Я надеялась — все-таки в этот раз ненастоящего.
— Что же я творю? — в сторону, вместо Софи, сказала Мелисса. — Как я до такого докатилась?
На секунду повисла тишина, а затем Мелисса потянулась к Софи ее обняла.
Это была финальная сцена спектакля. Изначально он длился минут сорок — было сложно убедить ее в том, что сорокоминутный спектакль — не лучший вариант для усталых зрителей.
Мелисса и Софи не двигались, а затем на сцену начали выходить остальные дети.
— Я Юджин, я отродье, потому что могу превращаться в волка. А это, — он кивнул на сидящую у него на руках малышку. — Лили. Она может двигать предметы и у нее рога. Она отродье и из-за этого не помнит своих родителей.
— Я Бетти, я отродье, потому что могу вырастить розы.
Софи и Мелисса наконец выпрямились и подошли к остальным.
— Я Мелисса, могу вызвать или успокоить ветер, а это Софи, у нее крылья. Мы отродья.
— Я Дерек, и я отродье! — радостно выскочил из-за ширмы Дерек. — Потому что виверна!
Ну, он хотя бы был в штанах. Хотя и рубашка бы не помешала.
— А я Берт. Я обычный. Но если кто-то обидит мою сестру — ему придется иметь дело со мной.
Такая угроза от худенького светловолосого мальчика едва ли прозвучала угрожающе.
После слов Берта тишина повисла мертвая.
Я напряженно скользила взглядом по толпе горожан перед сценой. Дело осложняло то, что давно уже сгустилась темнота, а скудное освещение фонарей на площади не особо-то позволяло рассмотреть выражения лиц.
Генерал Реннер почти незаметно переместился вперед, так что я оказалась за его плечом.
Конечно, у нас был защитный купол, но… но мало ли.
Тишина нарастала, а потом вдруг раздались хлопки.
Аплодировал тот самый мужчина с зеленой повязкой на плече, который едва не ударил Мелиссу и который пытался бросить в сцену камень. Потом к нему присоединился еще кто-то, и еще, а затем аплодисменты стали по-настоящему громкими.
А Моника, девушка Юджина, кажется, даже свистнула. Клянусь, даже стоя спиной, я могла увидеть его довольное лицо.
Я сглотнула и услышала недовольное шипение Мелиссы:
— Поклонитесь! Что вы стоите, как истуканы!
Эта девочка никогда не изменится. Тяжелый характер — несущая конструкция ее личности.
Я обернулась и не сдержала улыбки. У детей глаза на радостях светились. Впрочем, у Дерека, Софи, Лили и Юджина в темноте они всегда светились. Да уж.
Из-за внезапно нахлынувшей гордости за детей я упустила момент, когда среди шума аплодисментов раздались недовольные голоса, и к сцене прорвался мэр Освальд. Ну, выкатился, вернее. Видит бог, я ничего не имела против лишнего веса, но стоило подумать, что бока он наедал, жируя на полагающихся приюту деньгах, как тут же хотелось как минимум их отбить.
— Ч-ч-что… Что вы тут устроили! — рявкнул он мне в лицо. Подошел ближе и ударился о купол. — Что… что за… Снимите это!
— Вам это просто так не сойдет с рук! — подоспела Долорес. Язык у нее слегка заплетался, как и у мэра Освальда. — Не с-с-сойдет! Нарушение!
— Они ничего не нарушили! — вклинилась Моника. — Каждый житель города может принять участие в ярмарке!
— А ты куда лезешь? — взвизгнула ее истеричная матушка откуда-то с заднего ряда.
Гул нарастал и нарастал, а потом вдруг раздался громкий мужской голос:
— Ти-хо!
И все как-то в самом деле тут же замолчали. Поискав глазами источник звука, я увидела высокого мужчину, который сквозь толпу прокладывал себе дорогу. Плечи у него были очень широкими — примерно в половину его роста.
Кажется, это именно он выступал с двумя огромными гирями, которыми чуть ли не жонглировал.
Когда он подошел вплотную к сцене, я инстинктивно напряглась, а потом мужчина вдруг обернулся к толпе, загородив нас спиной.
— По-моему, голосовать надо не так! — громогласно объявил он. — Урны для кого поставили?!
Мужчина махнул огромной ручищей направо от сцены, где стояла урна для голосов. Ее охраняла “комиссия” — несколько горожан и полицейские.
