Он сделал короткую паузу, чтобы вдохнуть, и тут же продолжил, не давая мне и шанса вставить слово.
— А потом! Потом главврач ходил по отделению и проверял, как мы заполняем истории болезни. И он нашел у одного из интернов запись: «Пациент жалуется на боли в груди, тоску и отсутствие смысла бытия. На мой вопрос, что же делать, профессор Тайга ответил: подорожник и крепкий чай пропиши, дурень». Говорят, главврач смеялся так, что у него очки запотели! А потом профессор так этого интерна шпынял, мне даже страшно стало.
Я попытался что-то сказать, но Танака, сделав лишь маленький вздох, затараторил еще с большей силой.
— А еще, а еще я посмотрел «Наруто». И они там так эпично названия тенхик называли, так… — Танака не нашел подходящего слова и просто издал восторженный писк. — Я теперь думаю, может, и нам в операционной стоит использовать кодовые названия для техник? Например, когда Тайга-сенсей делает свой идеальный шов, мы будем кричать: «Активация техники: Стальные руки!». А когда…
Он тараторил без умолку, перескакивая с одной темы на другую, размахивая руками и брызгая слюной. Я стоял, как оглушенный, и не мог вставить ни слова. Его безудержный поток сознания был настолько плотным, что пробиться сквозь него было невозможно. Я просто кивал, улыбался и делал вид, что мне интересно. Наконец, Танака выдохся. Он сделал глубокий вдох, чтобы начать новую тираду, и в этот момент я, воспользовавшись паузой, поднял руку, как регулировщик на перекрестке.
— Танака, — наконец удалось мне перебить его на полуслове, когда он уже начал рассуждать о том, какой техникой можно было бы назвать клизму.
Он замолчал, удивленно моргая.
— Я ухожу.
Лицо Танаки вытянулось. Он смотрел на меня с таким недоумением, будто я только что сообщил ему, что улетаю на Марс основывать колонию разумных енотов.
— В смысле… уходишь? Домой? Так ты только пришел, да и смена же еще не кончилась…
— Нет, Танака, — я вздохнул, собираясь с силами. — Я ухожу совсем. Меня уволили. И переводят.
Вот теперь до него дошло. Восторг в его глазах медленно, как угасающий уголек, сменился сначала растерянностью, потом шоком, а затем… чем-то еще. Он открыл рот, закрыл.
— Переводят? — переспросил он, и голос его стал тише. — Куда?
— В Токио. В университетскую клинику Шова.
И тут произошло то, чего я и ожидал. Танака вскинул руки вверх.
— ВАУ! Братец! Это же… это же круто! Это же высшая лига! Я так за тебя рад! — он подскочил ко мне и крепко, по-дружески обнял. — Ты заслужил! Ты им всем там покажешь! Будешь самым крутым!
Он говорил быстро, громко, с энтузиазмом. Но я видел. Я видел, как свет в его глазах, еще секунду назад горевший так ярко, чуть померк, оставив за собой глубокий, стеклянный блеск разочарования. Я чувствовал, как его объятия, обычно крепкие и полные энергии, стали какими-то неуверенными. Он был рад за меня. Искренне рад. Но в то же время ему было невыносимо грустно. Он терял своего единственного друга, своего напарника по несчастью, своего «братца». И эта смесь радости и печали на его лице была настолько трогательной и настоящей, что у меня у самого что-то сжалось в груди.
— Ладно, — сказал я, отстраняясь. — Помоги мне лучше вещи собрать.
— Конечно! — встрепенулся Танака, тут же переключаясь в режим бурной деятельности. — Что у тебя тут?
Вещей у меня, собственно, и не было. Пара старых, зачитанных до дыр учебников по торакальной хирургии, которые я притащил сюда еще в первый день. Запасной халат, который уже давно пора было сдать в стирку. Несколько шариковых ручек (я усмехнулся, вспомнив недавний инцидент). И стопка рисунков от детей из приюта. Я осторожно взял их и положил в свой рюкзак.
— Это все? — удивился Танака, глядя на мой почти пустой шкафчик.
— А что ты хотел? Пентхаус с видом на море? — хмыкнул я.
Мы молча складывали мои немногочисленные пожитки. Атмосфера в ординаторской стала тихой, почти меланхоличной. Танака больше не болтал без умолку. Он просто подавал мне книги, что-то бормоча себе под нос.
