Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович

А время поразмыслить имелось. Первое время Анн слушала, пыталась разгадать, кто что знает, и нет ли «подсадного»? Довольно быстро обнаружила, что попутчики происходящее еще меньше ее понимают. Ну, кроме «коллеги», конечно, но разбойничек вряд ли проговорится. Остальные считали, что везут в штлаг. Глупо. Нет никаких штлагов на северо-западе, их вообще по Нордри-бан не формировали, там места глухие, опустевшие, только несколько армейских фортов, да облысевшие заброшенные лесоразработки. Еще в первые годы после Прихода в тех местах всё начисто выгрызли и выпилили — жаден до древесины был юный Эстерштайн. Теперь на пустошах никто и не бывает, кроме сторожевых патрулей из редких гарнизонов. Вроде бы еще на горных ланей там иногда охотятся, но никаких рабочих и штрафных лагерей нет, это уж точно. Анна Драй-Фир этим вопросом интересовалась, поскольку не исключала возможности под суд попасть и «загреметь».

Но получалось, что ничего не получалось, в смысле, ситуация абсолютно непонятна. Куда везут, зачем? Собственно, в штлаг заключенных и не возят — гонят пешими колонами. Кто по дороге не выдержал и околел — какие вопросы? Это наказание, а не развлечение. При необходимости добьет конвой обессилевшего, далее разденут, в списке наскоро пометят, позже придорожные фермеры голые трупы в местный крематорий отвезут (это в фермерские обязанности входит), потом безымянным пеплом землю удобрят. Этот порядок все знают, его мудрую назидательность детям еще в младших классах объясняют. Но сейчас вообще полная неизвестность. Это «инженеринги» могут про неизвестные секретные технические арлаги и штлаги выдумывать, себя утешать.

Не могла догадаться разбойница. Понятно, что ничего хорошего не ждет, не на отдых везут. Но зачем? Почему именно этих преступников отобрали, они же совершенно разные. С девкой-бейджини понятно — она только для одного развлечения годится. Мужчины в фургоне крепкие, здоровые, могут тяжелую работу выполнять. Но сама Анн-Медхен? Она, конечно, весьма многое умеет, но это внешне совершенно неочевидно, а о деталях никто и не спрашивал. Просто бродяжка без «свайса». Такие в Эстерштайне довольно редки, но ценность их… из-за такого ничтожества даже одного конвойного посылать нет смысла. Впрочем, может, конвой в большей степени неживой груз обоза охраняет? Два других фургона тяжело груженые, увязано всё тщательно, это у преступников крыша в ночной дождь как решето протекает, неодушевленный груз куда поуютнее катит. Припасы или механизмы какие-то? Вооружение? Эта догадка может что-то объяснить, но далеко не всё.

На четвертый день, ближе к вечеру, конвой остановился на горной дороге, у ручья. Пассажирам скомандовали выгрузиться, швырнули пару тряпок, приказали самим хорошенько вымыться и «уделанный» экипаж вымыть. Анн сообразила, что путешествие приближается к концу.

— Держись ко мне поближе, ты, вижу, с понятием, — шепнул «коллега», жизнерадостно возя тряпкой по половой грязи.

Анн не ответила. Во-первых, снаружи заорали, подгоняя, во-вторых, больше никаких соучастников! — они или предадут, или сами в спину при случае ударят, даже на миг не задумаются. Башка у разбойницы еще на месте, руки-ноги есть, скальпель за повязкой, пистолет на самый финальный случай — вот и вся банда. Еще Верн, конечно. Но он далеко, и вообще не разбойник, его подставлять нельзя. Эх, кончено с сыном, уже никогда не встретиться. Ладно, был бы счастлив мальчик.

Закрыли фургон, вновь покатили, явно уже ускоренно. Внутри было сыро, чистая кожа мерзла после холодного ручья. Пассажиры молчали, «коллега» поглядывал многозначительно — Анн делала вид, что не замечает. Если кому и доверять, так это холоду ручья и окружающим горам. Здесь не Хеллиш, конечно, но есть что-то общее. И вода в Нижнем колодце была вкусом со здешней схожа.

…Окрики стражи, краткий разговор, колеса застучали иначе по вымощенной мостовой. Въехали куда-то.

— Освобождай фургон! Накатались!

