— Ты силен, Игорь, — голос императора звучал почти с уважением, но это лишь подчеркивало пропасть между ними. — И предан своему безумию. Слепо. — Взгляд его янтарных очей был тяжел, как могильная плита, и неумолим, как сама судьба. — Но сегодня ты должен был сражаться не со мной. Орден Охотников вне политики! Не так ли? — самодержец сделал легкий, презрительный кивок в сторону поверженной Химеры, которая хрипло забилась в последнем спазме. — Ты должен был сразиться с ее тенью. С происками истинного врага. Подумай об этом на досуге… Насколько чисты твои помыслы? Я ведь могу уничтожить тебя… — Император сделал паузу, что была весомее крика. — Но убить тебя сейчас… будет ужасной расточительностью и кощунством. Я не привык попусту тратить ценные кадры.
После этих слов Николай совершенно беспечно повернулся к Игорю спиной, оставляя охотника стоять с пустыми, обожженными руками и сокрушенной, вывернутой наизнанку душой. Отвернувшись, император бросил через плечо:
— Иди к своему хозяину и расскажи его слепым псам, кто истинный враг Империи. Это ведь Пекло, демоны и тьма, пожирающая ядро этого мира. Расскажи о настоящей войне, которая грядет, ведь этот зверобог был заражен Скверной явно неспроста… — Он сделал шаг в сторону Купола, затем остановился, не оборачиваясь. — И готовься. Когда придет время… когда я пойду выжигать демонические гнезда до основания… мне понадобятся все штыки. Даже твои. Особенно — твои.
Это была пощада. Высшая форма презрения! И… ледяной расчет. Игорь стоял. Ошеломленный. Униженный до самой глубины своего существа. Дрожь прокатилась по его телу. В его глазах, помимо тлеющей ярости к самому себе, вдруг вспыхнуло нечто чуждое, пугающее.
Сомнение.
Он вдруг осознал, что император — не слабак, что он ведет борьбу с тьмой своими методами и что он заложник дворцовых интриг… Также Игорь понял, как сильно он облажался…
Будучи охотником, он клялся не принимать участия в политической деятельности. Будучи охотником, он должен был нести только крест истребителя демонов. А он… Возжелал большего… Стал считать себя мессией… И именно в этот миг глубокая, звенящая трещина пошатнула его железную веру в революцию.
* * *
Я побрел обратно к Куполу. Каждый шаг давался ценой невероятных усилий. Пустота в Источнике ныла ледяной дырой, отравляя сознание. Боль… глухая и разлитая по всему телу, пульсировала в натруженных мышцах, ломила кости, сводила судорогой икры.
Кровь и едкий пот засохли на лице, смешавшись с горьким пеплом. Когда добрался до выживших, я просто щелкнул пальцами. Золотисто-янтарная защита вздрогнула, зазвенела, как миллион хрустальных колокольчиков, и рассыпалась в дождь холодных, угасающих искр.
Орловская и Рыльский застыли, уставившись на меня как на чужеродное существо. Могущественное. Пугающее своей нечеловечностью. Пришельца из миров, где правят иные законы.
Анна, слабо застонав, открыла глаза. Ее синие горные озера нашли мои янтарные. Прозрачные. Бездонные. Она видела в них мощь, сокрушившую Зверобога. Видела власть, отпустившую сломленного врага. В ее взгляде не было страха. Был глубокий, ошеломляющий шок. Всепоглощающее непонимание происходящего кошмара.
Рыльский закашлялся судорожно, выплюнув комок черной слизи. Его обгоревшее, искалеченное лицо корчилось от физической боли и немого, животного вопроса, застывшего в красных от лопнувших капилляров глазах:
— Кто… — хрипло выдохнул он. — Кто вы? Что вы такое?
Я перевел взгляд на Анну. На ее неестественно вывернутую, ужасно распухшую руку. На багровый синяк на виске от кулака Валерии. На немой, пылающий вопрос в ее слишком синих глазах. Потом — на Рыльского, едва стоящего, и на Орловскую, истекающую кровью, но несломленную.
— Я — тот, кто вытащил вас сегодня из кошмара. — Каждое слово давалось мне с огромным усилием. — Пока… этого достаточно… А сейчас… Рыльский, собери уцелевших. Организуй периметр. Любой ценой. Валерия, — я кивнул в сторону Анны, — подними ее. Окажи ей помощь по возможности. Мы уходим. Сейчас же. Пока лес не решил закончить начатое…
