Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

Молодой глянул исподлобья:

— Всё им скажи. Я всё сказал. Уж очень крепко бьют.

— Бьют⁈ — ужаснулась Анн-Медхен.

— Отупела от страха? — прошамкал подельник, тряся драной губой и демонстрируя свежий недостаток зубов. — Еще как бьют! И не притворяйся, не поможет. Тьфу! И как я с такой уродиной спать-то мог? Околдовала, что ли?

Вот это он напрасно. Ляпнет на допросе, что ведьма, лучшее точно не станет. А так, бьют, да — у самой Анн ощутимо задница болела. Хрупка отставная медицинен-сестра, такую ногами забить — раз плюнуть. Видимо, это учитывать будут — до суда должна дожить, и в относительной телесной целости. Но с зубами придется сразу распрощаться. Нужно зубы почернее сделать, может, побрезгуют вышибать,

Беда была в том, что уродовать себя Анн не очень-то и умела. Повода как-то не находилось. В детстве слегка баловалась, в те редкие моменты, когда удавалось у зеркала одной оказаться, страшные рожи «надевала». А так зачем? «Хорошенькая», «прельстительная», «милая, но строгая» — такие лица востребованы, собственно, они сами собой «надевались». «Уродка умственно-отсталая» была откровенно ненужной. Упущение…

— И как я с тобой либе-либе мог, с карлицей ненасытной, — повторил Молодой, как будто это недоумение и было его главной проблемой. — У тебя же и зубы сплошь гниловатые.

Получилось, значит, с зубами. Тут порадовал, скот бессовестный.

Анн захныкала:

— Ты же сам приставал. Мне разве в радость было?

Лязгнул засов на двери, широко распахнулся солнечный день. Молодого без лишних слов ухватили за сапог, выдернули наружу.

— Хорошо хоть это чучело не наше, — сказал длинноносый полицейский. — Такую блошиную помойку только трупным багром подцеплять.

— Да пусть ее «геста» и цепляет, — напарник длинноносого жизнерадостным пинком направил Молодого к распахнутым дверям здания.

Дверь фургона с грохотом захлопнулась, лязгнул засов.

В полутьме Анн на миг прикрыла глаза. Значит, «геста». Удивляться не приходится. Но там не бить будут, там хуже…. Видимо, разумнее сразу им в руки не даваться.

— Едем, что ли? — спросил невидимый возница.

— Ну, сдадим гнойницу и по домам, — утешил взбирающийся в головную часть фургона полицай-конвоир. Недовольно зафыркали уставшие кони…

Снова постукивали колеса. По звукам улицы можно было догадаться, где катит полицейский фургон. Но Анн это и так представляла, не отвлекалась, занималась осторожными приготовлениями. Освободить руки особого труда не составляло — связали надежно, но без учета имеющихся у преступницы режущих инструментов. А скальпель — вот он — из-под повязки на руке при нужде сам собой острое рыльце показывает, с этим приноровилась управляться ушлая разбойница. Но резать веревку пока не будем, мало ли как дело повернется.

Анн осознала, что к ней вернулось нормальное медицинен-сестринское равновесие духа. Видимо, город благотворно повлиял. Или одиночество? Да не важно, сдери ему башку. Терять нечего, отработает Анна Драй-Фир последнюю смену. Запомнят надолго, импотенты сраные.

Собственно, веревка на руках не особо и мешала. Стрелять придется в упор, особо вертеться и крутиться все равно негде. Сдвинула пистолет поудобнее. Как оружие вообще до сих пор удержалось под ветхой одеждой, не выпало и вообще не угадалось зоркому полицейскому взгляду, разбойница и сама не могла объяснить. Видимо, унаследованное искусство, близкое умению «надевать лицо». Вот бы бабка удивилась, узнав, что ее умение для сокрытия столь странных и редкостных штуковин используют.

Остановился фургон, спрыгнул на мостовую охранник. Опять пауза, томительная до невозможности.

Анн знала, что сейчас умрет. Стрелять нужно будет, как только дверь распахнут. В головы целить, без особой спешки, но палить точнее. Выскакивать и пытаться убежать — бесполезно. «Геста» рядом, целое управление, там все мужчины очень сытые, здоровые, бегают заведомо быстрее мелких разбойниц. Пусть уж здесь добивают. По сути, «клетка» полицейского фургона не такое уж плохое место. Решетка на оконце так и вообще роскошная, настоящее железо.

