Цена жизни. Книга 2 (СИ) - Стоев Андрей

— Если империя присоединит Сицилию, в империи начнут разоряться баронства из-за перепроизводства продовольствия.

— Совершенно верно! И продать избыток продовольствия вряд ли будет легко — ни муслимы, ни схизматики ничего покупать не будут, это вопрос принципа. Сицилия — богатая земля, но из-за нарушенной структуры сбыта империя потеряла бы больше. В конце концов это, конечно, решилось бы, но зачем империи ненужные потрясения?

— Но империя всё-таки туда влезла, — утвердительно спросил я.

— Не сама, — покачал головой Клаус. — Муслимам Сицилия действительно была нужна — даже не столько ради прибыли, сколько как продовольственная база. В конце концов одному из султанов пришла в голову блестящая идея договориться с империей, чтобы за половину дохода с Сицилии империя защищала остров от притязаний Константинополя.

— В общем-то, выглядит неплохой идеей, — заметил я. — Выгодно всем, кроме, конечно, базилевса. Но, очевидно, что-то пошло не так?

— Там пошло не так всё, — поморщился фон Абенсберг. — Много лет все были довольны — как ты правильно заметил, кроме базилевса, — но потом к власти пришёл император Конрад и всё испортил. Он решил наладить отношения с Ираклием VI. Это, в общем-то, получилось, но одним из условий базилевса было ограничение заграничных протекций. В частности, императору пришлось отказаться от защиты Сицилии. Взамен договор предусматривал, конечно, равноценные льготы, а что касается конкретно Сицилии, то базилевс дополнительно пообещал в случае захвата острова также платить половину дохода. Конраду договор показался весьма выгодным, но в результате Ираклий VI так и не сумел захватить Сицилию, а возмущённый султан Нашми отказался оплачивать протекцию.

— Вообще-то, это логично, — заметил я, — раз император отказался от протекции, то платить вроде и не за что.

— Вот только Конрада такая логика не устроила, — усмехнулся Клаус. — Деньги-то он перестал получать. Поэтому он поставил султану условие: либо Нашми продолжает платить, причём сумма выплаты увеличивается до трёх четвертей, либо империя вообще выкидывает муслимов из Сицилии. Султан платить отказался, и Конрад затеял сицилийский поход, который в конце концов известно как закончился.

— Император Конрад рассказывал мне, что поход так закончился из-за чрезмерных вольностей дворян. Что они воспользовались своими вольностями, чтобы вместо войск прислать третьесортных наёмников. То есть формально они вассальный долг выполнили, а по сути, предали империю.

— Так всё и было, — признал Клаус. — Но Конрад опустил несколько важных моментов. Как раз перед этим император начал активно притеснять дворянство и вызвал в результате очень сильное недовольство общества. Например, он отобрал у Баварии Ландсгут — и что, за это Оттон должен был класть своих людей, чтобы исправить глупость императора, который сам отказался от сицилийских доходов? Высшее дворянство таким образом выразило своё несогласие с политикой императора, и я не могу их за это осуждать. Будь я графом Абенсберг, я поступил бы точно так же. Кстати, мой брат так и поступил.

— Очень интересный рассказ, — задумчиво сказал я. — Если посмотреть с такой стороны, то вся история выглядит совершенно иначе, чем в пересказе императора Конрада. По его рассказу, Сицилия на три четверти принадлежала империи, а муслимы закрепились на оставшейся четверти.

— Его величество просто использовал не совсем точные термины, — улыбнулся фон Абенсберг. — Разумеется, речь шла исключительно о распределении доходов.

— Да, история прямо заиграла новыми красками. Хорошее доказательство того, что никогда нельзя полагаться на рассказ одной стороны, и здесь это очень уж ярко проявилось.

— Что ты хочешь от императора, Кеннер? — пожал плечами Клаус. — Не мог же он сказать: «Да, я совершил глупый поступок, и дворянство заставило меня за это поплатиться». Конечно, он предпочёл рассказать тебе о чрезмерных вольностях, которые разрушают империю. И если между нами, то претензии к Конраду были практически у всех в империи, и не только из-за давления на дворянство. Все люди ошибаются, но у императора подобных неумных решений было слишком уж много. Вспомни — кто его в конце поддерживал, кроме нескольких старых соратников? Все просто ждали когда он, наконец, умрёт. Но он хотя бы нашёл в себе силы красиво уйти, потому и выжил.

