Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

[1] Специалист-ботаник цитирует научное описание, унаследованное от XI-XII веков Старого мира. Весьма назидательная книга, наглядно напоминающая, что исследование мира — весьма сложный и небыстрый процесс. Здесь цитируется довольно редкое издание, заметно отличающееся от канонического. Учитывая обстоятельства и историю переводов, это неудивительно.

[2] Лантаг — формальный орган власти — выборное собрание Эстерштайна, практической власти не имеет, но теоретически существует.

[3] Жуткое у них произношение. Бассет-хаунды тут ни при чем. В оригинале должно звучать Аллес фергет, Варайт бестет — Alles vergeht, Wahrheit besteht, что логично перевести как «Всё пройдет/минётся, правда остаётся». (прим. известного переводчика и зоозащитника проф. Островитянской)

[4] Здесь употреблено в устаревшем смысле. В русском языке XIX — начала ХХ веков так именовали в быту местных греков.

Глава 12

Вред и польза алкоголя

Шнапс — зло. Опять болела голова. И вообще утро было гнусным. Как всегда. Анн немыслимым усилием откинула одеяло, поднялась для начала на четвереньки, потом уж совсем ввысь, в смысле, на ноги, преодолела десяток шагов. Разбойницу порядком повело, пришлось упасть локтями на срез окна.

Снаружи — на склоне — вовсю царствовал день. Слепил, гад.

Анн, жмурясь, поровнее утвердилась на ногах. Самочувствие было так себе. Говорила же себе — полкружки, не больше. Опять перебрала. Зато ночь промелькнула как миг.

Окончательно совладав с равновесием, разбойница дотянулась до кружки, зачерпнула воды, и наконец напилась. С водой следовало быть осторожнее (запросто вывернет), но в первый момент хорошо-то как!

После первого момента пришел второй, не столь хороший. Страдалица немного повсхлипывала. Плакать Анн умела разнообразно: эффектно, трогательно, с соплями, ну и просто для себя. Сейчас вообще не пошло, даже «для себя».

Лежала грудью на неровной плоскости подоконника, вяло ругала пьянчужку. Ступни чуть стыли на еще хранящем ночную прохладу камне, полутьма глубинного Хеллиша снисходительно смотрела в голую задницу сожительницы. Анн это не особо стесняло, но нужно было привести себя в порядок и заняться чем-то полезным.

В новые «покои» перебрались почти сразу после переформирования (как говорят в этих случаях умные военные чины) шайки. Здесь было удобнее, хотя до воды идти дальше. Но Молодой к старому Глубокому колодцу ходить вообще опасался. Дурак, что с него, суеверного, возьмешь. Самой Анн там как раз нравилось, но оставаться жить на старом месте было неразумно. Во-первых, о том лагере еще кое-кто знал, во-вторых, уж очень близко к тропе те пещерные комнаты располагались. Когда в шайке всего два человека, да еще слабоватых в искусстве душегубства, поневоле станешь осмотрительнее.

В первые дни все шло откровенно дермовенько, хотя случались и некоторые радости, потом наладилось. В смысле, стало просто дерьмово, без радостей, зато ровно.

Шайка перешла на новый способ злодеяний. О былых нападениях не могло идти и речи — силенок не хватало. Прямой разбой и раньше требовал большой удачи и неоправданного риска. Теперь, когда число разбойничьих рук поуменьшилось, и самые отчаянные злодеи истлевали в глубинах скальных коридоров, нужен был иной подход. Нет, теоретически госпожа Медхен освоила арбалет и даже довольно точно клала болт в цель, но зарядка оружия оставалась большой проблемой — рычаг взводить приходилось при помощи не только обеих рук, но и ног, и самых грубых бандитских проклятий. Не тот инструмент, вот вообще не тот. Ничего, нашелся иной, разумный подход к ремеслу. Анн даже слегка гордилась: ничего подобного в разбойничьих байках не упоминалось, полноценно придуманная «уловка Медхен». Главным оказалось углядеть удобное место, потом-то само собой придумалось.

