— Знаешь, Алисия, — Каспиан протянул руку через стол, касаясь моих пальцев. Его прикосновение было прохладным. Пальцы Теодора всегда были такими теплыми... — Когда я впервые увидел тебя в той библиотеке... ты была подобна вспышке света в моем вечном мраке.
И в этот миг, глядя в его темные, почти черные глаза, я почувствовала это. Тот самый трепет. Ту самую опасную, отравленную надежду. Он ужасен , — яростно твердила я себе. Он лжец, манипулятор, он заточил моего отца! Но мое сердце, глупое, непослушное сердце, сжималось от чего-то другого — от воспоминания о том, каким он мог бы быть. Каким он иногда, на одно мгновение, казался.
Он встал и подошел ко мне, опустившись на одно колено. Его лицо было так близко.
— Алисия, останься со мной. Добровольно. Забудем о прошлом... Будь просто моей женой.
Его дыхание смешалось с моим. И я увидела себя — не здесь, а в другом будущем. Будущем, где он смотрит на меня не с холодной расчетливостью, а с той самой искрой, что мелькала иногда в его взгляде. И я почти... почти...
Но затем я вспомнила. Вспомнила Теодора. Его честный взгляд. Его поцелуй в хижине, такой жадный и в то же время такой бережный. Вспомнила, как Каспиан играл с моими чувствами, заставляя меня целовать пустоту.
Я подняла руку и со всей силы ударила его по лицу.
Звук хлопка оглушительно прозвучал в тишине зала.
— Никогда, — прошептала я, и голос мой дрожал от ярости и от чего-то еще — от боли. — Я никогда не буду твоей добровольно. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.
Каспиан медленно поднялся. На его щеке алели следы моих пальцев, но на его лице не было ни гнева. Лишь ледяное, абсолютное равнодушие.
— Как жаль, — произнес он тихо. — Тогда мы будем придерживаться первоначального плана.
Он развернулся и вышел из зала. Каждый его шаг отдавался четким, холодным стуком по каменному полу, пока звук не затих вдали. Я осталась одна в огромном зале, где сотни свечей продолжали весело потрескивать, будто ничего и не произошло. Их теплый свет внезапно казался мне насмешкой.
Что-то нужно делать. Сейчас.
Отец в подземелье. Каспиан, не скрывающий больше своих намерений. Теодор где-то там, совсем один, наверняка теперь всем сердцем меня ненавидящий. Со всем этим нужно было покончить.
Я не знала точного плана, но понимала — одна я не справлюсь. Мне нужны были союзники. И я знала, где их найти.
Скинув изящные туфли, я босиком, крадучись в одном платье, выскользнула из зала и направилась в сторону кухни.
Кухня, как я и надеялась, еще не спала. В воздухе витал сладкий запах свежеиспеченного хлеба. За столом, заваленным мисками с тестом, копошилась знакомая мохнатая команда. Твинки, заметив меня первым, от радости чуть не уронил скалку.
— Госпожа Алисия! — он прошептал, подбегая ко мне. Его большие глаза широко распахнулись от удивления. — Вы без... без обуви!
Шеф Радзели, месивший тесто, поднял взгляд и нахмурил свои пушистые брови.
— Госпожа, все ли в порядке? Мы... кое-что слышали. Вы выглядите... — он запнулся, подбирая слово.
— Побежденной? — горько закончила я за него. — Нет, шеф. Не побежденной. Но мне срочно нужна помощь. Ваша помощь.
Я опустилась на скамью рядом с Твинки, чувствуя, как холод каменного пола проникает в босые ноги.
— Каспиан не отступит. Он заточил моего отца и намерен использовать меня, чтобы получить доступ к сокровищнице. Поверьте мне, если вы мне не поможете, может случиться настоящая катастрофа. Каспиан окончательно сошел с ума. Мне нужно попасть в его крыло. В ту самую комнату, где спит его мать. Только там я смогу разорвать эту магическую связь.
На кухне воцарилась гробовая тишина. Даже бульканье супа в котле казалось оглушительным.
