Крепостная Эльза (СИ) - Машкина Светлана

Сняла пластину со стены, протёрла рукавом и подошла к окну.

Из средневекового зеркала на меня смотрела молодая, нет, скорее юная, очень красивая девушка. Волосы цвета спелой пшеницы, брови — на несколько тонов темнее косы — вразлёт. Пухлые губы, румяные щёки и большие глаза непонятно цвета. То ли синие, то ли серые — с пластиной не разберёшь. Но то, что я редкостная красавица, было заметно сразу.

Значит, вот почему присвистнул Вольтан, и чему обрадовался румяный баронет — один оценил красоту деревенской девки, второй понимал, что девка-то, что бы там не говорил папенька, принадлежит ему.

В дом заглянула Палиша:

— Опять у зерцала крутишься? — сердито спросила она. — Сколько раз матушка тебе говорила — не собой любуйся, а делом занимайся.

— Это она велела мне всегда носить платок? — спросила я.

— Да. Красота, ясное дело, девку радует, да только беды от неё может быть много, столько, что в подоле не унесёшь, — явно повторила Палиша материнские слова.

Кстати, она тоже была довольно миловидной, но рядом со мной выглядела, как воробей рядом с жар-птицей.

А ведь матушка права — на красивую и бесправную девку может запросто претендовать кто угодно. Купить, например, и делать с ней, что хочешь. Бррр, ужас какой!

Глава 7

Палиша ушла носить воду, а я занялась готовкой. Деревенский быт оказался простой и очень скромный. Я проверила наличие продуктов и с грустью убедилась, что ничего мясного нет. Совсем. Была мука, несколько видов круп, небольшое лукошко с яйцами, кувшин масла (конопляного или льняного, но точно не подсолнечного), корзина с прошлогодней вялой картошкой и малюсенькая плошка с мёдом.

Мёд я, конечно, не тронула — и так понятно, что это дорогой деликатес.

Зато нашла соду и несколько кислых мелких яблок.

Тесто на оладьи получилось нежным и пышным. От гашёной кислым яблочным соком соды оно весело поднималось на сковороде, а вполне приличное растительное масло не давало ему подгореть.

Первой партией я накормила мальчишек. Потом позвала Палишу.

— Ох ты, какие вкусные, — поразилась та. — Никогда таких нежных не ела! А я переживала, как бы ты опять муку зря не перевела. Думаю — самой надо было делать, а то попадёт от матушки обеим. Тебе — за то, что продукты попортила, мне — за то, что не уследила.

— Ну пусть бы матушка сама пекла, — усмехнулась я.

— А мы с тобой на что? — рассердилась Палиша. — Выйдешь замуж и учи свою свекровь, как ей печь и чего ей делать. Быстро вожжами-то по спине получишь.

— Не сердись, — примирительно сказала я. — Пошли полоть, ещё воду на полив таскать надо.

Палиша опять посмотрела на меня удивлённо, как тогда в лесу. Но ничего не сказала. Молча затянула потуже платок и подхватила тяпку.

Работали мы долго. Я устала, вспотела, спина, казалось, теперь никогда не разогнётся, а ноги дрожали, словно я пробежала марафон.

Время от времени мы садились в тени отдохнуть, попить воды, вытянуть уставшие ноги.

После расслабления работать было ещё тяжелее, и я предложила:

— Давай больше не садиться. Ты поливать начинай, а я пока дополю.

Палиша, уставшая не меньше меня, кивнула.

Уже смеркалось, когда мы, наконец, закончили с огородом. Дряхлая калитка скрипнула и во двор вошла, тяжело передвигая ноги, худая замученная женщина.

— Матушка! — обрадовалась Палиша. — Как раз баня готова, сейчас покушаете — и в мыльню.

Женщина устало улыбнулась, кивнула. Потом окинула хозяйским взглядом огород и недоверчиво покачала головой:

— Голубоньки мои, никак всё до конца выпололи? И полить успели? Вот же умницы-дочки, жаль, батюшка ваш не дожил до этого дня, — вздохнула она.

И не наделал ещё детей, которые превратили бы тебя, дорогая, в окончательную старуху. В доме нет ни куска мяса, вместо кроватей — лавки с соломенными матрацами, мёд — только для малыша, на случай простуды.

Вся семья ютится в одной комнате, разделённой занавесками на закутки. Кухня, гостиная, прихожка — всё тут, в этом деревянном домике с забитыми мхом щелями.

Куда, спрашивается, было ещё детей производить?

