Когда солнце погасло - Лянькэ Янь

— Вот они куда спрятались. Вот куда спрятались.

Отец выключил фары. Мы нырнули во тьму, словно под воду. И люди, которые гнались за нами следом, больше не видели нас, как наяву не видишь того, что случилось во сне.

Они остановились.

Мы слушали голоса за спиной, как слушают шум воды на другом берегу. Не знаю, как отцу удавалось впотьмах разбирать дорогу. Не знаю, как ему удавалось из одного переулка сворачивать в другой. Оказалось, звуки погони и расправы доносятся не только с улицы у нас за спиной. Впереди тоже слышались звуки бегства, погони и расправы. И на востоке слышались звуки погони и расправы. И на западе слышались звуки погони и расправы. Казалось, весь город очнулся, стряхнул с себя ночной сон. Весь мир проснулся перед рассветом. Звуки погони и расправы падали на город грозовым дождем. Грозовым дождем стучали по городу и миру. Шаги преследователей гремели грозовым дождем. Шаги беглецов гремели грозовым дождем. Весь мир тонул в грозовом дожде бегства и погони. Весь мир тонул в криках и кровопролитии. Никто не спал. И все до одного спали. Весь город и вся Поднебесная были охвачены снобродством. Здесь люди убегали от толпы. И там люди убегали от толпы. Убегали то несколько человек. То сразу десятки, сотни человек. Собравшись толпой, они смелели. И вдруг останавливались, брали в руки дубинки, выставляли перед собой. И в преследователей дождем лете ли камни и осколки кирпича, летели дождем прямо на их фонари.

И тогда преследователи обращались в бегство. А убегавшие бросались за ним.

И после короткого затишья город снова оглашался грозовым топотом. Шумом. Бегом. Взрывами. Дубинки плясали, летали в свете фонарей. Вниз и вверх, вдоль и поперек. Но моему отцу все равно удалось вывезти нас из южных кварталов в середину города. Из середины на север. А из северного переулка к самой окраине. Отдуваясь, он вывез нас из северного переулка прямо за город. Будто вывел из яви в сон. Из сна вывел в чистую воду яви.

3. (05:50–06:00)

Мы стоял и у подножия горы к западу от Гаотяня, и небо над нами было цвета синей воды. В синеве мерцало полтора десятка звезд. Синеву покрывал туман. Город лежал внизу. На виду, прямо у нас под ногами. Ночь ушла на такую глубину, что казалось, небо на той стороне светлеет. Небу пришла пора светлеть. Какой бы дикой и страшной ни была ночь, все равно небу пришла пора светлеть. Прохладный и чистый ветер струился по склону горы, как вода по руслу протоки. И пот на мне скоро высох. И скачущее сердце успокоилось.

Я знал, что мы сбежали из города, спаслись от расправы.

Я вылез из кузова и вместе с отцом покатил велосипед вверх по склону, чтобы увидеть Гаотянь и что происходит в Гаотяне. Мы забрались на середину склона, остановили велосипед на ровной площадке у поворота. И увидели, что на улицах и переулках Гаотяня горят фонари. Увидели, что во всех окнах средней школы на окраине Гаотяня горит свет. Свет вздымался и опускался, точно согретая солнцем гладь водохранилища. Мы слышали, как катятся по городу крики расправы и топот погони. Мутные звуки напоминали шум воды в непогоду. Волна билась о волну, и было не разобрать, какая разбилась, а какая покатилась дальше. Отец смотрел растерянно. Мать смотрела растерянно. Мы переглянулись и растерянно посмотрели на ночной Гаотянь, будто перед нами не Гаотянь, а взволнованное ветром озеро. Поля, дома и деревья к востоку от Гаотяня терялись в ночной мгле. Дома, улицы и деревья Гаотяня терялись в ночной мгле. Все-таки еще не рассвело, мир лежал в ночи. Тишина вдали была такой густой и страшной, словно в ней летают полчища черных невидимых иголок. По спине у меня побежали мурашки. Руки покрылись гусиной кожей. А на ощупь стали твердыми и холодными, будто каменные дубинки. Из травы слышался шорох и стрекот. Листья терновника и дикой ююбы вдоль края тропы густо зеленели и дрожали от стрекота. Плоды ююбы тянулись с ветвей, словно грозящие детские пальчики. Было слышно, как поет сверчок. Без умолку поет свою песню в траве у дороги. И кузнечики стрекотали в ветвях дикой ююбы. Без умолку стрекотали в ветвях дикой ююбы над обрывом. Ночной мир сделался мертвенно-тихим, словно и нет никакого мира, а есть только пустой воздух, пустая темнота. Словно и нет никакого миpa, а есть только мертвые кладбища да пустоши. Тишина вернула миру звуки и шорохи, прежде неявленные. Громоздясь друг на друга, звуки с шорохами добавлял и ночи ужаса и мертвенной тишины. Мертвенный ужас расползался по ночному небу, словно луна и звезды мечут друг в друга блестящие ножи.

