— Но всё ... уже слишком поздно, — тихо произнёс Теодор, и в его голосе прозвучала усталость всего мира.
Он подошёл ко мне, его пальцы мягко обвили моё запястье.
— Всем спокойной ночи, — бросил он через плечо Марго и Розе, и пространство вокруг нас сжалось, пропуская сквозь себя.
Мгновение спустя мы стояли в нашей спальне. Свечи зажглись сами собой, отбрасывая тёплые блики на стены.
— Я, конечно, понимаю, что ты глава совета и сильно зазвездился, — я скрестила руки на груди, пытаясь сохранить строгое выражение лица, — но немедленно прекрати перемещать меня в спальню, когда тебе вздумается! Это унизительно.
— Ладно, не говори так, — его шепот обжег кожу, а пальцы, развязывающие шнуровку моего платья, дрожали от сдерживаемого нетерпения. Он даже не удостоил мой протест ответом, просто продолжил свое.
Я повернулась к нему, поймав его взгляд в полумраке спальни. Огонь в камине рисовал золотые блики в его зеленых глазах.
— А что мне говорить, господин Лунарис? — я сама удивилась тому, как низко и тихо звучит мой голос. Мой гнев таял с каждой секундой. — Что вы слишком старательны? Или что ваша настойчивость граничит с неприличием?
Его губы тронули уголок моих, легкое, дразнящее прикосновение.
— Говори, что я единственный, кому ты позволяешь быть таким настойчивым.
Его руки скользнули по моим бедрам, приподнимая подол платья. Дыхание перехватило, когда его пальцы коснулись обнаженной кожи. В его прикосновениях не было прежней юношеской робости, только уверенность человека, который знает каждую линию моего тела, каждую родинку, каждый шрам.
— Единственный, — выдохнула я в ответ, позволяя платью упасть на пол. Протесты могли подождать.
Он поднял меня на руки — легко, как будто я ничего не весила, и медленно, не отрывая взгляда, перенес к кровати. Когда он опускался рядом, тень от его ресниц падала на щеки. Он целовал меня так, словно пытался запечатать в этом поцелуе все несказанные слова, все боли прошлого, все страхи будущего. Его губы были теплыми и влажными, а руки — твердыми и нежными одновременно.
Я впивалась пальцами в его плечи, отвечая на каждый его жест, на каждое движение. В его объятиях не было места призракам. Только шепот кожи, прерывистое дыхание и тяжесть наслаждения, опускающаяся на веки. Когда волна накрыла меня, я не видела ничего, кроме его глаз, смотревших на меня с таким обожанием, что перехватывало дыхание.
Он не отпускал меня и после, прижимая к себе так крепко, будто боялся, что я исчезну. Его губы шептали что-то в мои волосы — бессвязные, нежные слова, которые были понятны только нам двоим.
Утро заглянуло в окна, разливаясь по комнате жидким медом. Я проснулась от смеха — звонкого, детского. Накинув шелковый халат, я вышла на маленький балкончик, выходивший в сад.
Внизу, на изумрудном газоне, резвились наши близнецы. Лео с серьезным видом пытался повторить за отцом сложный пасс руками — основу управления пространством. У него морщился лобик от усилий, но пальцы слушались плохо.
Теодор, стоя на коленях, поправлял его стойку. Его лицо, освещенное утренним солнцем, было безмятежным и счастливым.
— Не так, сынок. Смотри, — он медленно провел рукой, и воздух перед ним задрожал, рождая мерцающий сгусток света. — Чувствуешь, как он вибрирует? Это и есть ткань мира. Ее не нужно рвать. Ее нужно... уговорить.
Неподалеку Ориан, сидя под старым дубом, сосредоточенно разглядывал свечу в подсвечнике. Он не шевелился, но пламя свечи танцевало в такт его дыханию, то разгораясь ярче, то затихая до крошечного огонька.
— Ориан, не переусердствуй, — мягко сказал Теодор, не отрывая внимания от Лео.
— Я просто... уговариваю, — тихо ответил мальчик, не сводя глаз с пламени.
Я прислонилась к косяку, наблюдая за ними. За этим простым, бесценным утром. За смехом детей, за улыбкой мужа, за мирной гармонией, что царила в нашем доме.
Теодор поднял голову и поймал мой взгляд. Он не сказал ничего. Просто улыбнулся — той самой тихой, спокойной улыбкой, что значила больше тысячи слов. В ней было все: "Доброе утро", "Я тебя люблю" и "Смотри, какие они разные, но оба наши" .
Я улыбнулась в ответ, мысленно отозвав свой вчерашний протест насчет телепортации. Некоторые вещи стоили того, чтобы смириться с небольшими недостатками. Между нами в утреннем воздухе висело молчаливое понимание, прочнее любого заклинания. Мы создали эту семью, эту странную, прекрасную мозаику из разных судеб и магий. И глядя на наших сыновей — солнечного Лео и тёмного Ориана, — я знала: мы справимся. Со всем справимся.