Спрыгивая, Анн попыталась оглядеться. Тут же толкнули, легкая преступница волчком влетела в какую-то дверь. Единственное, что успела увидеть: угол двора, часть стены. Военный форт, они по очень похожим проектам строились…

Бывших пассажиров выстроили вдоль стены. Вспыхнул яркий свет, резанул по глазам. Анн судорожно зажмурилась, с опозданием поняла — электрические лампы! За всю жизнь видела такие дважды — в операционных Дойч-клиники, когда из школы на экскурсию водили, и позже, на медицинен-практике. Дорогое изобретение, редкое. А здесь на никчемных пленников расходуют?

Ойкнула байджини — ее снова тискали, но, видимо, как-то иначе.

— Спокойнее! — приказал уверенный немолодой голос. — Интересный экземпляр. Ее не трогали? Вид нездоровый, потрепанный.

— Как можно, герр Лицман. Ехала как принцесса, — не моргнув глазом, заверил чин из конвойных «эсэсов». — Только она человеческого языка не понимает. Это же байджини, низшая раса. С западных застав прислали, там дикари совершенно дикие.

— Вижу-вижу, — обманчиво мягко согласился неведомый герр Лицман. — «Как принцесса», да, конечно. Мы это с господином оберштурмом еще обсудим. Так, а это у нас кто? Этакий силач…

Анн краем глаза видела, как престарелый лысенький тип в белом халате прощупывает печень фермеру — тот выкатил глаза, но молчал. Видимо, не особо часто после военной службы на медицинских осмотрах бывал, если вообще доводилось.

— Хорошо, очень хорошо, — одобрил герр Лицман, заглянув в рот одноглазому сельскому «гостю», и одобрительно похлопав по широкому плечу. — Не волнуйтесь господа. Прегрешения ваши остались в прошлом, у вас есть прекрасный шанс реабилитировать себя и принести пользу родному Эстерштайну. Начинается новая жизнь, все дурное позади, можете вздохнуть свободно. После предварительного осмотра отправитесь в душ, затем вам покажут места для проживания. Потом, разумеется, ужин. Распорядок дня у нас четкий, не сомневайтесь.

Он осматривал мужчин, без сомнения, весьма профессионально. Анн до разбоя специализировавшаяся пусть и на весьма узком спектре лечебных процедур, но все же медицинских, сейчас, наблюдая, понимала: внутренним органам внимание уделяет. Печень, легкие, сердце, прочее оценивает по косвенным признакам, пульс не меряет, понимает, что гости возбуждены и напуганы. Собственно внешнее состояние вновь прибывших доктора волнует мало, только красотку-байджини с некоторым интересом оценил, явно не мужеложец. А ведь это плохо. Нет, не то плохо, что не мужеложец, а что такой знающий специалист исключительно требухой гостей интересуется. Не так давно ходили среди медицинен-сестер кое-какие слухи…

…— И еще одна у нас фрау, — герр Лицман стоял перед Анн, был он повыше преступницы, но ненамного. — И зачем к нам пожаловала этакая особа? Кто такое чудо заказывал?

— Это не по заказу, — доложил конвойный чин. — Это дополнение. Два места оставались свободны, вот и подсадили. Она ненужная, без документов. Может, пристроите к делу. Правда, она пьянчужка.

— Что ж вы так, дорогая? — герр-доктор раздвинул Анн челюсти. — Алкоголь, это яд. Принимать спиртное вовсе нехорошо, прямо даже противопоказано. Хотя дыхание чистое, радужка, кожа… да почти прилично. Телосложение, животик, м-да… а она точно алкоголичка?

«Эсесман» замялся:

— Бродяга же. С мозгами совсем нехорошо, раз вздумала без дела слоняться. Это она в себя по дороге пришла. В Хамбуре гнусно выглядела, шарахались все.

— Что вы говорите? — удивился доктор. — Обычно путешествия в вашем замечательном фургоне мало кому идут на пользу. Интересный экземпляр. К сожалению, совершенно нам ненужный. А так… она ведь хорошенькая.

«Эсэсманы» — оба — еще один конвойный торчал у двери — смотрели на Анн с некоторым изумлением. Наверное, гадали, отчего это торопливое купание в ручье столь благотворно на фрау повлияло. Да, лицо другое «надето», с идиотской рожей у врачей делать нечего — этак сразу к нехорошему диагнозу приговорят.

— Чего в ней хорошенького, герр Лицман? Мелкая, бедра тощие, так себе экземпляр, — не очень уверенно сказал конвойный.