— Спасибо, Клаус, — кивнул я. — Теперь мне многое стало ясным. И раз уж мы заговорили про империю — ты знаешь что-нибудь о маркграфе Маркусе Нордгау?

— Он-то чем тебя заинтересовал? — поразился фон Абенсберг.

— Он недавно попытался меня ограбить, и мне, естественно, стало интересно, что это за личность, и почему он считает, что может безнаказанно такое проделать.

— И что ты с ним сделаешь? — с любопытством спросил Клаус.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Скорее всего, ничего — нельзя же уничтожать имущество в ответ на безуспешную попытку. То есть можно, конечно, но дворянство воспримет это как чрезмерную реакцию. Будь это обычный простолюдин, я бы просто приказал его пристрелить, и дело с концом, но с маркграфом так нельзя, увы. Так что для начала я просто хочу понять, кто это такой.

— Если ты его пристрелишь, Оттон будет тебе очень признателен, — засмеялся фон Абенсберг. — И уж точно не сочтёт это чрезмерным. Дело в том, что одно время маркграфство Нордгау было присоединено к герцогству Баварскому. Потом у герцогства случился период слабости, к тому же герцог конфликтовал с императором, и династия Нордгау сумела снова добиться прямого вассалитета императору. С тех пор герцоги Баварские не оставляют надежды опять взять Нордгау под свою руку, а маркграфы делают всё, чтобы этого избежать. И в процессе обе стороны гадят друг другу где только могут.

— С отношениями Оттона и Маркуса понятно, — кивнул я. — А что насчёт самого маркграфа? Что он любит, что не выносит, к чему стремится, чем живёт?

— Я не так много о нём знаю, — задумался Клаус. — Оттон мне, конечно, друг, но заботы герцога Баварского от меня всё-таки довольно далеки. А Маркуса я несколько раз встречал на приёмах, только и всего. Так что могу пересказать тебе только общеизвестные сведения.

— Хотя бы это…

— Маркус Нордгау известен как коллекционер и меценат. Рядом с замком он разбил небольшой парк, где построил здание галереи для своей коллекции картин и скульптур. Галерея Нордгау широко известна, и не только среди искусствоведов, там всегда много туристов. Что ещё? По слухам, Маркус — большой любитель дам, и каждой фаворитке при расставании дарит неплохое поместье. Не знаю, кто у него в фаворитках сейчас — я мельком слышал, что вроде какая-то незнатная дворянка, но не уверен. У него два сына, и, как говорят, он хороший отец. Наследнику сейчас лет пятнадцать. Есть дочь-подросток, но её ещё не выводили в свет, так что ничего про неё сказать не могу. Боюсь, это всё, что я могу рассказать.

— Ну, хоть что-то, — вздохнул я.

* * *

— Сиятельная Стефа сейчас у Матери, господин Кеннер, — сказал дежурный охранник, позвонив в секретариат. — И Мать просит вас подойти в её кабинет.

— Хорошо, — кивнул я. — Передайте сиятельной Ольге, что я направляюсь к ней.

Весеннее солнце уже стало достаточно сильным, чтобы немного припекать. Настроение было прекрасным, и, похоже, не только у меня — встречные Ренские с улыбками со мной раскланивались. Весна — это ежегодное чудо, которое радует всегда. Есть люди, которые скучают по зиме, но я к ним точно не отношусь. Да и большая часть тех, кто скучает, скорее всего, просто так говорят — всегда же можно уехать куда-нибудь в Мурман и получить зимы сколько хочешь, но почему-то они туда не ездят, а ездят на какие-нибудь южные курорты.

Секретарша Ольги при моём появлении немедленно вскочила и распахнула передо мной дверь кабинета — с некоторых пор Ренские относятся ко мне как к любимому внуку и наследнику Матери. Меня это не так уж радует — я бы предпочёл не такое восторженное отношение, — но возразить здесь невозможно, и я просто приветливо кивнул, проходя в кабинет.