Цена жизни. Книга 2 (СИ) - Стоев Андрей

В кабинете, кроме Ольги и Стефы, обнаружилась ещё и Ханна, точнее говоря, Ханна-старшая. Мне так никто и не удосужился сообщить её положение, но я уже и сам давно понял, что она по положению третий человек в роде, и занимается в основном финансами. Стало быть, здесь собралась верхушка рода, и они зачем-то хотят меня видеть. Интересно, конечно, зачем.

— Дамы, здравствуйте! — жизнерадостно приветствовал я. — Рад всех вас видеть!

— Здравствуй, Кеннер, — улыбнулась мне Ольга. Просто поразительно, как она меняется, когда улыбается — жаль только улыбается нечасто. — Присаживайся. Приказать тебе подать что-нибудь?

— Не надо, — махнул я рукой. — Только что пообедал.

— Понятно, почему у тебя настроение такое хорошее, — усмехнулась Ольга. — А вот у нас образовалась небольшая проблема, и нам нужна твоя помощь. Стефа сейчас расскажет.

— Всем, чем могу, — пообещал я усаживаясь. — Так что у вас за проблема?

— Карлы дали нам ещё один сплав, Кеннер, — начала Стефа. — Ну, не сплав, конечно — скажем так, материал. Прозрачный, по виду очень похож на обычное акрилатное стекло, но есть одно интересное отличие: если на поверхность тонкой пластины напылить прозрачные электроды и приложить к ним специальным образом модулированный высокочастотный потенциал, то при попадании в материал фотона с некоторой небольшой вероятностью переизлучается не один фотон, как в обычном стекле, а два.

— И если пластинка достаточно толстая, то таких избыточных переизлучений может по цепочке произойти достаточно много, так? — сразу дошло до меня. — И один фотон породит много вторичных фотонов?

— Есть предел толщины пластины, — пояснила Стефа. — Точнее, не предел, а некая оптимальная толщина, где достигается максимальный эффект. Число переизлучений зависит также от формы и величины приложенного напряжения, но оно в любом случае достаточно большое.

— То есть получается очень компактный фотоумножитель, который можно использовать в биноклях и прицелах, — сделал вывод я. — Причём коэффициент умножения можно гибко регулировать, то есть один и тот же прибор может использоваться и днём и ночью, при любом уровне освещённости. Ну что же, карлам теперь, с ещё одним уникальным сплавом военного назначения, уж точно никуда не деться. Князь не позволит им сорваться с крючка, а если они всё же попытаются, то он их уничтожит — просто для того, чтобы они не ушли к кому-то другому.

— Однако быстро же ты всё понял, — с лёгким удивлением заметила Ольга. — Всё так и есть, и насчёт карл князь именно это мне и сказал.

— Могу вас только поздравить, — сказал я. — Разворачивайте производство, деньги здесь огромные.

— Вот в этом месте как раз и образовалась проблема, Кеннер, — вздохнула она. — Нам нужно, чтобы ты в этом тоже участвовал.

— А я-то здесь каким боком? — поразился я. — С псевдомускулами понятно — там я договаривался с карлами, и у меня как раз было готовое производство. А с этим сплавом я никакой своей роли не вижу. Это ваша заслуга, вам этим и заниматься.

— Князь отказался нам это отдавать. Как он сказал, критически важное военное производство не может принадлежать негражданам. И если мы хотим этим заниматься, то мы обязаны отдать треть казне, и ещё одну треть кому-то из уважаемых и хорошо себя зарекомендовавших дворян княжества.

— И вы решили отдать эту треть мне, — покивал я.

— А кому ещё, Кеннер? — развела руками Ольга. — Даже не говоря о том, что ты наш родственник, твоя порядочность в делах всем известна. Да и князь очень прозрачно на тебя намекнул. А что тебе не нравится? Тебе ведь даже ничего делать не придётся. Почему бы тебе не согласиться?

— Согласиться мне придётся, конечно, раз князь поставил такое условие, — недовольно сказал. — А не нравятся мне две вещи: во-первых, мне всё-таки придётся как-то всерьёз участвовать, просто сидеть паразитом на вашем деле для меня неприемлемо. А во-вторых, я уже становлюсь слишком богатым. Князь пока не обращает на это внимание, но рано или поздно он задумается: а не слишком ли много у Арди денег?

