Крепостная Эльза (СИ) - Машкина Светлана

Ой! Кажется, я на грани провала, надо немедленно что-то делать.

— Понимаешь, Палиша, я ведь сегодня в самом деле чуть не померла, — начала я, внимательно наблюдая за её реакцией.

Рассказала, как тянуло меня в глубину, как разрывало лёгкие. Потом «призналась», что виновата перед сестрой и близкими за свой несносный характер, попросила прощение и, к концу нашей задушевной беседы, даже покаялась во всех прошлых, уж не стала упоминать каких, потому что не знаю, грехах.

Много ли надо юной деревенской простушке? Палиша меня простила, напоследок мы ещё немного поплакали вместе и пошли, наконец, в дом.

Удивительно, но спала я в свою первую ночь, как убитая. Проснулась утром от того, что кто-то тихонько скрябся в дверь.

— Тётка Маника, тётка Маника, открой! Это я, старостина внучка! — торопливо повторял девчоночий голосок.

Ой, они тут ещё и на ночь закрываются? Надо же, я бы не удивилась, если понятия замков в деревне не было — чего, собственно, охранять-то?

Матушка Маника проснулась, кряхтя и прижимая ладонь к пояснице, села на лавке. Мальчики крепко спали, Палиша, положив под щёку ладошку, сладко посапывала, пришлось мне встать и открывать дверь.

В избу просочилась девчонка лет десяти, с блестящими от возбуждения глазками.

— Давеча вы у нас бельё стирали, и видели, как я на капусту упала. Но не сказали, а бабка потом решила, что сама полегла капуста. Спасибо вам, а то бы было мне наказание, чтобы не играла тама, где не велено. Теперь я вам раньше всех новость расскажу, только вы пообещайте, что не выдадите меня деду.

— Обещаю, — мгновенно собралась Маника. — Давай-ка, девонька, курочек наших посмотришь. Красивые у нас курочки.

Ого! Уводит, значит, от лишних ушей? Маника с девочкой пошли на задний двор, я, стараясь не спалиться, прокралась за ними. Интересно же, какую секретную новость принесла девчонка!

— Девку вашу молодой баронет чужому господину отдаёт. Вчера вечером, стемнело уже, пришёл из замка слуга баронский. Сказал деду, мол, ты староста, ты и позаботься о том, чтобы девку в замок доставили. И, мол, чтобы не чудила и не выла белугой — господа этого сильно не любят.

— За что же он продаёт мою доченьку? — всхлипнула Маника и тяжело опустилась на скамью. — Чем она провинилась?

Мне стало жалко чужую, в принципе, женщину. Только не понимаю, какую дочку хотят продать? Неужели Палишу? Меня-то вряд ли кто возьмёт, по уверениям сестры, характер в меня препротивный, я лентяйка и ябеда, периодически отлыниваю от работы, из всех достоинств только красота, но толку от неё никакого.

Я вышла из своего укрытия, присела на лавку и обняла матушку.

Та прижалась ко мне, не сдерживая больше рыданий.

— Ой, горе, какое горе, — тихо причитала Малиша. — Ой, Палишенька моя, горлиночка! Продают сердечко моё!

— Не Палишу, Эську, — тихо заметила девчонка. — Не продают её, меняют.

— Меня? На что? — поразилась я.

— На щеночка. У того господина собачка охотничья, уж очень они её ценят. Собачка скоро щенков родит, вот баронет и хочет такого щенка заполучить. Только я слышала, как слуга батюшке рассказывал, что продавать щеночка наотрез хозяин отказался. Только и согласился, что на Эську выменять.

Теперь впору заголосить было мне. Не столько от страха, сколько от шока и потрясения. Меня обменивают на блохастую псину?

Наверное, матушка Маника ожидала от меня как минимум истерику, потому что быстро обхватила за плечи и закрыла ладонью рот.

— Тихо, тихо моё сердечко. Не плачь. Тебя-то мы, дай нам помощи Сильнейший, сможем уберечь.

Как, интересно? Спрячет и скажет, что я заблудилась в лесу? Не вариант. Сообщит о моём вздорном характере? На конюшне у нового хозяина быстро исправят этот маленький недостаток. Или где здесь наказывают провинившихся холопов? Что можно сделать, чтобы отмазать меня от обмена? И где гарантия, что мне это поможет? Баронет уже обратил на меня пристальное внимание.

