Когда солнце погасло - Лянькэ Янь

Я увидел, что тетины палочки на концах почернели от яда. Увидел, что улыбка блуждает по дядиному лицу, точно желтое облако. Он водил рукой над тарелками, словно сеятель, что бросает в землю семена.

— Няньнянь, вовремя ты пришел. Очень даже вовремя. Поможешь дяде. Нужно будет эти тарелки отнести на площадь. И поставить, куда я скажу. И супы тоже отнести и поставить, куда я скажу Начальник Мао, глава уездной управы, сколько живет в поселке, наше семейство ни одним словом не удостоил. А глава управления гражданской администрации ни разу к нам не заглянул, хотя ко всем соседям в гости заходит. Брезгуют, что дядя твой в крематории работает, боятся мертвечиной от меня заразиться, несчастья боятся. И угольный воротила туда же, сам весь грязный как чушка, а только меня увидит, на другую сторону переходит. Всем крематорий не угодил. Твою налево, если вам крематорий так не угодил, пусть у вас дома вовсе никто не помирает, тогда и в крематорий ездить не придется. Возьми хоть наших соседей, один свои деньги за карточным столом в уездном центре выиграл. Другой разбогател на кражах в Лояне. Один шулер, второй ворюга, но я ими никогда не брезговал, а они решили, что такое соседство к несчастью, продали дома и на другую улицу перебрались. Ну и хорошо, вы мной побрезговали, а я вас нынче супчиком и закусками накормлю.

Отправлю вас на тот свет.

Вы у меня нынче за все заплатите, а после ваши родственнички приползут в крематорий, попросят вас кремировать, дотла сжечь.

Я и сожгу, а родственнички ваши явятся ко мне на поклон с подарками, затянут песню, мы же соседи, все в одном поселке живем, помер человек, надо сжечь его как полагается, ни нога чтоб в печи не осталась, ни рука.

Пришло время, теперь Шао Дачэн всем отомстит, вот увидите.

Иди сюда, Няньнянь. Бабе такое дело доверить нельзя. Суп с морепродуктами отнесешь к фонтану, поставишь на стол, за которым сидит начальник Мао. Начальника Мао ты видел, худой такой, с лысиной. Ничего не говори, молча поставь супницу на стол. И разлей суп по чашкам. Если спросят, скажи, что ты из второго дома на Первой улице. Или другой дом назови, какой тебе больше нравится. Все равно им конец. Они и подумать ничего не успеют, одним махом на тот свет отправятся. Потом сходишь к столу с мацзяном. Не знаю, что за делишки обстряпывают наши мацзянщики, да только все они богаче твоего дяди. Богаче, вот и приходится перед ними лебезить. Как вернешься от начальника Мао, отнеси им тарелки с закусками. Они устанут в мацзян играть, а тут и закуски подоспели, молча поставишь тарелки на стол, они начнут пить и закусывать. Выпьют, закусят, и никакие деньги им не помогут.

И вот еще тарелка с жареными овощами. Школьный директор мяса не ест, ему овощи отнесешь.

А эту тарелку. Няньнянь. Няньнянь.

Няньнянь. Няньнянь.

И ночь опустилась еще глубже. Дядин голос вместе с черной ночной глубиной рвался из дверей коттеджа. Стекал по ступеням, словно вода. И гнался следом, хотел меня утопить.

4. (05:10–05:15)

Под дядино бормотание я испуганно выпятился из коттеджа. Выпятился и побежал к главным воротам. Я бежал, и звук моих шагов гремел за спиной, словно дробь боевого барабана. Всю дорогу я бежал. Ни о чем не думал. В голове маячила только одна мысль, словно мертвое дерево посреди дороги. Дамин с братьями скоро приедет. Дамин, при езжай скорее, приводи братьев грабить моего дядю. Забирайте его деньги, забирайте вещи, берите что хотите. Тетины украшения лежат в тумбочке у кровати. Дядин сейф стоит за перегородкой в спальне. Дамин, приезжай скорее, приезжай скорее грабить моего дядю. Так я кричал про себя, и голос метался у меня в гортани и рвался наружу, будто змея, что рвется прочь из норы. Небо было серым и синим. Земля серой и мглистой. Мир бродил во сне, и сны его будто пропитались ядом. Сосны вдоль дороги валились мне за спину, словно я распинывал их ногами. А фонари у главных ворот светили так ярко, что казалось, будто над воротами висит солнце. Серая кирпичная стена высотой была метра три. Наверху блестело битое стекло, а над стеклом тянулась колючая проволока. Железные ворота на мраморных столбах оказались заперты. И калитка на железных воротах оказалась заперта. Один из охранников, что дежурили ночью у ворот, спал. Другой ушел неизвестно куда. Прибежав к воротам, я увидел, что с той стороны уже стоят Дамин с братьями. Мопеда было не видно. Они вчетвером топтались у ворот с мешками, дубинками и железными ломами, раздумывая, как попасть внутрь. А увидев меня за воротами, словно увидели обезьянку, сбежавшую из клетки, недоверчивые глаза страшной силой пригвоздили меня к земле.