Ольга ничего не ответила, но понимающе кивнула.

— Однако у меня есть небольшое условие: часть своей доли я хочу отдать членам нашей фамилии. Не уверен, что князь позволит участвовать в этом деле фон Абенсбергам, но Кире я хочу дать долю обязательно, да и матери тоже.

— Я иного от тебя и не ждала, Кеннер, — с удовлетворением сказала Ольга. — Ты всегда поступаешь достойно, род гордится таким родственником. Тогда решайте между собой вопрос долей и присылайте своих людей вот к Ханне, например. Будем обговаривать, кто за что отвечает, да и хотя бы примерную смету надо набросать.

— Пришлём, — вздохнул я. — Кстати, а почему карлы сразу этот сплав не показали?

— Ты сейчас будешь смеяться, — усмехнулась Ольга. — Они были уверены, что для нас он совершенно бесполезен. Сами они используют довольно примитивные приборы ночного видения, а нам-то такие приборы зачем? У нас же солнце светит.

— Да уж, — покрутил головой я. — Страшно далеки они от народа[10].

[ 10 — Кеннер процитировал здесь статью В. И. Ленина «Памяти Герцена» (1912).]

— Да, наружников они плохо понимают, — согласилась Ольга.

* * *

Мы неторопливо шли со Стефой по узкой аллейке, уже тщательно вычищенной от остатков снега.

— По-моему, у тебя настроение подпортилось, Кеннер, — проницательно заметила Стефа.

— Подпортилось, бабушка, — признался я. — Вот сама посуди: за что мне внезапно свалилось очередное богатое предприятие? Причём ситуация такова, что я и отказаться не могу. Точнее говоря, если вдруг откажусь, то создам вам серьёзные проблемы.

— Если бы ты отказался, то князь мог нас вообще от этого дела отстранить, — подтвердила Стефа. — Прозвучал там такой лёгкий намёк.

— О чём я и говорю! Мне сейчас буквально всунули предприятие — не просто прибыльное, а которое гарантированно принесёт огромные деньги.

— Довольно необычно слышать такие жалобы, — усмехнулась Стефа, — но я тебя в самом деле понимаю. Люди недалёкие верят в везение и считают, что они этого везения достойны. Они просто неспособны понять, что за всё приходится платить, и когда тебе что-то дают, не называя цены, то в конечном итоге эта цена может тебе сильно не понравиться. И для тебя здесь самое неприятное — это то, что ты не знаешь, кто в конце концов объявит цену.

— Вот именно, — мрачно согласился я.

— Ладно, не бери в голову, — успокаивающе сказала она. — Нет смысла дёргаться, пока не понимаешь ситуацию полностью. У нас же сейчас занятие, вот давай и поговорим про занятия. Хотя сказать честно, я не понимаю, чем с тобой заниматься. Ты слишком вырос в силе, и учителя уже очень мало могут тебе дать.

— Мне интересно даже просто с тобой разговаривать, бабушка. Ты, наверное, этого не замечаешь, но мне разговоры с тобой дают очень много именно для понимания сути вещей.

— Ну, возможно, — с сомнением согласилась Стефа. — И чего же ты не понимаешь? Спрашивай.

— Я не обдумывал вопросы, — виновато сказал я. — Просто некогда было последнее время. Но у меня есть один вопрос, который давно меня занимал, но как-то не было случая спросить. Мы знаем, что конструкты в своё время выбирались Высшими произвольным образом, и сами по себе ничего не означают, верно?

— Верно, — подтвердила она. — Связать с определённым действием можно любой конструкт, а как он выглядит — совершенно неважно. Но в чём состоит твой вопрос?

— Тогда чем занимаются теоретики? У нас в Академиуме есть целый факультет теории. Маленький, но тем не менее.

— А при чём здесь теоретики? — с непонимающим видом переспросила Стефа.

— Ну как при чём? Они же исследуют конструкты, разве нет?

— А, теперь поняла, — она засмеялась. — Нет, они не исследуют конструкты — что в них исследовать? Теоретики разрабатывают ритуалы. Что ты знаешь о ритуалах?

— Да ничего не знаю, — признал я, попытавшись что-то об этом вспомнить. — Слышал смутные упоминания, что существуют некие ритуалы, вот и всё.