Мы с мамой стояли у велосипеда. Отец стоял перед нами, ближе к миру, словно стоит не с нами, а внутри мира.

— Как же так. Как же так. — Мама не то говорила сама с собой, не то спрашивала у отца. — Ребенком я слыхала про снобродство, встречала снобродов, но разве бывает такое снобродство, от которого не проснуться.

— Помолчи, помолчи. Говорю тебе помолчать, а ты все равно.

Тогда мама замолчала. И устало опустилась на землю.

Отец неотрывно смотрел на город, словно пытался поймать какие-то звуки. Пытался поймать ушами какие-то звуки, пытался что-то расслышать. Одной рукой опираясь на кузов велосипеда. Другой держась за опухшую левую щеку, он стоял посреди тишины. Но так и не услышал, так и не поймал никаких звуков, не разобрал никаких голосов и событий.

Отец обернулся и беспомощно посмотрел на нас, посмотрел на заросший травой горный склон.

— Который час пошел.

— Не знаю.

— Владыка небесный помер никак. Если сейчас не рассветет, владыка небесный правда помер.

Так он говорил с мамой, говорил сам с собой. Я вспомнил, что в кузове лежит кирпичеобразный приемник. В приемнике есть время. Я порылся в кузове, выбросил оттуда два холщовых мешка. И отыскал приемник. Пока я крутил колесико, из приемника рвался шум, как если волочить заступ по бетонной дороге. Шум, от которого ломило корни зубов. Я постучал по приемнику. Покрутил его так и эдак. И наконец услышал сигнал. Пик. Пик. Вслед за сигналом из шума прорвался молодой мужской голос — на календаре первое июля, шесть часов утра. Голос был чистый и красивый, словно семечко.

— Шесть часов.

— Скоро рассветет.

Одновременно сказали отец с матерью, словно благодарили время. Благодарили приход шести часов, благодарили людей, которые скоро очнутся от снобродства. Летом в начале седьмого солнце уже показывается из-за Восточной горы. Если погода ясная, в шесть утра начинает светать. Солнце выходит из-за гор, небо светлеет, люди просыпаются. Но тут я пошевелился, дернул рукой с приемником. И из шума донесся чистый голос диктора. Голос диктора, который зачитывал прогноз погоды.

Дорогие радиослушатели. Дорогие друзья.

Я обращаюсь ко всем радиослушателям, чьи приемники настроены на частоту сто двадцать семь и один, и прошу вас обратить внимание, обратить особое внимание на следующее сообщение. Обратить особое внимание. Ориентировочно с половины десятого вчерашнего вечера вследствие сильной жары и сезонного переутомления в отдельных районах провинциального центра наблюдается редчайший фено мен коллективного сомнамбулизма, в затронутые сомнамбулизмом населенные пункты и горные рай оны были отправлены представители власти для осуществления пробуждения и популяризации мер самопомощи в целях предотвращения негативных последствий, которые могут быть вызваны коллективным сомнамбулизмом. Однако в данный момент необходимо иметь в виду следующую опасность, сегодня после шести часов утра и на протяжении всего дня из-за особенностей рельефа и движения воздушных потоков, а также в результате перемещения холодного фронта с северо-запада регион на протяжении всего дня будет находиться в зоне высокой температуры при плотной облачности без солнца, осадков и ветра. Под так называемой зоной высокой температуры при плотной облачности подразумеваются плотные облака на фоне отсутствия осадков и ветра, в результате чего формируется длительная плотная облачность в сочетании с высокой температурой воздуха, и день становится неотличим от вечера, а вечер неотличим от ночи. В отдельных горных районах будут наблюдаться явления сродни солнечному затмению. Когда день подобен ночи. Проще говоря, в отдельных районах сегодня ожидается темное небо среди дня, как во время солнечного затмения, а потому состояние сна и сомнамбулизма среди населения будет усугубляться и распространяться, а граждане, уставшие за ночь от сомнамбулизма и незаметно погрузившиеся в сон, снова перейдут в состояние сомнамбулизма, которое будет усугубляться и распространяться.