И в этот момент дверь с грохотом распахнулась.
На пороге, скрестив руки на груди и с видом триумфатора, стоял Кенджи. На его лице играла такая злорадная ухмылка, что казалось, он только что выиграл в лотерею, а все остальные проиграли последнее.
— А-а-а, — протянул он, медленно входя в комнату. — Собираемся, значит? Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
Он окинул взглядом мой рюкзак и пустой шкафчик.
— Я же говорил, — продолжил он, обращаясь скорее к Танаке, чем ко мне. — Говорил, что вся эта удача — временное явление. Допрыгался, наш герой. Тайга-сенсей наконец-то прозрел и вышвырнул тебя на помойку, где тебе и место. Что, небось, в дворники теперь пойдешь? Хотя, кому нужен такой неуч.
Танака побагровел от злости и уже открыл рот, чтобы выдать этому утырку все, что он о нем думает, и рассказать правду.
— Да ты!.. — начал было он.
Но я остановил его, положив руку ему на плечо. Затем я повернулся к Кенджи и улыбнулся. Спокойно, легко, без тени злости.
— Да, Кенджи, — сказал я. — Ты прав. Уволили меня. Допрыгался.
Кенджи на секунду опешил от моего спокойствия, но потом его лицо снова расплылось в самодовольной ухмылке, словно ему только что объявили, что теперь он тут главврач.
— Ха! Я так и знал! — он победоносно фыркнул. — Ну, бывай, Херовато.
Он развернулся и, насвистывая какой-то веселый мотивчик, вышел из ординаторской, оставив за собой шлейф чистого, незамутненного триумфа.
Танака смотрел то на закрывшуюся дверь, то на меня, и на лице его было написано полное недоумение.
— Но… но почему? — прошептал он. — Почему ты не сказал ему?
Я застегнул молнию на рюкзаке и закинул его на плечо.
— А зачем, Танака? — я посмотрел на него. — Зачем тратить на него слова? Пусть порадуется. Это, возможно, самое яркое событие в его жизни за последние несколько лет. Не будем лишать его этого маленького счастья. У него и так их не много.
Глава 24
Рюкзак, набитый моим скудным скарбом, казался непривычно тяжелым, словно я нёс в нем не только пару зачитанных до дыр учебников, но еще и все свои мысли и чувства. Я шел по тихим улочкам работающего городка, и каждый шаг отдавался в голове гулким эхом. Ноги несли меня домой на автопилоте.
Итак, что мы имеем в сухом остатке? Меня уволили. Точнее, не уволили, а произвели в высший эшелон. И все это благодаря пламенной речи о врачебной этике, произнесенной перед человеком, который, судя по всему, немного мазохист. Логика? Видимо, ее здесь не было с самого начала. Ведь будь все это в реальности, летел бы из больницы вперед ногами.
Внезапно вспомнил Кенджи. Бедный, несчастный Кенджи. Я почти физически ощущал волны его злорадства, окатившие меня в ординаторской. Он ведь наверняка уже обзвонил всех своих дружков, празднуя мою «отставку». Наверное, уже заказал сакэ и предвкушал, как завтра будет свысока поглядывать на опустевший шкафчик «этого выскочки Херовато». А потом он узнает правду. И его мир, такой простой и понятный, где все делится на «я — молодец» и «он — бездарь», треснет по швам. Мне его даже стало немного жаль. Хотя нет. Кого я обманываю? Не стало.
Чем ближе я подходил к дому, тем отчетливее слышался шум. Оглушительный визг, грохот, победные возгласы и что-то, подозрительно напоминающее боевой клич племени Тумба-Юмба. Я толкнул калитку.
Двор превратился в поле битвы. В центре, на импровизированном ринге из старых подушек, происходило великое сражение сумо. В роли могучих ёкодзун выступали Макото и Рен. Они, надув щеки и выпятив животы, ухали, топали ногами и пытались вытолкать друг друга из круга. Главным призом, как я понял, был последний оставшийся на веранде сэндвич с клубничным джемом. Битва шла не на жизнь, а на смерть, как сказала мне вовремя подоспевшая Хината.
— Техника «Неудержимого Кабана»! — взревел Макото, делая устрашающий рывок вперед.
