Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

Верн довольно ровно шагал рядом с ламом. Простреленное бедро не особенно напоминало о себе, к тому же Брек без особых возражений нес командирский щит.

— Может и реабилитирует тебя начальник штаба, — проворчал Верн. — Он строг, но справедлив. Но еще раз дашь деру — всё, конец тебе.

Лам сделал вид, что вообще не понимает, о чем речь. И то верно, солнце уже склонялось к дальним восточным холмам, склоны стали красноватыми, а впадины между холмов почернели. Скоро разбивать лагерь для ночлега, но до этого чудного момента еще нужно дотащить ноги.

Лам подозрительно втянул воздух, тут же зафрыкали-мукали его собратья. Идущий в головном боевом дозоре Фетте вскинул руку:

— Следы львов. И воняет.

— Весьма похоже на то, — признал начальник штаба, морщась и снимая с шеи винтовочный ремень…

…— На редкость крупная стая, — констатировал Вольц, спустя десять минут. — Что неприятно. Многочисленный и хорошо организованный противник всегда опасен.

Следы произошедшей здесь схватки расшифровать было не так сложно. Люди успели приготовиться к обороне, бой был короток, но жесток. Защищающиеся успели завалить двух львов, но это не остановило остальных хищников. От людей практически ничего не осталось, только обглоданные и расколотые кости и оружие. С путниками шел вьючный лам, от него осталось чуть больше — он был полохматее, клочья шерсти остались на траве.

— Это были феаки, — сделал вывод Фетте, поддевая наконечником копья остаток сапога — от обуви уцелела лишь изжеванная клыками подметка.

— Но вот тот комбинированный топор бесспорно работы тресго, — возразил научный специалист, заимевший после памятного боя и меткого решающего выстрела великолепную пару трофейных сапог, и посему считающий себя выдающимся этнографическим специалистом по диким племенам.

— Возможно, шли и те, и другие. Дикие феаки не испытывают особого предубеждения к коварным дикарям, запросто торгуют и общаются. Но подробности их сомнительной дружбы уже не имеют значения, — Вольц покрутил в руках наконечник костяного копья, измазанный запекшейся львиной кровью. — Бились спина к спине до конца, что достойно уважения. Но хоронить тут нечего. Львов было с дюжину, на редкость крупные, кровожадные и голодные. Вон — и своих собратьев растерзали.

— Весьма и весьма крупные, — проворчал Верн, разглядывая четкий след огромной лапы.

— Да, этот вообще гигант. Я бы сказал, что эта тварь размером со «шнель-бот», но таких хищников, к счастью, не бывает. В любом случае нам с этой шайкой людоедов разумнее разминуться. Безусловно, Ланцмахт не проигрывает и самому хитроумному зверью, патроны у нас еще есть. Но пожалуй, после боя с такой стаей мы останемся абсолютно пусты по части боеприпасов, — очень верно заметил начальник штаба. — Имеет смысл обойти стороной охотничьи угодья этих тварей.

[1] Фремд (множ. фремды) — от искаженного fremd — чужой.

[2] Местная порода хищных птиц. Типичные падальщики, отличаются от земного грифа-вульгариса меньшими размерами и более благообразным (весьма относительно) экстерьером. Но так же облезлы, блохасты, взгляд неприятный, аппетит завидный. (комментарий ведущего специалиста-орнитолога Островного университета проф. Л. Б. Островитянской)

[3] Уникальная ягода, название произошло, видимо от латинского Prunus fruticosa — дикая вишня, хотя с земным аналогом имеет лишь отдаленное сходство. Более крупна, оригинальный вишенно-сливово-малиновый вкус. Хорошо идет со свежей форелью, блюдо лучше подавать охлажденным. (комментарий автора бестселлера «Правильные кухни миров» Л. О.)