Уверена, в другие годы такого ажиотажа вокруг голосования не было.
— Да!
— И правда!
— Можно же проголосовать!
Раздались со всех сторон голоса.
— Уроды! — крикнул кто-то, но его тут же осадили:
— А ты лучше что ли?
Снова поднялся гвалт, и мужчина обернулся к нам. Он был огромным, бритоголовым и, в целом, встретив его в темном переулке, я бы ускорила шаг.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Я думаю… Нам сейчас лучше уйти.
— Чего вам уходить? Тут сейчас танцы будут, жена моя на скрипке играть собиралась. Оставайтесь. Ежели кто обижать будет — я увижу. И братьев позову. Разберемся.
Судя по серьезному тону, братья ему размерами не уступали. Кажется, этот мужчина был кузнецом. Кузня располагалась на другом конце города и, так уж вышло, ничего кованого мне не было нужно. Потому-то мы до сих пор и не встречались.
— Спасибо, — еще более искренне поблагодарила я.
— Считайте, вы победили, — пробасил он. — Люди разное болтают, но я вам так скажу. Большая часть за вас бы проголосовала, даже если бы вы просто со сцены матерную частушку спели. А тут целый… Вон что!
— Просто детям нельзя петь матные частушки, — поэтому Мелиссе пришлось выкручиваться.
— Кому… А! Ей что ли? Ну, молоток.
— Ч-ч-что вы себе позволяете! — снова ожил мэр. — А ну задержите ее!
— Я вам что, один из ваших холуев в форме? Вы мной почему командуете?
— Я мэр!
— Насколько я помню, — вклинился Аб, — мэр обязан все решения, которые выносит вне своей компетенции, обсуждать с городским правлением в его полном составе — за исключением чрезвычайных ситуаций. Аресты и задержания к компетенции мэра не относятся.
— Это чрезвычайная ситуация! — брызгая слюной, рявкнула Долорес.
— Не вижу, чтобы кто-то находился в опасности. Значит, не чрезвычайная, — едко отпарировал Аб.
Пока мы переругивались, я не заметила стайку детей, которые подкрались вплотную к сцене. Купол мешал им пройти дальше, но мои дети тоже подкрались к ним ближе.
— А у тебя крылья настоящие? Ого! И летать можешь! А дай потрогать?
Девочка лет семи в зеленом платьице завороженно смотрела на Софи и тянулась к ее перьям. Софи вместо того, чтобы держаться подальше от людей, спрыгнула со сцены вниз и несмело протянула крыло к собеседнице, выходя за пределы купола.
— Ого, перья! Вау, у нее перья!
Софи была единственной, кто не горел желанием до сих пор появляться в городе: должно быть, слишком свежи были воспоминания о том, как она бродяжничала.
Но сейчас стайка детей облепила ее. Все наперебой пытались потрогать, спросить что-то или заговорить. Остальные дети тоже потянулись навстречу, и спустя несколько секунд под сценой уже толпилась разномастная ребятня, так что нельзя было точно отделить приютских от городских. Разве что Юджин в одиночестве возвышался над остальными, как каланча.
А, уже не в одиночестве. Моника приникла к его плечу, пока бакалейщик успокаивал разъяренную жену. Решительная эта Моника барышня. Вся в мать.
Гул и гвалт стояли невыносимые, и я решила: пора брать детей под мышку и уходить отсюда. И лучше бы создать еще один защитный купол, пока мы будем отступать. Интересно, смогу ли я сделать его таким, чтобы он перемещался одновременно с нами? Примерно как шар для хомяка?
Я шагнула к детям, и тут генерал Реннер схватил меня за руку.
— Иви не надо. Ты так долго ломала эту стену — не строй новые.
— Но вдруг…
— Спалю весь город.
— Что?
— Я имел в виду — даже будь они обычными детьми, ты бы не смогла уследить за всем.
Да, он был прав, но…
— Ого, ты в темноте видишь?! — удивился кто-то из городских малышей.
Я не поняла, к кому из моих детей это относилось. В темноте видели, как кошки, почти все.
— Мэр Освальд! — дрожащим тоном произнесла Фэнни, женщина с мышиными волосами. — Если вы прикажете арестовать этих людей, я буду вынуждена составить на вас жалобу! Это нарушает пункт пятый закона “О самоуправлении в городах!”
