювелирке и артефакторике почти все на нашей стороне. Обсуждают, что мы можем представить. Строят теории, гадают. Интерес огромный.

Она положила планшет на стол:

— Даже в группах, где раньше нас поливали грязью, сейчас извиняются. «Ошибались, простите, не знали правды». Смешно.

— Люди любят поддерживать победителей, — заметил я. — Когда мы были на дне, все отвернулись. Теперь, когда мы поднялись, все вдруг стали нашими сторонниками.

— Лицемеры, — фыркнула Лена.

— Даж если и так, то полезные лицемеры, — поправил я. — Хотя общественное мнение — штука пластичная. Любой факт можно подсветить под нужным углом. Не вини людей и не обижайся. Чем больше о нас говорят перед запуском нашей коллекции, тем лучше.

По телевизору начался следующий сюжет — о каком-то скандале в новгородской думе. Я выключил звук.

— В общем, — подвёл я итог, — Интерес к дому Фаберже на пике. Пора использовать момент.

Глава 21

Следующая неделя прошла в непрерывной работе. Мастерские гудели как улей — три смены, почти без выходных.

Я обходил цеха несколько раз в день, проверяя прогресс. На столах лежали сотни готовых элементов — золотые, серебряные, платиновые подвески с самоцветами низшего и среднего порядка. Агаты, сердолики, горный хрусталь, лазурит…

В углу громоздились стопки стальных браслетов-основ. Простые, функциональные, надёжные. Именно то, что нужно.

Я взял случайный серебряный элемент с агатом, внимательно осмотрел. Полировка идеальная — гладкая, без царапин. Закрепка камня — надёжная, никаких люфтов. Проверил магическую активность — агат откликнулся ровным, стабильным импульсом. Защита от стихии земли работала как часы.