Самое смешное — уловистое место оказалось неподалеку от действующего солдатского поста. Собственно именно на месте расположения предыдущего пикета, где сохранился остов крошечного строения, сложенный из неровных камней. Отчего воякам здесь не понравилось, было неизвестно. Видимо, смущали расщелины, уходящие прямиком во тьму скальных коридоров. Передвинули пост, шагов на сто вдоль дороги, пристроили за выступ скального «лба», там попросторнее.

Собственно, к тому новому посту Анн ходила, чтобы взглянуть на нормальных живых людей, несущих нормальную службу. А то в иные дни такая тоска накатывала — казалось, что кроме безмозглых разбойничков никого в мире и не осталось. Нет, шевелятся еще солдаты, не всё сгинуло, брезжит махонькая надежда. Может, еще доведется Верна увидеть.

Средь этих слезливых мыслей и наткнулся взгляд глупой отставной медицинен-сестры на брошенную солдатскую постройку. И мозги, истосковавшиеся по дельным усилиям, внезапно сработали.

Найти внутренний проход к расщелинам казалось непросто. После того памятного случая на колодезной лестнице, Анн относилась к Хеллишу с огромным уважением и благодарностью. Весьма и весьма искренним, между прочим. Но бояться древних скал — нет, не боялась. Сильны скалы, немыслима их магия, но все же это свой старый добрый Хеллиш, и двуногая козявка ему немного родственница. Так чего же переходов и галерей опасаться? Даже если слегка заблудишься, все равно выйдешь, время-то есть, на медицинен-службу не опоздаешь.

Ходила Анн в скальную темноту чаще даже без фонаря, полагаясь на свое чутье правильного направления. Дурачок Молодой ужасался, но помалкивал — новая главарша сразу дала понять, что пустой болтовни не потерпит. Рукоприкладством заниматься не пришлось: свои смехотворные возможности по части мордобоя Анн оценивала трезво, но тут было достаточно жестко и с надлежащей холодной вежливостью сказать. Молодой всё понял, поскольку соучастницу боялся, очень не на шутку боялся.

Проникла Анн в нужную подскальную комнату после некоторых блужданий: и поворот хитрый, и завал непростой. Комната как комната, потолок очень низок, пол замусорен осыпью, у сквозной расщелины целая груда рыбьих костей и прочих объедков: солдатики в свою бытность внутрь забрасывали. Никакого уважения к старинным сооружениям, и как этаких неопрятных обормотов командование воспитывает⁈

Кривоватые стены развалин пикета от провала действительно торчали вплотную — рукой можно дотянуться. В общем-то Анн и дотягивалась, поскольку рука и одно плечо в дыру протискивалось. Второе плечо — никак. Вот, сдери ему башку, а ведь и растолстеть-то в разбойничьей жизни не успела, скорее, наоборот. Главарша посидела в полутьме, поразмыслила, осторожно посоветовалась со скалами. Оказалось, не в ту щель щемилась — нужно в левую, она хоть с виду размерами разве что цизелю подойдет, но плечи по диагонали как раз протискиваются. Анн поблагодарила Хеллиш, вспомнила добрым словом школьные уроки геометрии: тогда казалось совсем ненужным, да и не очень много той науки на уроках давали, а сейчас не просто так пролазишь, а «по диагонали» — что научно и добавляет уверенности. Оставалась мелочь — придумать наживку.

Видимо, идея с наживкой где-то в глубине поглупевшей башки медицинен-сестры уже болталась, потому что догадалась Анн быстро. Вот отыскать забав-корень на склонах скал оказалось непросто. Три дня ходила к приморским склонам, казалось, именно там растение и должно расти. Нашла в тенистом месте аж три кустика. Добыла один (пришлось за веревкой сходить).

Молодой смотрел туповато:

— И что в нем толку? Трава и трава. Блеклая. У нас тут ламов нету, подманивать некого.

— Лам нам пасти негде. Так что запахом обойдемся.

Забав-корень только так назывался — «корень». Вообще-то это мясистые округлые листочки, действительно невзрачные на вид. Но ламы эту травку почему-то обожают. Анн в малом детстве про траву много слышала, да и мамка ее показывала. С помощью забав-корня подманивают беглых и одичавших лам, а иногда и балуют любимых домашних животных. Видимо, эта редкая трава для лам — вроде шнапса для людей: оно и не надо, и глупо, но жаждут до безумия.