Археологи против пришельцев (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

Она описывала это, как подготовку изысканного блюда для гурмана-чудовища. Стеллу кормили травами, что открывают разум «Ветрам Бездны», поили кровью летучих тварей. Надели золотую корону-обруч с печатью Апопа — знак собственности этого демона. Произнесли слова заклинаний, от которых стены храма стонали, а свет факелов потускнел, становясь призрачным и бледным. Я слушал, и физическая боль отступала перед леденящим ужасом за Стеллу — запах серы, бальзама, гнили и крови кружился в голове, как воспоминание о жрецах. А Стелла… Я уверен, что она боролась за крупицу себя перед тем, как её уведут в бездну пирамиды.

Нужно её спасать, но как? Эти размышления терзали меня. Вопрос о том стоит ли спасать её даже не стоял. Стоит. Даже если процесс уже сломал что-то внутри. Потому как это и не жертва, а социальный каннибализм, где женщин превращают в двери для «гостей» толи из бездны космоса, толи из ада. Я готов был рискнуть вообще всем ради неё, но, вот какая проблема, я даже в своём нормальном состоянии мог рассчитывать только на то, чтобы разобраться с тремя, при большим везении с пятью надсмотрщиками. И то по причине того, что они не представляли что такое бокс. Если же они навалятся на меня все вместе, то рассчитывать не на что. А если я не спасусь сам, то и песенка Стеллы будет спета.

— Потом её отведут в Недра Антипирамиды, — продолжила Хесира. — К алтарю из Чёрных Слёз Вулкана. Там… Оно ждёт. Не змей. Не бог. То, что между. С глазами, как умирающие солнца, с когтями крепче гранита…

Она осенила себя странным жестом, не христианским, а каким-то древним, от которого по моей коже прошла волна холода, как будто тень прошла по могиле.

— Они хотят впустить Гостя в неё. Сделать дверью. Живой дверью в Кошмар.

— Когда…? — прохрипел я, чувствуя, как бешеный, всепоглощающий гнев разгорается, как пожар в сухой пустыне, тело моё напряглось.

— Когда Звёзды в проклятом зодиаке сложат Тройное Кольцо. Через две ночи.

Она замолчала, потом тихо добавила, взгляд её стал оценивающим, пронизывающим.

— Был тут… раньше… другой. С кожей белой, как лунный свет. Учёный. Как твоя жрица. Его тоже взяли… но он увидел… Прозрел. Напророчил…

Она ткнула костлявым пальцем в меня, взгляд сузился, тело её слегка согнулось, как будто слова весили слишком тяжело.

— Увидел тебя. Сказал, что Придёт Освободитель. Извне. Несломленный духом, с бородой. Он разорвёт Паутину Тьмы навсегда. От чёрных пирамид останутся лишь камни, и пустыня погребёт их под песками.

Она смотрела на меня с сомнением — на избитого, окровавленного, с проседью в спутанной бороде, с глубокими морщинами у глаз и рта, с натруженными руками, покрытыми мозолями и шрамами.

— Ты… не похож на Освободителя, дитя чужих песков. Ты похож на кусок мяса, который скоро сдохнет на этом столбе.

— Я и на дитя не похож… Освободитель… Да я сейчас освобожу кишки на песок, старуха. Но если этот чёртов пророк увидел меня, то я, Егор Клюквин, не подведу. Не похож? Значит, стану. Ради Стеллы. Ради мести.

Её слова не дали надежды — они бросили вызов, как плевок в лицо. Хесира явно не была доброй феей из сказок, скорее, хитро… ну скажем «хитромудрой» старой каргой. Она явно преследовала какие-то свои интересы. Но мне было всё равно, внутри ярость, дремавшая, проснулась, как абсолютная, нерассуждающая решимость. Я принял реальность и необходимость борьбы. Теперь я принимал вызов. Цена не важна. Пора ответить на ставку и пойти ва-банк. Верить в пророчество, или это просто манипуляция старухи? Кроме того, некий пророк увидел меня. Значит, моя клочковатая борода — ключ к локальной революции. Единственное, что меня беспокоило, так это то что я не знал, как осуществить это пророчество.

Мой взгляд встретился с её острым — уже горящим адским пламенем, полным вызова.

— Сними меня с этого столба, старуха. И найди воды. У меня есть два дня, чтобы перестать быть куском мяса.