Смотрел, боров жирный, с явным мужским интересом. Где гарантия, что оставаясь дома, я очень быстро не попаду в его руки? Или здесь есть хоть какие-то понятия о порядочности? Боюсь, меня ждёт разочарование.

— Матушка, зачем я тому господину?

Маника погладила меня по голове:

— Ой, доча, не мне бы этакий срам говорить, да не тебе бы слушать. Но скажу, чтобы знала ты, чего избежать надобно. Богатые-то баре, они разные бывают. Есть, как наш барон — жалостливый, справедливый, за зря не наказывает и людей редко продаёт, разве уж совсем завалящих. А есть такие, что покупают молодых девок и делают с ними непотребное. Что — не буду тебе говорить, большая уже, сама понимаешь. Зовутся те девки гаремками. Говорят, держат их только пока красота свежа, а уж куда потом — не ведаю. Может, в поле на работы, или продают куда. Избавь тебя Сильнейший от такой участи, моё сердечко. Вставай, торопиться нам надо.

— Куда?

Я послушно встала и оправила платье.

— Надевай невестины одёжи и иди к Священному кругу. Силия я сама приведу. Что смотришь? Знаю, что не по обычаю, да разве есть у нас с тобой время обычаи соблюдать?

Собралась матушка быстро. Достала из сундука новое платье-хламиду, повязала голову платком и даже надела на шею деревянные раскрашенные бусы. Мне, кивнув на второй сундук, поменьше, велела поторопиться. На улицу она не вышла — оглядываясь по сторонам и явно старясь не привлекать внимание, матушка Маника пошла огородами.

Глава 9

Я села на сундук и задумалась. Нет, так совсем невозможно ничего предпринять! Я опять не знаю, что происходит и не понимаю, какое развитие событий собирается устроить мне матушка Маника. Я верю, что она желает мне добра, но как бы её добро не закончилось для меня плачевно — у нас с матушкой явно разные понятия о комфортной и счастливой жизни. Разумеется, карьера гаремки меня не привлекает, но и крестьянки, между прочим, тоже!

— Палиша! Палиша! Вставай, — прошептала я сестре в самое ухо. — Только тихо.

Надо отдать должное моей двойняшке — она проснулась сразу, плеснула в лицо ледяной водой из ведра и была готова к новому, ещё непонятно какому, дню.

Шепотом, чтобы не разбудить мальчишек, я рассказала ей последние новости.

— Ой, горюшко, — искренне сокрушалась Палиша. — Эх, Эська, хоть и разлучница ты и язва белобрысая, но такого сестре родненькой не пожелаю. Собирайся скорее, пойдём на Священный круг. Или ты меня с собой не возьмёшь? — вдруг ревниво прищурилась Палиша.

С чего бы? Можно подумать, что я знаю, куда идти! Да и вообще, с Палишей мне как-то спокойнее, что ли.

— Чего это я — разлучница? — удивилась я.

Про язву, допустим, вопросов не было — я уже поняла, что сёстры кое-как ладили исключительно из-за терпения Палиши и желание матушки Маники видеть нас дружной семейкой.

— Одевайся, по пути расскажу. Да куда ты в старое платье-то! Новое из сундука тащи, праздничное! И повязку расшитую, и поясок красный, с кисточками. Чай, на Священный круг идёшь, а не картоху копать.

Я послушна надела всё, что сестра вытащила из сундука. Ну, так себе, между прочим, наряды. Ткань праздничного платья грубая и жёсткая, грязно-синего цвета. От каждодневного платье отличается только простенькой вышивкой и немного покроем — юбка более широкая, даже оборки понизу пущены. Рукава так и хочется подвернуть, потому что они почти закрывают пальцы. Вырез под горло, вместо воротничка Палиша закрепила булавкой узкий шарфик. Я надела на шею похожие на матушкины деревянные бусы, на голову цветную повязку, сверху тонкий платок.

Широким красным поясом с кисточками на талию крепился кусок ткани, похожий на фартук, но значительно наряднее. На фоне всей остальной серости — вообще редкостная прелесть.

Пояс, расшитый и яркий, обхватывал талию и завязывался на животе.

Помогая мне одеться, Палиша завистливо вздохнула:

— Мне-то такой красивый невестин фартук матушка не справит.

— Почему?

— Не на что, и ткани этой больше нет. Красота-то, видишь, какая, из такой и господское платье не зазорно сшить. Матушке его, вроде, за работу богатая барыня отдала. Или за помощь какую, не помню.