Распахнулась дверь. Заглянули. Анн зажмурилась от яркого солнца и от того, что сейчас пистолет начнет громыхать, а жизнь заканчиваться. Сдвинула под одеялом штучку-предохранитель, патрон уже в стволе.

— Да это определенно не она, — сообщил глядящий внутрь человек, и приказал. — Эй, тварь, глаза живо открыла!

Анн открыла глаза. В дверь заглядывали двое. Один в официальной форме «гесты», что редкость. Но рожа смутно знакомая. Кажется, в Медхеншуле его видела. Тогда, конечно, он не в форме был. Нет, как раз в форме, но иной. Обербранд[2], кажется.

— Нет, ничего общего, — поморщился «гестовец». — Та была медицинен-сестра, опытная, и на вид весьма приятненькая. Невысокая, конечно, но эта бродяга вообще недоросток. Кто вам наплел про сходство по приметам? Явная пьянчужка, чистокровная сельская феачка. А грязная какая⁈ Гадость. «Свайс» утерян?

— Так точно, не нашли.

— Но руки и ноги целые? Кашляет?

— Никак нет. Руки-ноги на месте, кашля нет, только перегар.

— Перегар? Вот же срань! Ладно, некогда с ней возиться, у нас и без бродяжек дел хватает. Вези ее обратно.

— Как обратно⁈ У меня же сопроводительная и ваше встречное требование с печатью! — испугался полицейский.

— Да, это подписано, — признал «гестовец» и тут же живо перерешил дело, — Тогда вон туда передавай. В тот фургон. Сейчас оформим.

— Так что, мне ее и пересаживать? — раздался неуверенный голос полицая.

— А что тебе еще? Подпись и печать сейчас получишь, закидывай задержанную, да кати отсюда. Вон он — фургон стоит, сейчас дверь отопрут. Тебя за руку подвести, что ли? — грубо вопросил гестовец, еще раз глянул на коростлявую губу Анн, и даже передернул плечами от омерзения.

— Я не к тому, — поспешно сказал полицейский. — Добыча у нас грязновата. Можно какой багор? Копьем-то цеплять я ее наверняка слегка подпорчу.

— Если попортишь, так и ответишь, — намекнул «гестовец». — Перегружай как хочешь, да проваливай. Некогда мне ерундой заниматься. Опознание провел, всё, списываем уродку.

— Сейчас сделаем, — заверил полицай.

Дверь захлопнули. Фургон дернулся, слегка перемещаясь. Анн перевела дыхание. Короста истинные чудеса творит. Выходит, отсрочка? Так какой смысл немедля итоги подводить, если еще куда-то повезут? Вдруг шанс появится? Да и вообще со стрельбой можно повременить. Убивать людей Анн совершенно не боялась, вот пистолет использовать — то иное дело, он страшный.

Лошади встали, распахнулась дверь.

— Я сама, сама! Не надо копьем! — немедля запищала Анн.

— Догадливая какая, — засмеялись снаружи. — Ну, прыгай.

Напротив повозки стоял другой фургон, похожий, с глухим кузовом, только без полицейской броской надписи на борту. Задняя дверь открыта. Всерьез опасаясь, что поддержат острием копья, Анн оттолкнулась спиной от стенки «клетки» и прыгнула в приглашающую дверь.

— Прыткая. И жопка вроде ничего, — сказал новый зритель из «гесты». — Что наговариваешь на бабенку?

— Ну да, как-то… — неопределенно согласился слегка удивленный полицай и поспешил закрыть дверь своего экипажа.

Анн не особо слушала, поскольку только в прыжке разглядела, что новый экипаж отнюдь не пуст, пассажиров тут уже хватает. От этого открытия пистолет, и так чудом державшийся, чуть не вылетел. Пришлось удерживать всеми силами, приземляясь, прыгунья неловко упала на колени, уперлась в чей-то живот. С ругательством отпихнули. Новые попутчики не выглядели гостеприимными…

[1] Цугцманн — полицейское звание Эстерштайна, соответствующее (приблизительно) лейтенанту полиции.

[2] Обербранд — звание инспектора пожарной охраны.

Глава 13

На крючке или с крючком?

Море открылось внезапно, но сразу широко-широко: этаким бесконечным серо-синим одеялом, укрывшим половину мира. До берега оставались еще сутки пути, а дуновения ветра уже доносили острые запахи соли и влаги.