Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Полагаете? — доктор пожевал губами. — Что ж, вы офицер молодой, вам виднее. Странно, что эта особа сюда вообще попала. Мне очень хочется напомнить, что у нас тут не городская свалка, не склад ненужного… материала.

— Я передам, герр Лицман, — подобрался конвойный. — Мои обязанности лишь сопроводить, прошу простить за некоторые накладки, это не наша вина.

— Да уж… неопределенно закивал врач, потрепал Анн по щеке и провозгласил: — Поздравляю с прибытием, господа. Сейчас сдадите кровь на анализ — это пустяковая процедура, но необходимая. Далее купание, отдых, ужин. Не волнуйтесь, вас удобно устроят.

Нет уж, Анн весьма волновалась. Опыт — и медицинский, и житейский, и разбойничий, и тот — глубинный, унаследованный от бабули-ведьмы — подсказывал: не случится ничего утешительного. Про одежду заботливый герр Лицман ничего не сказал, а ведь даже в штлаге №3 — как его называют, «смертном» — новичкам непременно выдают робы и сандалии. Порядок есть порядок — новая должность и новая соответствующая форма — строгий комплект. На этом порядке весь Эстерштайн держится. А здесь «мойтесь, отдыхайте, поужинать не забудьте». Ой, плохо…

И еще… от пальцев доктора пахло знакомым. Моргом от них пахло. Как-то Дед рассказывал о химии, которую при уходе за покойниками используют, но Анн все сложные названия позабыла. Но тут дело не в названиях. Нормального уютного морга здесь явно нет и быть не может. Другими делами доктор занят, врет он откровенно.

К душевой отвели, считай, без конвоя, только двое за новичками присматривали. Один крепкий «эсэс» с кинжалом и дубинкой у пояса, с ним сумрачная фрау — эта, типа медицинен-сестра, но странная, видимо, с иным образованием — пробы крови брала, словно штрудель готовила. Наверное, подруга кого-то из офицеров, то-то халат на откормленной заднице зазывно топорщится, чуть не лопается.

В душевой Анн подумала, что сейчас окончательно засыплется — загоняли по двое, раздеваться и идти с пистолетом — тут уж никакое искусство преображений не поможет. Но выкрутилась разбойница. Попросила у ненастоящей медицинен-сестры разрешения простирнуть одеяло — та презрительно усмехнулась, но глянула на вещь, оценила добротность, и кивнула. Наверняка планы на одеяльце заимела. Ну, за смертную черту одеяло с собой все равно не утянешь, на такой легендарный подвиг Анн и не претендовала. Пока мужчины мылись, постирала в раковине, аккуратно развесила на скамье под одобрительным взглядом толстой дуры.

Чистых мужчин увел еще один охранник. Девушки уже раздевались. «Эсэсман» оценил фигурку байджини, цыкнул зубом — медицинен-толстуха ожгла бесстыдника гневным взглядом. Но тут же уставилась на повязку на руке Анн:

— Это что? Нарывы? Чесотка?

— Расцарапалось. Зажило, но по ночам мерзнет. Заматываю для уюта, — простодушно пояснила преступница. — Я простирну, чистенький будет.

Толстуха закатила глаза. Ну, да, некоторые бездомные особы и понятия не имеют о санитарии и истинно стерильных бинтах.

Анн цепко ухватила байджини за руку, потащила к душевой:

— Давай, я покажу, как мыться.

Девица безвольно поволоклась следом, она действительно была дикая, даже трусиков-унте не носила. Бочком проскочили в душевую — тесную, двум людям внутри с трудом есть где развернуться, хорошо, если посетители стройные. Но дверь имеется, явно не для преступников обустраивали, приличный душ.

Байджини определенно видела, что случайная напарница свое бедро прикрывает. Пистолет, понятно, узрела в первый раз, но что это не для шутки прячется, догадывалась. «Молчи!» — знаком показала Анн. Пистолет пришлось положить в угол, прикрыть выданной для мытья тряпочкой-мочалкой и собственными унте. Соседка по мытью помалкивала, топталась под позеленевшей воронкой медного душа. Анн включила воду — о, даже слегка теплая! — пихнула дикарку под струйки. Схватив за волосы, прошептала в самое ухо:

— Знаю, ты нормальный язык-то понимаешь. Убьют нас, понятно? Выкручивайся как можешь: соси, лижи, подмахивай — лишь бы главным уродам понравиться. Может, повезет. Поняла?