— Это... самоубийство, госпожа, — наконец выдохнул шеф. — Его крыло охраняется заклятьями. Сами стены там чужих не любят.
— Но я знаю путь! — не выдержав, запищал Твинки. Все взгляды устремились на него. Малыш выпрямился под этим вниманием. — Я... я иногда бегал туда, когда граф уезжал. Через старую дровяную печь в подсобке! За ней есть лаз. Он ведет в потайные коридоры. Я видел, как оттуда выходила горничная!
Шеф Радзели сурово посмотрел на Твинки, потом на меня. В его глазах шла борьба — долг и страх против чего-то большего. Наконец, он тяжело вздохнул.
— Ладно. Но только проводником, госпожа. Дальше — ваш путь. И... — он понизил голос до шепота, — если стены начнут шептать — не слушайте. Ни за что не слушайте.
Сердце заколотилось в груди, теперь уже от предвкушения, а не от страха. Я кивнула.
— Спасибо. Твинки, поведешь меня?
Малыш энергично закивал, его мохнатые ушки подпрыгивали в такт.
— Сейчас! Только хлеб допеку!
Все посмотрели на малыша с умилением. Какая бы катастрофа ни назревала, а Твинки доделывал свою выпечку, и нельзя было отбирать у крохи этот важный для него момент. Я с пониманием кивнула, встретившись тревожным взглядом с шефом, и села ждать.
Пока Твинки возился у печи, я сидела на кухонной скамье, сжимая в руках теплую кружку чая, которую мне молча подала Буля, мама Твинки. Она смотрела на меня с бездной тревоги в больших глазах, но в них же читалась и решимость. Эти маленькие существа, казалось, понимали нечто такое, о чем я могла лишь догадываться. Возможно, они тоже были заложниками этой мрачной крепости и ее безумного хозяина.
Наконец Твинки, аккуратно вынув из печи румяную буханку, с торжествующим видом поставил ее на решетку остывать.
— Готово! Теперь я свободен!
Твинки деловито вытер лапки о фартучек и сделал мне знак следовать за ним. Мы проскользнули в подсобку, где пахло дровами и старой пылью. Маленький зверёк с удивительной ловкостью отодвинул заслонку в старой дровяной печи, за которой зияла тёмная дыра.
— Осторожно, госпожа, — прошептал он, — тут нужно проползти немного на четвереньках.
Я, подоткнув подол платья, последовала за ним в тесный лаз. Камень был холодным и шершавым под босыми ногами. Мы проползли несколько метров, прежде чем коридор расширился, позволив мне выпрямиться во весь рост.
Воздух здесь был особым — спёртым, пахнущим старой магией и тайнами. Стены, сложенные из тёмного камня, местами покрывали странные мерцающие мхи, отбрасывавшие призрачное сияние. Твинки шёл впереди, его маленькая фигурка почти терялась в полумраке.
— Мы в стенах замка, госпожа, — тихо пояснил он. — Эти ходы знают только мы, слуги.
Внезапно я услышала шепот. Сначала тихий, едва различимый, будто ветер играет в щелях. Но чем дальше мы продвигались, тем отчетливее становились голоса.
«Вернись...»
«Она не должна пройти...»
«Чужая... Чужая кровь...»
Я вспомнила предупреждение шефа и стиснула зубы, стараясь не вслушиваться. Но шепот проникал прямо в сознание, нашептывая сомнения и страхи.
«Я тебя ненавижу... ты предала меня...» — это был голос, похожий на Теодора.
«Ты же все равно желаешь быть со мной, так почему ты лжешь себе?» — настойчивый шёпот, похожий на голос Каспиана.
«Ты обречена... еще одного шанса не будет...» — шипел другой, ледяной голос.
Твинки, заметив моё напряжение, обернулся.
— Не слушайте, госпожа. Это просто стены. Они всегда так с новыми.
Мы шли ещё несколько минут, пока наконец не достигли небольшой решётки, сквозь которую пробивался тусклый свет. Твинки приложил лапку к губам.
