Страна Червя. Прогулки за Стену Сна (ЛП) - Майерс Гари

В этом месте королева прикрыла свет маленького фонаря металлической шторкой. А когда темнота поглотила их, Зилбран почувствовал, как его шею обвивают обнажённые руки, а к его устам прижимаются уста Садивы.

Зилбран очнулся от чудесного сна. Он сознавал, что сон был чудесным, но не мог припомнить, что тот представлял, как и место, где пробудился. Зилбран лишь понимал, что нагим лежит в темноте на мягком ложе. Затем юноша ощутил тёплое тело лежащей рядом с ним женщины и всё, что было, воскресло в памяти. Спутница под вуалью, которая провела его в этот, непривычно занавешенный чертог. Пылкая королева, которая сняла перед Зилбраном притворную личину и объявила, что безоглядно влюбилась в него. Их долгая любовь в уютной темноте. Всё это смешалось, сотворив ночь загадок и волшебства, превосходящую самые отчаянные его фантазии и самые сокровенные желания, ночь, которой лишь прибавляло волшебства и таинственности то, что она происходила истинно и на самом деле.

Но не безраздельно чудесной была эта ночь. Под её восхитительным обличьем змеился студёный ручеёк тревоги. С чего же возникло такое ощущение? Может, оттого, что Зилбран ещё не видел свою возлюбленную. Сняла личину королева только с души, лица её юноша так и не увидел. Да и ни толики её тела тоже. Даже в самые интимные мгновения нагота Садивы скрывалась от него, скрывалась под надёжным покровом беспросветной темноты.

Причину этого Зилбран до сих пор не уразумел. Объяснение Садивы не очень-то убеждало. Королева утверждала, что опасается лазутчиков, но какие лазутчики могли оказаться в таком одиноком закоулке такой далёкой части дворца? Но если не лазутчиков, тогда чего же она опасалась? Быть может, причина понадёжнее укрыться скорее относилась к ней самой. Быть может, Садива была старой, искалеченной или уродливой. Но подтверждения подобных изъянов Зилбран не обнаружил. Тело, которое он столь обстоятельно изучил, дышало лишь молодостью, силой и здоровьем. И это было печально, ибо заставляло юношу задуматься о другом, менее приятном объяснении.

Темнота могла скрывать не только телесные изъяны. Садива происходила с Наата, а дочери Наата славились, как ведьмы и волшебницы. Нетрудно было позабыть об этом в разгар желания. Но довольно нелегко не вспомнить теперь, когда буря страсти пронеслась, оставив Зилбрана нагим и остывающим лежать во тьме. Ночь была сказочной, но не у всех сказок счастливый конец. Некоторые заканчиваются для героев невероятно скверно. Ему вспомнились байки о ламиях — женщинах, что обращались в гигантских змей. Женщинах, что в человеческом облике заманивали мужчин к себе в постель, чтобы истощить их наслаждением и поглотить, пока они спят. Женщинах, что в змеином облике душили и пожирали…

Нет! Зилбран отверг саму мысль о подобном. Он не станет рабом своих страхов, словно дитя в ночи. Ведь он не дитя, а взрослый мужчина и солдат, а часть солдатских обязанностей — встречать врага лицом к лицу. Рядом на столе стоял задвинутый фонарь, найти его оказалось нетрудно — по форме, размеру и теплу заключённого внутри пламени. Юноша поднял его и поднёс к спящей фигуре, что лежала рядом. Затем раздвинул заслонки фонаря и выпустил свет на волю.

Тёплое свечение полилось на ложе и лежащую на нём женщину. И в этом свечении последние страхи Зилбрана улетучились. Как мог он представить её чудовищем? Королева выглядела самым прекрасным созданием из всех, что юноша видел в жизни. Если бы восхитительнейшая статуя самой Любви вдруг ожила бы во плоти, то и она не оказалась бы прекраснее Садивы. Зилбран нежно пробежал взором всю её стройную фигуру. Изящные ступни и щиколотки. Грациозные очертания икр и голеней. Лироподобные изгибы бёдер. Плавный подъём живота. Округлые холмики грудей. Чёрное облако струящихся волос закрывает белейшие плечи и горло. И, победоносно восстающее из этих волос, как полная луна встаёт из горних облаков, затмевая все остальные прелести королевы, как луна затмевает звезды — блистающее чудо её лица.

Когда Зилбран добрался до лица Садивы, то понял, что заблуждался не только в её красоте. Он думал, что королева спит, но теперь заметил, что это не так. Даже пока юноша ею любовался, она наблюдала за ним. Полные губы Садивы не кривила ни улыбка, ни гримаса, а большие тёмные глаза спокойно и серьёзно взирали на юношу.