Впрочем, кто спрашивал матушку? Рожала, как положено «справной бабе», каждый раз рискуя не выкарабкаться после родов и оставить тех, кого уже произвела на свет, сиротами.

Как там зовут их бога? Сильнейший? Сильнейший! Я не хочу так жить! Пожалуйста, отправь меня обратно, в мой мир! Можешь даже новую квартиру за это забрать, да что там — всё забери. Я сильная, я выживу. Сниму комнату, найду работу и начну жизнь с начала, только не оставляй меня в этом кошмаре, крепостной девкой, которой даже красоте не стоит радоваться.

Потому, что и красота моя мне не принадлежит.

Матушка погладила нас по головам, как маленьких, и присела на крыльцо. Её тут же облепили мальчишки.

— Вы, девки, если поели, то идите в баню, — сказала матушка. — Я последней пойду, отдохну немного.

Мы с Палишей взяли чистое бельё, кусок ткани и пошли в баню. Я не рассчитывала увидеть что-то действительно комфортное. Но даже простая деревенская баня меня сегодня радовала. Можно будет полежать на полке, похлопать друг друга вениками, да просто насладиться расслабляющим отдыхом и горячим паром. После сегодняшнего дня баня хоть немного успокоит мои ноющие мышцы и расшатанные нервы. Пусть не хамам и не сауна, пусть без массажиста и ароматных масел, но всё равно это отдых.

О том, что отдых довольно специфический, я узнала сразу, как только Палиша открыла грубо сколоченную деревянную дверь.

— Это баня? — ахнула я.

— Чего, не похоже? — усмехнулась девушка. — Заходи, давай, а то всё тепло выпустишь. Чего сгорбилась, как старая Зента?

— Кто такая старая Зента?

— Забыла? Травница наша. Может живот вылечить, если у кого прихватит, или кровь остановить. Роды принять тоже её зовут. Она добрая, только с памятью плохо, многого не помнит.

— Как же она лечит?

— Про лекарство всё помнит, а вот годы многие — ничего. Как-то мы с подружками, детьми ещё, расспрашивали её про Страшное время, так сказала, что и времени такого не знает, и что было тогда — не помнит, всё, мол, в голове стёрлось. Ты заходишь или нет?

Предбанник — малюсенький закуток, был сколочен из каких-то палок и обломков дерева. Мы торопливо скинули одежду и пошли в саму баню.

Впечатляющее зрелище. Пол застелен соломой, одна-единственная скамья — большими листьями лопуха. Чёрные стены, чёрный потолок — всё блестело от многолетней сажи.

Я слышала про бани, которые топятся «по-чёрному», но видеть не доводилось. Вот, значит, как мылись люди в давние времена. Топили каменку, нагревали камни, потом кидали их в бадью с водой. У нас с Палишей длинные косы, как мы их промоем? Тут воды в три раза больше надо только на одну голову!

Я ошиблась. Повторяя за сестрой, намылила волосы каким-то выделяющим пену растением, потом немного сполоснула и намылила ещё раз. Удивительно, но волосы быстро стали чистыми и совсем не мыльными.

— Надо было веник наломать, — вздохнула я.

Нет, не нужен тут веник — тесно, лечь некуда и перепачкаешься вся.

— Зачем? Пол я завтра вымету и баню просушу, — ответила Палиша.

Здесь не знают берёзовых веников? Впрочем, здесь много чего не знают, просто я никак не могу привыкнуть к тому, что что не только время — сама страна для меня чужая и незнакомая.

— Давай, Палиша, я тебе спину потру, — предложила я.

Та повернулась и уставилась, не мигая.

Глава 8

Мне стало не по себе. Я что-то не то сказала? Может быть, здесь нельзя дотрагиваться друг до друга в бане, или неприлично предлагать свою помощь? Кто её знает, эту местную мораль и правила поведения в общественных помывочных. Возможно, я сказала что-то неприличное или обидное, или намекнула, что сама Палиша нормально вымыться не сможет, и ей без меня не обойтись.

— Что не так?

— Эська, глупыха белобрысая, чего случилось-то? Или Водяник тебя так перепугал, что до сих пор в себя прийти не можешь? Или это ты — не ты вовсе? — грозно спросила сестра. — Всю-то жизню ты меня обижаешь, уродиной обзываешь, красотой своей кичишься. Если бы маменька тебя не защищала — давно бы я волосья твои сивые повыдёргивала, общипала бы, как куру на праздничную похлёбку! А сегодня ты вся добрая, ласковая, ещё и работала — не ныла. Да ты ли это, сестра моя единородная?