Она замешкалась, взгляд блеснул, но она не стала спорить. Вместо этого бросила тихо, слегка наклонившись вперёд.

— Два дня? А что, если твоя жрица уже сломана? Травы открывают разум и ломают душу. Ты бы её вернул, даже если она станет… другой? С голосами в голове, что шепчут о бездне?

Я прохрипел, не отводя глаз.

— Другой?

Она фыркнула, сморщенное лицо исказилось в ухмылке, губы растянулись.

Хесира не ответила, но её руки сделали незаметный жест, быстрый, как взмах клинка. Несколько рабов появились словно из ниоткуда, тени в ночи, их лица были бесстрастными, тела двигались с осторожностью загнанных зверей. Руки их потянулись к верёвкам, пальцы дрожали от страха. Вскоре я рухнул на песок, ноги не держали, тело свалилось, как мешок с костями, волна боли накатила, заставив заскрипеть зубами. Внутренняя решимость — хорошо, но немощь тела никуда не делась. Такой себе из меня мститель — больше похож на отбивную, чем на героя. Как преодолеть слабость? Но я знал, что даже если не встану, то всё равно буду освобождать Стеллу, даже если придётся ползти на брюхе.

Глава 12

Древо и Медведь

Я неспешно шёл по лесу. И в этом была первая, самая главная неправильность. Я, Егор Клюквин, не хожу неспешно. Я либо ломлюсь к цели, как ледокол, либо сижу в своём гараже, примус починяю. А тут — шёл. Вокруг в величественном, почти соборном молчании стояли высокие и мрачные ели, их лапы, тяжёлые от времени, подпирали свинцовое, безразличное небо. Что там дальше, в тумане, который клубился, как кисель из молока, видно не было, но я нутром чуял — такие же древние хвойные колоссы. В этом странном лесу царила тишина. Не, не так. Я прекрасно слышал, как ветер гудит в кронах, как с высоты падают шишки или сухие веточки, но не было ни щебета птиц, ни стрекота кузнечиков. Даже звона вездесущих комаров и того не слыхать. Последнее, пожалуй, было единственным плюсом в этой мистической жопе. Комаров я ненавидел с какой-то иррациональной злобой. Зато приятно пахло хвоей, мхом и сырой землёй — запах, который должен был успокаивать, но вместо этого вызывал смутную тревогу.

Сколько я уже иду?

Ответа не было. Моя прошивка, кажется, слетела, оставив только базовые функции: дышать, идти, смотреть. Но почему-то казалось, что иду я давно. Мох под босыми ногами пружинил, как дорогой ортопедический матрас. И дело не в том, что я устал. Наоборот, было полное ощущение, что я могу идти так вечно. Сколько потребуется. Торопиться некуда. Мне было хорошо. Спокойно. И это было второй, ещё более жуткой неправильностью. Моя базовая настройка — лёгкое раздражение с оттенком вселенской усталости. А здесь — умиротворение. Будто мне вкололи лошадиную дозу транквилизатора.

А куда я иду?

Мне было плевать. Ответ на этот вопрос не интересовал меня совсем. Мне тут хорошо. Х-О-Р-О-Ш-О. Разве нельзя просто гулять по тихому туманному ельнику и никуда не стремиться? Можно. Вот я и гулял. Никуда не стремясь, потому что эта благодать давила на мозги, как водяной пресс.

Неожиданно, обойдя очередную вековую ель, я вышел на опушку. Первая мысль — развернуться и пойти обратно, в уютный, предсказуемый мрак. Но то, что было на лесной поляне, заставило меня замереть. И тут было на что посмотреть.

Во-первых, сама поляна — идеально круглая, словно её вырезали циркулем гигантского ландшафтного дизайнера, у которого с фантазией было туго. Во-вторых, посреди поляны высился холм, который так и подмывало назвать «курган». В-третьих, на этом холме-кургане рос могучий, величественный ясень. Листья его, которые я почему-то сразу окрестил «древом», были окрашены в чистое золото, что наводило на мысли об осени. И я впервые задумался о времени года.

Лиственный гигант настолько выделялся на общем мрачном фоне, что захотелось подойти, положить ладонь на его кору и постоять так… Сколько? Сколько времени? Какие-то беспокойные, суетливые мысли. От них стало некомфортно… Сегодня? А сколько прошло времени с тех пор, как я начал эту прогулку?