— Как жаль, что ты проснулся именно сейчас, — промолвила она низким и мелодичным голосом, хотя и с лёгкой ноткой печали. — С тобою приятно было провести время и за это я бы постаралась так долго уберегать тебя от последствий, как только возможно. Но ты пробудился и теперь ничто тебя не спасёт. Не от того, что последует, ибо это неизбежно, но от муки видеть, ощущать и понимать происходящее.

О чём она говорила? На этот вопрос требовалось ответить. Но, когда Зилбран открыл рот, чтобы спросить, его язык оказался слишком толстым, чтобы выговаривать слова. Юноша вскинул свободную руку ко рту и так же скоро её отдёрнул, лишь затем, чтобы ещё раз поднять перед ошеломлённым взором. Ладонь была тёмной и мохнатой, с шишковатыми костяшками. А запястье и остальную руку покрывала лохматая шкура.

Ниже он смотреть не стал, ибо понимал, что там обнаружится. Садива полной мерой своего чародейского могущества позаботилась об осмотрительности возлюбленного. Она обратила его в ещё одну бессловесную тварь, вроде тех, что сидели на деревьях в дворцовом саду. И скоро королева отошлёт Зилбрана обратно, дабы он присоединился к ним.

Перевод — Sebastian

Путь сквозь пламя

1

В начале своей истории библиотека Перигонского бенедиктинского аббатства, что в древней французской провинции Аверуань, выглядела совсем иначе, нежели под конец. В те первоначальные годы она занимала одну-единственную, довольно длинную и узкую комнату, и не в главном здании, а в особо ей отведённом. Вдоль библиотечных стен тянулись не высокие книжные шкафы, а всего лишь ряд низеньких столиков, где книги стояли рядами, высились стопками или просто лежали россыпью. Разумеется, можно было зажечь светильники, но такое считалось расточительством. В дневное время комнату озарял естественный свет, весьма слабый и рассеянный, что проникал через высокие и немногочисленные окна. Ночью библиотека не освещалась вовсе.

Но ничего этого брат Жехан ещё знать не знал тем утром, когда только появился здесь. Молодой монах плохо разбирался в книгах и библиотеках, и вряд ли питал какие-либо чаяния, собравшись возиться с ними. Брат Жехан считал это просто ещё одним кругом мытарств — словно выращивать овощи или присматривать за свиньями: для Божьего взора труд не более ценный и не менее утомительный. И, несомненно, его мнение не переменилось от того, что за ним присматривал другой человек. Этот надсмотрщик, которого именовали братом Ипполитом, служил тут библиотекарем ещё до того, как Жехан появился на свет. Если и бывало так, что служба накладывала на кого-то свой отпечаток, то именно на него. Плечи брата Ипполита сутулились, а спина горбилась от долгих часов, что он проводил, согнувшись над письменным столом. Уголки его рта кривило непроходящее мизантропическое недовольство.

Что ж, во всяком случае библиотекарь оказался не таким человеком, чтобы докучать пустыми разговорами. Он провёл Жехана прямиком к уготовленному тому месту — столу, что стоял в дальнем конце комнаты, наособицу от прочих. На столе ничего не было, кроме скромной стопки книг слева и аккуратно выровненных инструментов справа.

— Вот твой рабочий стол, — проронил Ипполит. — Вот твой табурет. Вот инструменты, которыми ты станешь работать. А вот книги, над которыми ты будешь работать.

— И как же мне работать над этими книгами? — спросил Жехан.

Ипполит взял верхнюю книгу из стопки с левой стороны стола и положил её в пустующую середину. Затем раскрыл книгу на развороте страниц. Обзор, открывшийся Жехану из-под библиотекарского локтя, не уступал обзору самого библиотекаря. И увиденное им оказалось просто восхитительно. Гладкий и кремовый пергамент, по которому струились чёрные изукрашенные буквицы, текучие, как вода горного потока, и тяжкие и чистые, словно галька в его русле, многоцветные орнаменты вырывающиеся на поверхность, словно выпрыгивающие рыбы или мечущиеся птицы: и каждое в отдельности было прекрасно, вместе же это сливалось в красоту, не похожую ни на что, известное Жехану. В этот миг всё переменилось. Впервые юный монах задумался, как же славно будет трудиться здесь. Может быть, он научится копировать подобные книги, переделывать старые в новые. Может быть, научится переплетать и восстанавливать их, дабы сохранить для грядущих поколений монахов. Или, может…