— Избавься от этой уродины. Это не мой ребенок.
— Как ты можешь?! Это твоя дочь.
— Моя дочь не может быть этой тварью! Мы обязаны сдать ее в приют! Там умеют иметь с такими дело!
— Но она же наша дочь! Ты говорил, что всегда будешь любить и меня, и нашего ребенка!
— Это другое! Она отродье! Я не могу любить эту тварь!
— Мама! — В этот момент из-за ширмы вышла Лили. В розовом платьице, с улыбкой на мордашке, с рогами и с красными глазками. — Мама, я так соскучилась!
Она подбежала к Бетти и обняла ее за ноги, задрав голову и улыбаясь. Ее красные глаза в темноте светились.
По правде говоря, я была против того, чтобы Лили в этом участвовала.
Но Лили расплакалась, когда услышала, что у нее забирают право играть вместе с остальными.
Вот лучше бы Колобка поставили, честно слово! Сердце же надрывается смотреть? А у остальных... Я пробежалась глазами по лицам горожан. Надо же. Смотрят.
— Я ухожу, — скривился Юджин. — Не могу ее видеть.
— Это твоя дочь!
— Ей не место среди нормальных людей. Я не могу жить с ней под одной крышей.
— Но ты мой муж!
— Или я — или это отродье в нашем доме. Мы не можем ее больше прятать. Ей место в приюте, она отвратительна и опасна. Найди меня, если надумаешь от нее избавиться.
Юджин вышел, Бетти старательно зарыдала, закрывая лицо руками.
— Мама! — обеспокоенно забормотала Лили. — Мама, мама!
Она потянула к Бетти руки. Та сначала уклонялась, продолжая плакать, а затем оттолкнула Лили. Лили попятилась и старательно шлепнулась на попу, как ее научили.
Этого момента я тоже боялась: вдруг Бетти толкнет слишком сильно? Но она обращалась с Лили с предельной аккуратностью, и со временем меня отпустило.
— Уйди от меня, отродье! — рявкнула Бетти. — Всю жизнь мне испортила. Избавлюсь от тебя — и дело с концом!
Повисла пауза, а затем в небе раздалось хлопанье огромных крыльев.
Горожане задрали головы, испуганно зашептались, но это был всего лишь Дерек в облике виверны. Он держал в зубах “плащ тьмы”, огромный кусок ткани, которым накрыл сцену целиком, так что свет фонарей почти потух (почти — потому что немного был виден из-под тонкой ткани).
Хоть бы пожара не случилось! Все-таки первоначальный вариант спектакля керосиновых фонарей на сцене не предполагал.
Черная ткань, опускающаяся сверху, по словам Мелиссы, символизировала “конец первого акта и окончательную победу внутри него сил зла”. Вот откуда она этого нахваталась, а?
“Плащ тьмы” зацепился за головы тех, кто стоял в первых рядах, так что мне пришлось взять дело в свои руки и поправить ткань. Одновременно с этим я заметила, что горожане как-то… притихли. Нет, хватало тех, кто притих и в неудобных позах замер вынуждено — это наверняка дело рук генерала Реннера. Но остальные… в самом деле смотрели на сцену.
— Так им и надо, — проворчал Аб, помогая мне с “плащом тьмы”. — Пускай на себя посмотрят.
Я подняла на него взгляд и тут услышала:
— Аккуратнее, давайте я помогу.
Обернувшись, я увидела Монику — девушку Юджина. С сосредоточенным видом она помогла мне с “плащом тьмы”, а потом вернулась туда, где стояла, в первый ряд.
Понадобилось еще несколько секунд, прежде чем мы собрали всю ткань — Мелисса утащила ее за ширму. Сцена снова опустела, а затем на ней появилась Лили. Она смотрелась особенно крохотной, когда стояла одна и оглядывалась по сторонам, как оглядывается ребенок, потерявший взрослого.
Мне пришлось убедить себя в том, что это все — игра, и бросаться Лили на помощь прямо сейчас не обязательно.
Спустя несколько секунд из-за ширмы вышел Берт, на его лице красовались бутафорские седые усы и борода.
Лили бросилась к нему, но Берт замахнулся на нее палкой:
— Пошла прочь, отродье! Куда только полиция смотрит!
Он скрылся за соседней ширмой, и Лили закрыла ладошками лицо.
