Фаберже 1 (СИ) - Хай Алекс

— От кого это? — поинтересовалась Лена, заглядывая через плечо.

Я протянул ей записку. Она пробежала глазами текст и вытаращила глаза:

— Ничего себе. Она серьёзно предлагает настоящий дворец для презентации?

— Похоже на то, — улыбнулся я. — Её сиятельство любит громкие жесты.

Василий взял ещё одну фотографию — это была панорама Зеркального зала:

— Что ж, выглядит… впечатляюще. Очень впечатляюще. Но, Саша, ты представляешь, сколько стоит аренда такого места?

— Безумно дорого, — вставила Лена. — Мы не потянем. Даже близко не потянем.

Я покачал головой:

— Самойлова не стала бы предлагать такой вариант, если бы не была уверена, что мы можем его себе позволить. Она знает нашу ситуацию. Думаю, всё решаемо.

— Но всё равно, — Лена явно не успокаивалась, — это же целый дворец! Там даже за вход, наверное, берут как за аренду зала в Пассаже на неделю.

— Именно поэтому он и идеален, — возразил я. — Роскошь, история, статус. Презентация в таком месте сама по себе — заявление. Мы не просто артефакторы. Мы — дом Фаберже, династия с полуторавековой историей.

Ушаков, молчавший до этого, хмыкнул:

— Саша, мне кажется, или графиня проявляет к тебе слишком много внимания?

Я поднял бровь:

— В смысле?

— Ну, — Денис ухмыльнулся, — дворец для презентации, личные записки… Может, она хочет от тебя не только браслет?

Лена криво усмехнулась.

— Действительно, Саш. Она могла просто отправить сообщение с фотографиями, а тут целое письмо. В нашем-то веке! Романтично, не находишь? — Она поднесла конверт к носу и принюхалась. — Да ещё и конверт, кажется, надушен парфюмом…

Я забрал у неё письмо:

— Не неси чушь.

Но Лена была права — лёгкий аромат действительно чувствовался. Что-то цветочное, дорогое.

Лидия Павловна, молчавшая до этого, вдруг заговорила. Голос у неё был серьёзным:

— Сашенька, послушай меня внимательно.

Я обернулся. Женщина смотрела на меня с той особой материнской строгостью, которая не терпела возражений.

— Самойлова — аристократка. Дочь графа. Её семья веками принадлежала к высшему свету. А мы… — она сделала паузу, — из купеческого сословия. Да, мы уважаемые люди, потомственные артефакторы. Да, нас принимали во дворце… Но это не делает нас равными аристократам.

— Мама…

— Выслушай меня, — перебила она. — Времена изменились за полтора века, это правда. Но не настолько. Аристократия — закрытый мир. Они женятся между собой или на очень богатых иностранцах. Иногда — на промышленниках с миллионами. Но даже тогда это провоцирует неприятные сплетни.

Василий молча кивнул, соглашаясь с женой.

— Береги репутацию, Саша, — продолжила мать. — Свою и её. Компрометировать себя и графиню не нужно. Деловое сотрудничество — это прекрасно. Но если ты позволишь этому перерасти во что-то большее…

Лидия Павловна была права, и я понимал все эти условности лучше, чем кто-либо. Полтора века назад я был частью этой системы, видел её изнутри. И тогда всё было гораздо жёстче.

Аристократия оставалась закрытым обществом, сколько бы аккаунтов они ни заводили в соцсетях. И этот мир всё так же был заперт для «новых людей», как бы богаты и талантливы они ни были.

Те же промышленники Демидовы, получившие титул из-за покупки итальянского замка, всё равно не считались ровней старому дворянству. И эта бедная аристократия, у которой не осталось ничего, кроме титула, до сих пор всё равно считала себя выше.

Даже моя дружба с Ушаковым была скорее исключением из правил — Денис был младшим сыном не самого богатого графа, пошёл служить, а не жить на ренту. Он был ближе к нам, чем к своим. И всё равно между нашими сословиями лежала пропасть.

Но деловое сотрудничество — это другое. Это нормально. И даже престижно.