Дикарка моргнула — глаза, огромные, немыслимого иссиня-черно оттенка, похожие на самые дорогие рыночные сливы, были полны ужаса.

«Улыбайся почаще, прельщай» показала Анн, торопливо поворачивая кран второго душа. Принялась тереть бинт на руке. Разматывать некогда, снаружи ждать не станут. Эх, сдери им башку, истекает запас везения бывшей медицинен-сестры, определенно заканчивается, донышко уж показалось.

Тронули за локоть — дикарка протягивала кусочек мыла. О, мыло-то Анн в спешке не углядела. Бинт, унте — стираем, быстрее, еще быстрее…

В дверь бахнули ногой.

— Выходим, уже всё! — немедля отозвалась Анн, подхватывая пистолет. — Дикарке-то тут понравилось, в новинку ей такое.

За дверью что-то неодобрительно буркнули. Анн заново привела свои волосы в небрежность. Байджини смотрела и скалилась. А, это у нее улыбка такая, не особо удачная. Но старается. И понимает что-то этакое. Может и зря доверилась ей Анн, неглупа дикая девка. Только и выбора особого нет.

Вытолкала из душа случайную подругу:

— Иди-иди, хватит уж плескаться. Чистюля какая.

Прикрываясь красавицей, проскочила к своим вещичкам. Определенно прощупали одежду, вряд ли оружия опасались, скорее, на предмет утаенных монеток или украшений интересовались. Вот, сдери им башку, надевать платье, пряча пистолет, еще то упражнение…

Но на мелкую преступницу не смотрели. Весьма недурно внимание байджини отвлекала: с блестящей влажной кожей, немыслимо грациозная даже при смущенных движениях, с тяжелым хвостом кудрявых волос.

— Идите уже, огрызки бесстыжие! — рявкнула толстуха.

Так уже и идем, поскольку готовы.

Столовая успела опустеть. На столе остались дочиста выскобленные миски и большие, порядком мятые, медные кружки. Уже изволили отужинать пленники-мужчины. Интересно, осталось пожрать что-нибудь? Пахло довольно завлекательно, каша явно была с мясом.

— Сели! — гавкнула в спину толстая медицинен-надзирательница.

Девушки поспешно упали на скамью. Требовалось демонстрировать испуг и полную покорность, а как же иначе, проблемы никому не нужны. Особенно перед ужином.

Ждали в молчании, только конвоир почесывался, скрежетала под его ногтями щетина на подбородке. Бывают такие мужчины — растет у них на роже быстро, вроде только побрился, а уже колючий. Верна это не касается, у него борода мягкая будет и густая. А вот Дед именно жесткий был, гм, что тоже бывает приятно, если…

Вроде покой, пусть минутный, чистота тела (пусть и крайне суетливо наведенная), запахи вкусные, а мысли вдруг на иное съезжают. На что-то неуместное…

Со стуком распахнулось оконце в стене, на открывшуюся дверцу-полку кто-то невидимый брякнул миски с кашей, тут же звякнул кружками, полными кофе — оттуда с новой силой пополз запах. Байджини довольно отчетливо сглотнула слюну. А вот Анн есть уже вообще расхотелось.

— Встать! Еду взять! — скомандовала надзирательница.

Взяли.

— Сесть! Можно жрать. Быстро!

Вот, сорви им башку, и как теперь-то?

Есть расхотелось по причине запахов. Пауза ожидания пошла во вред аппетиту. Или на пользу, тут как посмотреть. Минуту назад сидела Анн, невольно принюхивалась, тоже слюну копила, а запахи-то оказались чуть разнообразнее, чем казалось сначала. Кроме жирной говядины (вот отлично здесь кормят, как в приличном гаштете) причудился характерный запах иксдэка[2]. Это снотворное, в малых дозах воздействующее весьма успокаивающе. И в более концентрированных применяемое для операционного наркоза. Довольно дорогой препарат, его в Дойч-клинике страшно экономят. Чтобы такую ценность в кашу и кофе для вкуса бухать, о таком и речи нет. Это сколько же его добавили, раз даже унюхался? После такой дозы можно и вообще не проснуться. Или на то и «выписан рецепт»?

Одни проблемы от этого медицинен-образования. Сожрала бы спокойно и заснула сладко. Теперь-то чего делать?