Несколько секунд мы растерянно переглядывались через железные ворота.

Потом я нажал кнопку на мраморном столбе. И створки ворот поехали в разные стороны. И два мира слились в один.

Братец Дамин, мой дядя живет не на Второй улице, а на Третьей, в шестом доме на Третьей улице.

И деньги он прячет не в шкатулке и не в шкафу, а в железном сейфе, а железный сейф стоит в восточной комнате на втором этаже, в спальне, в нише за перегородкой.

Тетя хранит свои украшения в красном шелковом мешочке, в нижнем ящике прикроватной тумбочки.

Братец Дамин, скорее заходите и ступайте к дядиному дому, к шестому дому на Третьей улице. Пока дядя с тетей снобродят, вы их привяжите к стульям, как моих родителей привязали, а потом берите, что вам понравится.

Давайте, заходите. Чего встали. Я подумал, вы в поселок зайти не сможете, вот и прибежал сюда короткой дорогой, чтобы вам ворота открыть.

Дамин с братьями все стояли за воротами, а лица их светились радостным удивлением, словно укрытые шелковой тканью, и лишь когда я договорил и не чуя под собой ног шагнул за ворота, они сдвинулись с места и пошли мне навстречу. Проходя мимо, я снова заглянул в лицо Дамина. Он сунул мне свой фонарик. Светя на дорогу фонариком, я обернулся и крикнул:

— Идите в шестой дом на Третьей улице, в другие дома не ходите. Братец Дамин. Только нипочем не ешьте супов и не пробуйте закусок, которые мои дядя с тетей приготовили, если попробуете, сразу дух испустите.

Мой крик песней летел по ночному небу, реял над головой. Быстрые шаги грабителей разносились по миру, словно ритмичный бой в аккомпанемент моему крику. И я пошел домой. А они пошли в коттеджный поселок.

— Что ни раздобудем, доля будет ваша. Сунь Дамин свое слово держит, Няньнянь, будь спокоен, племяш.

Так Дамин крикнул мне напоследок. И даже сейчас, когда я вспоминаю его слова, по всему телу разливается легкость. Прохлада. Точно слова братца Дамина пролились в летней ночи ледяной водой, окропившей мою горячечную беспокойную плоть.

КНИГА ДЕВЯТАЯ

Стражи отбиты. Птицы издохли в ночной голове

1. (05:10–05:30)

Ночь опустилась глубже, еще глубже.

Птицы издохли в ночной голове.

Всю ночь напролет я куда-то бежал. И меня вдруг потянуло в сон, а ноги опухли. Ночь подернула дорогу дымкой. И ночная дорога с каменным лицом ложилась мне под ноги. Горячий полевой запах теперь сменился прохладой. Остатки жара у земли рассеялись. Земля остыла, как остывает человек после вспышки гнева, и молчаливые просторы вдоль деревенских домов лежали укрытые мягким теплом.

Я видел, как вдалеке горит огнями деревня.

Слышал, как вдалеке тарахтят мопеды на трассе.

Запах ночной тревоги все так же растекался по небу, катился по земле. Но то ли сделался слабее, то ли, наоборот, загустел. Я знал, что ближе к рассвету человеку труднее бороться со сном. А когда человека одолевает сон, он начинает снобродить, и сно-бродная зараза распространяется быстрее. От западной стены коттеджного поселка Шаньшуй я пошел вперед. Прежняя дорога никуда не делась ждала меня на старом месте. И черный ночной мир ждал меня на старом месте. V моста я присел умыться. Попил воды. Проходя по мосту, посмотрел на реку. И увидел, как блестит вода, услышал ее блеск. Вспомнил, как мужчина с женщиной лежали под деревом на том берегу, и почему то подумал о Цзюаньцзы, которая каждый день наводит порядок в крематории. Была бы Цзюаньцзы красивая. Не торчали бы у нее зубы. Была бы она грамотная, умела бы читать. Стоило подумать о Цзюаньцзы, и ноги зашагали быстрее. Стоило подумать о Цзюаньцзы, и сон прошел. Оказывается, Цзюаньцзы умеет прогонять дремоту, прогонять усталость, возвращать ногам силу, и мысли о Цзюаньцзы побежали дальше. Побежали в самые потайные, скрытые уголки. Я представил, что мы с Цюаньцзы лежим под деревом, как лежали мужчина с женщиной. Лежим на траве под небом сегодняшней ночи. Представил так явственно, что пот выступил на лбу и на ладонях, и все тело сделалось мокрым от пота, словно я в самом деле обнимаю Цзюаньцзы. Только мужчины с женщиной уже не было. Не было под деревом, не было у дороги. Я осмотрелся. Прислушался. Безмолвие шагало мне навстречу, и я видел и слышал босоногую поступь тихой ночи. Подошел к дереву. Посветил фонариком под деревом, увидел траву, примятую их телами. Увидел в траве коробок спичек. И женскую заколку.