— Матушка, — сказал я спокойно, — это просто деловое предложение. Взаимовыгодное сотрудничество. Самойлова получит свой эксклюзивный браслет и дополнительное влияние. А в перспективе — деньги от наших совместных проектов. Мы же получим площадку для презентации и доступ к её аудитории.

Я обвёл взглядом семью:

— Ничего личного. Чистый бизнес. И раз она решила помочь, глупо не воспользоваться этой поддержкой.

Мать смотрела на меня долгим взглядом. Потом медленно кивнула:

— Хорошо. Если ты понимаешь границы…

— Понимаю.

— Тогда я спокойна. Я тебе верю, Сашенька.

Но взгляд у неё остался настороженным. Материнская интуиция — штука коварная.

Лена ехидно улыбалась, попивая сок. Она-то явно видела больше, чем говорила вслух. Ушаков хлопнул меня по плечу:

— Ну что ж, Саша. Раз ты так уверен… Тогда за успешное деловое сотрудничество!

Он поднял бокал. Мы последовали его примеру.

— За сотрудничество, — повторил я.

Парадный зал Департамента был обставлен с имперским размахом. Мраморные колонны, хрустальные люстры, картины на стенах.

Журналистов набилось столько, что пресс-секретарь Департамента — энергичная женщина в строгом костюме — еле успевала расставлять всех по местам.

— Господа из «Ведомостей», пожалуйста, левее! Телеканал «Столица», ближе к сцене! Здесь лучший ракурс… Фотографы, пожалуйста, не загораживайте камерам обзор!

Мы с отцом и Леной стояли в стороне, ожидая начала церемонии. Василий Фридрихович выглядел торжественно, но напряжённо, словно боялся, что в последний момент всё сорвётся. Лена нервно поправляла воротник платья.

Ушаков, в парадной форме Департамента, стоял в стороне вместе с другими чиновниками. Он поймал мой взгляд и едва заметно кивнул. Кажется, всё шло по плану.

Наконец пресс-секретарь закончила координировать журналистов и объявила:

— Господа, прошу тишины!

В зал вошёл князь Куткин — директор Департамента. Полный мужчина лет шестидесяти, с тщательно подстриженными усами и тяжёлым взглядом. На груди — орден Святого Владимира третьей степени и ещё несколько наград. Мундир сидел идеально.

Он прошёл к трибуне, и фотографы тут же начали щёлкать камерами.

— Господа, — начал Куткин официальным тоном, — сегодня для Департамента контроля оборота артефактов особенный день. День, когда справедливость восторжествовала, а истина была установлена.

Он говорил правильные слова, но я видел — лицо его оставалось каменным. Никакой радости, никакого облегчения. Просто выполнение обязанностей.

— Благодаря тщательному расследованию, проведённому нашими сотрудниками и коллегами из следственного комитета, — продолжал Куткин, — удалось установить, что Василий Фридрихович Фаберже и его семья стали жертвами преступных действий бывшего сотрудника их фирмы.

Вспышки фотоаппаратов. Шелест блокнотов.

— От лица Департамента приношу семье Фаберже извинения за… досадное недоразумение, — Куткин сделал паузу, будто эти слова давались ему с трудом. — Ошибки в работе государственных органов недопустимы, и мы уже приняли меры для исключения подобных случаев в будущем.

«Досадное недоразумение», — усмехнулся я про себя. Хороший эвфемизм для развала жизни целой семьи.

— А теперь, — Куткин взял со стола папку в кожаном переплёте, — позвольте мне официально восстановить Василия Фридриховича Фаберже в статусе грандмастера-артефактора восьмого ранга с правом работы с артефактами высшего порядка.

Отец вышел вперёд. Спина прямая, подбородок поднят. Достоинство в каждом движении.

Куткин развернул папку и протянул отцу. Фотографы захлопали затворами как безумные. В папке красовалась гербовая бумага с голограммами — собственно, сама лицензия.

— Василий Фридрихович, — сказал директор, и в его голосе прозвучало нечто похожее на уважение, — примите мои личные извинения и поздравления с восстановлением в правах.

Отец взял папку, открыл, бегло просмотрел документ.

— Благодарю, — сказал он сдержанно. — Позвольте и мне сказать несколько слов.

Куткин кивнул и отступил в сторону. Василий развернулся к залу. Журналисты приготовились записывать.