Вслед за Бертом мимо прошла Бетти, оттолкнув, крайне аккуратно, Лили с пути. Она сняла фартук и накинула на плечи кусок ткани: шаль. Затем мимо прошел Юджин, убравший живот и накинувший жилетку.
Они по очереди проходили от ширмы к ширме через сцену, игнорируя Лили, отодвигая ее с дороги, или бросая:
— Отродье!
— Уродка!
— Убивать таких надо!
— Брысь!
Это продолжалось и продолжалось, пока я не заметила, что что-то не так. Малышка Лили, кажется, уже не играла, а всерьез испугалась того, что любимые люди ее толкают и проходят мимо. Она уже всерьез бегала от одного к другому, теребила рожки, привычно тянулась, ожидая, что ее обнимут или возьмут на руки.
Красные глазки в свете фонарей, кажется, блестели от слез.
— Стойте, — пробормотала я.
Не успела я вмешаться, когда Мелисса (Мелисса-"прохожая", которую от Мелиссы-"торговки" отличал платок на голове) громко сказала:
— Ой!
Она подхватила Лили на руки, погладила по волосам на затылке.
— Тише-тише, почему ты плачешь? Какие у тебя рожки!
— Меня все бросили! Почему меня все бросили?
Ох, проклятье, она в самом деле рыдает. Говорит, конечно, реплики Мелиссы, но плачет.
Вот чем им Колобок не угодил?! В этом мире произвел бы фурор! Так нет же, решили социальную тематику затронуть! Ох…
— Потому что ты неблагая, малышка, — ответила Мелисса, продолжая ее укачивать.
Лицо у нее было растерянным.
Кажется, ее саму напугало то, как Лили расплакалась. На репетициях все было в порядке, а сейчас...
— А почему? — всхлипнула Лили.
Так, это уже не по плану.
Я с тревогой смотрела на сцену, думая, стоит ли вмешиваться.
— Потому что так получилось, — быстро сориентировалась Мелисса. — Ты этого не выбирала.
— Но меня все равно бросили!
— Да. Но не волнуйся, я тебя не обижу. Идем. Ты никому не причинила зла, я знаю. Ты голодная, да? Сейчас мы пойдем домой, а потом я схожу на рынок и куплю тебе еды…
Лили разрыдалась еще хуже и громче, хотя по сценарию уже должна была успокоиться и начать расспрашивать дальше.
Мелисса, бросив по сторонам еще один растерянный взгляд, зашла за ширму, продолжая укачивать Лили.
— Как можно им помогать? — ожил Берт.
— Уроды! — поддержал Юджин.
— Ничего хорошего из таких все равно не вырастет! — припечатала Бетти.
А затем все трое ушли со сцены.
Спустя секунду из-за ширмы вышла Софи — в руках у нее был огромный нож.
Мясничий! Как же долго дети меня уговаривали им такое доверить… В итоге генерал Реннер, предатель, принес откуда-то нож еще больше того, что был у нас дома.
Софи робко огляделась и зашевелила губами. Говорила за нее Мелисса из-за кулис, старательно меняя голос:
— Я так хотела быть хорошей, но меня все равно прогоняют отовсюду. Даже если я прихожу на рынок с деньгами — меня не пускают, потому что я уродка! Из-за этих крыльев, как будто они мне нужны! Тогда какой в этом смысл? Если во мне все видят уродку — я такой и буду! Если мне нужна еда — я просто заберу ее. Сейчас возьму и ограблю первого встречного!
Софи зашла за ширму, держа нож в поднятой руке, а затем из-за второй ширмы вышла Мелисса с корзинкой в руках. Она ходила по сцене кругами и говорила:
— Да, подобрать неблагого ребенка с улицы — плохой вариант! Но ведь Лили такая чудесная девочка! Жаль, что ее приходится ото всех прятать, лишь бы ее не забрали в приют. Не понимаю, почему неблагих все так боятся. На них все только нападают — вот они и огрызаются в ответ, как собаки. Как же им жить, если их все заранее считают врагами? Решено. Я должна спасти еще кого-то, раз могу.
Замолчав, Мелисса покружила по сцене еще немного, бормоча себе под нос.
А затем на нее выскочила Софи — и замахнулась огромным ножом.
— Отдай еду!
Мелисса закричала, попятилась — и Софи замахнулась еще раз.
Мелисса выронила корзинку и скрючилась в защитном жесте — и Софи выпустила из рук нож, а потом закрыла руками голову и затряслась от плача.