Глава 14

Жуткие повороты

А путь Анн оказался дальним. Трое суток мучительной дороги: в тесноте и духоте фургона, с бесконечной тряской, с отхожим местом в виде дыры в полу, в которую не особо и попадешь. Подневольных пассажиров было семь человек: пятеро мужчин, две женщины. Все разного возраста, но больных и престарелых не имелось (разбойница опять оказалась самой неубедительной в плане здоровья и телосложения). Разговаривали мало — особого доверия не было, да и быть не могло. До фургона знакомы между собой были лишь двое — мужчины среднего возраста, явно не привыкшие к мелким житейским неприятностям. По манере поведения и отдельным проскакивающим словам опытному человеку нетрудно догадаться: в свое время оба явно окончили’инженеринг', потом работали на приличных заводских должностях. Что-то не так у них с начальством пошло, теперь оба умника внезапным поворотом судьбы совершенно раздавлены. До фургона оба были недурной такой внешности, ухоженные, — Анн таким бы мужчинам массаж сделала без особого усилия над собой. Еще на выбор имелся фермер лет сорока, этакий крепыш, в молодости служил в саперах, видимо, там левый глаз и оставил. Компанию кривому герою составлял молодой служащий Дойч-почты, этот простак уверял, что ошибка при пересылке писем произошла чисто техническая, злого умысла не было, он уже апелляцию подал, суд дело пересмотрит, непременно разберется. Вот молодой, а уже совсем мозгами двинутый. Пятым красавцем был говорливый улыбчивый человечек — около тридцати лет, бодренький, видимо, с большим опытом. Анн коллегу по разбою сразу угадала. Этот молодец: общительный, всё подшучивает, из соседей что-то полезное норовит выудить, а про себя «много и ни о чем». Все мужчины следовали с полным уважением: наручники на руках, настоящие, дорогие, со стальными деталями.

Единственной фрау, кроме отставной медицинен-сестры, оказалась молодая байджини[1] — чистокровная, с виду дойч-крови вообще ни капли, образования — полный ноль. Для столицы крайне редкий тип. Собственно, девица и не столичная была, проездом. Преступлений и проступков, похоже, за ней не числилось. Сидела молча, плакала.

Везли достаточно быстро, под конвоем еще двух повозок с охраной. Двигались на северо-запад по пустынной Нордри-Бан. Кормили дважды в день, однообразно, но почти досыта — каша, овощи, но почему-то без хлеба. Вот воды было вдосталь — свежую в ведро доливали на каждом привале. Прогулки тоже дважды в день — вокруг фургона, под нацеленными арбалетами и воплями «только дернитесь!». Имелся в охране образцовый истерик, прямо хоть в Дойч-клинике его демонстрируй учащимся на медицинен. Охрана была солдатская, но сплошь халь-дойчи из «эсэс», только один сопровождающий из «гесты». Подконвойных не били, провинившихся просто сковывали по рукам-ногам, и весь день везли обездвиженными. В первый день обоих «инженернгов» воспитали, потом случайно фермер на прогулке не туда шагнул. Остальные пассажиры сделали разумные выводы: любое движение вне фургона — только по разрешению.

На первой прогулке Анн догадалась, в чем главный проступок смуглой байджини — красива девка была просто необыкновенно. Тугая грудь, талия — тоньше и не бывает, густые длинные кудри, что против всяких правил имперских приличий. Собственно, эта вопиющая смуглость кожи, черные и блестящие, категорически противоречащие дойч-стандарту глаза, отсутствие цивилизованного воспитания и образования — всё дразнящее и соблазнительное до высшей степени гармонии. В глубочайшем захолустье девку отловили, видимо, даже за границами Эстерштайна. Дикий человек. «Эсэсов» это ничуть не смущало, уводили девчонку за соседний фургон, привал у бедняжки был неизменно насыщенный, чего уж говорить…

Анн готовилась разделить те невеселые развлечения, все же одной девчонки на восемь крепких охранных рыл мало. Но обошлось, хотя коросту с губы поневоле пришлось снять, слишком уж хлопотно оказалось ее «удерживать». Не востребовали мелкую разбойницу, видимо, смуглость другой подконвойной особы охрану уж очень увлекла — экзотика для тыловых «эсэсов».

С замученной девчонкой разбойница делилась одеялом. Ночами в фургоне было прохладно, даже несмотря на тесноту. К тому же одеяло служило символической защитой в определенные физиологические моменты. Анн считала, что приличия нужно блюсти, хотя бы для того, чтобы в нужный момент их отбросить и свободы полноценно вдохнуть. В общем, в меру сил помогали друг другу с красоткой-бедняжкой. Опытная медицинен-сестра несколько женских советов нашептала, чуть легче юной бейджини будет пережить те привалы-остановки.